Макар Троичанин - Вот мы и встретились Страница 72

- А вы – надёжный.

Определение ему понравилось, не понравилось, что некоторые так не считают.

- Вот, вот, - круто свернул в сторону отвергнутый надёжный семьянин с большим носом. – Помоги Николаю стать надёжным. Сделает проект, защитит, станет начальником отряда и будет таким же. Ты только помоги ему, не суйся в его колею, побудь малость второй, лады?

Зина засмеялась опять непонятно: то ли согласна, то ли прячется. Чтобы не раскрываться, тоже сменила тему.

- Говорят, Алёшину «уходят» от нас?

Откуда узнала, какая такая сорока подслушала тайный разговор его с Романовым? Не иначе, как Романиха сладостной ночью выклевала новость из плеши мужа и разнесла на хвосте по округе.

- Может быть, - уклонился от конкретного ответа Иван Всеволодович. – В партии нет двух штатных единиц старших геологов – или она, или Николай. Тебе как хочется?

- Вам виднее, - отвела хитрюга глаза к окошку. – Жалко её.

- С чего это?

- Она беременна. – Зина с любопытством наблюдала за выражением вытянувшегося в изумлении лица начальника.

- Не манишь? – он никак не мог переварить неожиданную новость. – Когда же она успела? – задал совсем глупый вопрос. – Кто? – и тут же мелькнула догадка: - Казанов?

Зина, не отвечая, повернулась и вышла, тем самым подтвердив догадку. «Вот те на!» - расстроился Иван Всеволодович, как будто это ему наставили рога. «Ну, Антонина! Ну, бабьё! Всё-то влезут поперёк задуманного. Если оглянуться, то вся история, начиная от Евы, ими сделана. И что теперь делать?» Задумался, но, ничего не придумав, решил по-бабьи свалить решение на Романова. Но тот тоже не захотел мараться в грязном деле и сыграл в стеночку:

- Что предлагаешь?

А что предлагать третьему лишнему? И он попытался одним ударом загнать мяч в угол.

- А что предлагать? Переводи к виновнику, так будет честно.

Романов засмеялся, ему наказание местному Казанове понравилось.

- На каком основании? – потребовал формулировку.

Инициатор чуть замешкался.

- Ну, скажем, для воссоединения семьи.

Оба начальника довольно заржали, представив себе выражение лица будущего папаши. Но Пётр Романович всё же попросил:

- Ты сначала переговори с ней, может, она и сама согласится без шума… полюбовно… - и опять оба заржали, - уйти к нему. – На том пока и остановились.

Вечером, когда все разошлись по домам и осталась одна Антонина, Иван Всеволодович подошёл к ней. Она правила текст и даже не подняла голову. «Знает, что я её отфутболиваю», - догадался бывший соавтор, - «тем лучше, легче разговаривать, не надо экивоков».

- Много ещё? – спросил, готовясь к неприятному разговору.

- Будет в срок, - буркнула, не отрываясь от текста и всем видом показывая, что он ей безразличен.

Можно было не притворяться, не сластить пилюлю.

- Слушай, к Казанову работать пойдёшь?

- Ни за что!

Вот и весь неприятный разговор.

- Ну и правильно, - неожиданно для неё, да и для себя, одобрил отказ Иван Всеволодович, - мы ещё с тобой повкалываем.

Алёшина подняла на него некрасивое лицо, ещё больше обезобразившееся выступившими красными пятнами, не веря своим большим ушам.

- Ты что, правда, что ли, хочешь меня оставить?

- А я когда-нибудь врал или темнил? – Она ещё больше зарделась, приняв ответ за намёк себе. – Ладно, корпи дальше, не буду мешать, - и отошёл, а на сердце и на душе так полегчало, что захотелось сделать ещё что-нибудь кому-нибудь доброе, но «кто-нибудь» была далеко и уже не нуждалась в его «что-нибудь».

