Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 71

«Пять метров — пустяки!» — утешал он себя, думая о новой галерее. И не пробив еще этих пяти метров скальной породы, стал снимать деньги со счета в банке. Прибегнув единожды к этому источнику, он уже не мог остановиться. У него было только два желания: возвести и обставить дома и «сокрушить» Попеску. Архитектору пришлось выложить значительную сумму, мебель стоила целое состояние, а карточная игра поглощала невероятные суммы.

Так что к свадьбе своих дочерей он не только ничего не имел на счету, но и весьма изрядно задолжал банкам. Два банка, оказывающие ему кредит, взяли под заклад его новые дома.

Но Иосиф Родян, и выстроив дома, продолжал ездить в город вместе с Попеску по три-четыре раза в неделю и запираться от чужих глаз в комнате «девяносто шестой пробы». Страсть к картежной игре завладела им целиком. Он стал нервным, раздражительным, и ему все труднее удавалось скрывать свое беспокойство. И Попеску, и другие сподвижники по зеленому столу видели, что управляющий не в своей тарелке. Но объясняли они это очень просто — частыми проигрышами. Никто из них не знал денежных затруднений Иосифа Родяна. Снятие денег со счетов и займы производились втайне, и если об этом и появлялись смутные слухи, то никто им не верил. «Архангелы» на протяжении многих лет продолжали оставаться богатым прииском, и Попеску, как и все остальные, полагал, что у Иосифа Родяну несметные богатства, что у него припрятан и золотой песок и самородки, каждый из которых сам по себе стоит сотни тысяч. О погребе и сейфе управляющего «Архангелов» ходили легенды не только в Вэлень, но и в городе и по всей округе. А потому Попеску и его товарищи надеялись вытянуть из управляющего еще много денег, и единственной их заботой было не обидеть его чем-нибудь, чтобы не распалась их компания.

Доверенные лица банков пока не видели ничего тревожного в том, что Иосиф Родян задолжал им несколько десятков тысяч. В конце концов, насколько повышался долг, настолько же вырастала цена его новых домов. Но они были уверены, что через год-два Иосиф Родян выплатит все, и только по настоянию доктора Принцу, который был членом административного совета обоих банков, потребовали дома под заклад.

Лишь один человек в Вэлень знал, в какой паутине запутался управляющий. Это был Георге Прункул, отец бывшего студента. С тайным злорадством внимательно следил он за всем, что делал Иосиф Родян.

Он не мог простить управляющему, что из-за его упрямства ему пришлось лишиться килограммов двух самородного золота, которое полагалось бы ему получить согласно доле, принадлежавшей в разработке старой штольни. Наблюдая, как Иосиф Родян все больше погрязает в долгах, он испытывал злобное удовлетворение. А поскольку радость никогда не бывает полной, если ее не разделяют другие, то Прункул весьма охотно делился всем, что знал, с инженером Георге Родяном, который состоял с ним в переписке и постоянно спрашивал о состоянии дел.

Прункул с огромным удовольствием отвечал на все вопросы Гиды. Он радовался всякой плохой новости, какую мог сообщить инженеру. Если бы ему хоть на мгновение пришла в голову мысль, что Гида хочет спасти отца, он бы не стал подробно описывать, что происходит в Вэлень. Но ему было ведомо только одно — управляющий Родян ничьих советов не слушает.

Таким образом, Гида был в курсе всех денежных дел отца до тех мельчайших подробностей, до каких мог докопаться Прункул. Когда же бывший студент остался в селе, Прункул-отец получил возможность быть в курсе и другой стороны жизни Иосифа Родяна и даже стал забывать все неприятности, которые доставил ему сын, настолько бесценными были сведения, какими он снабжал отца.

У бывшего студента Прункула не было в Вэлень никаких занятий, но он этого не стыдился. Почти все знатные люди села ничем не занимались, а только кутили. Отец поначалу считал, что так жить невозможно, но после того как сын занялся картежной игрой с Иосифом Родяном и стал приносить домой порядочные деньги, смирился. Собственно, никого не удивило, что Прункул-младший остался дома, в селе. Жители Вэлень знали: господа — это те, у кого много денег и кто может кутить напропалую. Молодой человек и чёрту бы не уступил по части выпивки, к тому же вскоре у него появились и деньги. А золотоискателям даже нужен был человек, который знал толк в попойках.