Вернувшись в свой изолированный закуток с дверьми, открытыми всем и всегда, Иван Всеволодович засел за своё маленькое и неотложное дело – он варганил проект на съёмку нового листа, примыкающего к отчётному с севера. Но мысли убегали в сторону.

Прилетев с зимовья, он в горячности решительно потребовал от Антонины убрать с карты несуразную границу субвулкана, нелепо протянувшуюся вдоль границы с площадью Казанова, но та – на ней уже не было белой кофточки – вдруг неожиданно упёрлась. Пришлось искать правды у Романова, а тот посоветовал не лезть в бутылку и прикинуть, во что эта правда обойдётся. Во-первых, придётся с позором отзывать только-только сданный досрочно отчёт Казанова, что вообще чёрт знает что и сбоку бантик, и затормозить отчёт Антонины до осени, пока не будут сделаны контрольно-ревизионные маршруты. Во-вторых, надо будет переделать оба отчёта за свой счёт и, плюс ко всему, вернуть премии за досрочную сдачу. В-третьих, придётся вернуть деньги в банк за невыполненные работы и придержать всем зарплату. В-четвёртых…

- Слушай, Иван, стоит ли овчинка выделки? Уйми свою жёсткую принципиальность. Разве можно поручиться, что на других участках, в том числе и у тебя, нет недоработок? Главное что? Главное – это сделать и сдать работу вовремя, а недоделки всегда были, есть и будут, особенно в нашем субъективном деле. Мы не немцы, мы без недоделок не можем. Посмотри, как строим и на производстве, и у себя дома – всё в недоделках. Ну, никак не может русский человек сосредоточиться на деталях, ему главное – сделать по-крупному, а недоделки оставить на долгое «потом». Да и лень доделывать, и смысла нет. Какой резон вылизывать площадь съёмки, если на ней не оказалось приличного оруденения? Будет подобное Марьинскому, тогда вернёмся и доделаем, развяжем узелок на вашем с Казановым стыке, исправим карты, не беспокойся, не оставим брака. Пойми, наш человек не любит слишком честных и принципиальных, считая их не в меру привередливыми, зацикленными на деталях и оттого тормозящими главное дело. Наш брат привык смотреть на всё шире, не замыкаясь, не останавливаясь на деталях. Если входная дверь получилась со щелью, в которую дует, и рамы перекошены так, что окна закрываются и открываются с треском, а крыша течёт потому, что плохо уложили шифер, так что – в доме нельзя жить? Подумаешь, недоделки! Вселимся и устраним. До пенсии далеко, да и потом ещё сподручнее. Такие уж мы генетически: разгильдяи в делах, но в душе праведники. Что делать! Замнём?

- Уговорил, - пробормотал правдолюбец, чуть замявшись и почему-то покраснев, и добавил: - но не убедил.

- И то хлеб, - понятливо усмехнулся Романов, - хотя и с горчицей.

И теперь, сидя за столом в вечерней раздумчивой тишине, Иван Всеволодович не был убеждён, что поступил правильно, но другого решения тупиковой ситуации не знал и сейчас. Вот и Мария Сергеевна почти так же поступилась принципами ради творческой карьеры и вышла замуж за подвернувшегося режиссёра ради ролей. Но Иван Всеволодович убеждён, что долго в тесных семейных путах она не продержится – не тот характер – и уйдёт от режиссёрика, поскольку предназначена судьбой ему, Ивану, поскольку Иван да Марья природой объединены в один нераздельный и неразлучный цветок. Приятно и успокоительно, конечно, так думать, но кто может безошибочно предсказать хотя бы завтрашний день. Долой слезливые мечты, надо работать и работать, делать, невзирая ни на что, своё дело, питающее и душу, и голову, а остальное пусть прислонится, если суждено.

Рябцев не подвёл, не испортил женского праздника и вернулся тюлька-в-тюльку к самому торжеству, да ещё и со щитом в мелких пробоинах, избавившись от последних сомнений и став настоящим крещёным геологом. Женщины обычно устраивали пьянки в честь себя раздельно в каждой партии