Инженер Георге Родян, кроме переписки, которую он поддерживал с двумя влюбленными, начал с августа месяца довольно часто писать отцу. По отношению к молодым людям Гица испытывал нечто вроде родительской любви, его трогало их чистое чувство, хотя он и не мог простить Василе, что тот, не поговорив с ним, решился на опрометчивый шаг и просил руки Эленуцы. Если бы с ним посоветовались, он бы сказал, что это глупость и необходимо ждать. Но Василе совершил безумный поступок, а самодурство управляющего могло бы навеки разлучить молодых людей, если бы он, Гица, не приложил все усилия и не утихомирил разбушевавшегося отца. Он с самого начала знал, что трудности, вставшие на их пути, можно будет устранить и наступит время, когда молодые люди поженятся. Да, знал. Он давно уже видел, что отец его катится к пропасти, и радовался порой, что рано или поздно отец прозреет и увидит, как разнообразна жизнь, и не станет себя ограничивать одним только прииском. Когда же ему стало ясно, что отец непременно окажется на дне, и не один, а со всем семейством, он стал бомбардировать его письмами, пытаясь обрисовать реальное положение вещей, осыпая его просьбами, умоляя и даже угрожая.

Но все его усилия были бесполезны. Иосиф Родян едва удостаивал его изредка коротким ответом, где давал понять, что все его опасения напрасны и подлинное богатство «Архангелов» откроется не сегодня завтра.

Инженер Родян быстро понял, что усилия его тщетны, но не перестал, однако, писать письма, в которых напоминал отцу, что он обездолит и трех дочерей, и жену.

Получив подобное письмо, управляющему хотелось отхлестать Гицу по щекам. И гнев его выливался на работников, на дочерей, на жену. Хотя он был твердо уверен, что в новой галерее вот-вот появится золото, что в старой штольне оно не иссякнет никогда, все же случались минуты, когда на него вдруг находило что-то вроде предчувствия большой беды. Где-то в сентябре он вдруг заметил, что ему неприятно восхищение, с каким его партнеры по картам принимали его полное бесстрастие при проигрышах. С некоторых пор он весьма болезненно воспринимал свои проигрыши и не мог удержаться от неприязненных взглядов, жестов и слов. Шутка его в адрес «мелких паразитов» выражала скорее горькую обиду, чем равнодушное пренебрежение. Ссуда, полученная им в двух банках, заставляла его порой содрогаться от страха, представить себе реальное положение вещей. Но он продолжал слепо верить в «Архангелов». Хотя порою чувствовал себя несчастным при одной только мысли, что в городе или в Вэлень узнают, каков его долг перед банками. Если же никто ничего не узнает до того, как новая галерея упрется в золотоносную жилу, все будет отлично, пусть его долг будет хоть в десять раз больше. Через полгода он расплатится со всеми долгами и закатит роскошную свадьбу своей младшей дочери, Эленуце!

Однако то ли из-за мучительных мыслей, то ли из-за бессонных тревожных ночей за карточным столом Иосиф Родян сильно сдал за этот год. Но еще сильнее постарела его жена, Марина. Давно уже она перестала улыбаться, давно уже не было мира и покоя у нее в душе. Эленуца жалела мать, сочувствовала ей. Она понимала, что страдает та из-за отца, но ей и в голову прийти не могло, что мать предчувствует близкое разорение.

III

Окна в комнате «девяносто шестой пробы» посветлели, хотя ноябрьский рассвет был тягучим и мрачным. Табачный дым плавал толстыми слоями; музыканты, сидя в углу, клевали носом. Из всех картежников пить еще могли Иосиф Родян, Прункул-младший и доктор Принцу. Вернее, пили управляющий и Прункул, а доктор только поднимал стакан, желудок его больше не принимал вина. Старик Поплэчан сидел, откинувшись на спинку стула, и храпел, открывши рот. Письмоводитель Попеску спал, скрестив руки на груди, будто охраняя свое богатство, и было в нем что-то от покойника. Слуга наполнял то один бокал, то другой. Иосиф Родян поднимался, будил кого-то из спящих, совал в руки бокал и заставлял выпить. Лэицэ принимался играть «Многая лета» и снова клал скрипку на стол. Встревоженные тучи дыма расступались, колебались и вновь успокаивались. С улицы доносился скрип телег, скрежет колес по песку. Полностью еще даже не рассвело, когда в комнату «девяносто шестой пробы» постучали. Слуга скрылся за дверью и, через несколько минут вернувшись, торопливо направился к Родяну.

— Домнул управляющий, — робко обратился он, — там один человек хочет с вами сейчас же поговорить.

Иосиф Родян сидел, уперев локти в стол и погрузив широкое лицо в пухлые ладони. Он чуть-чуть скосил глаза и спросил: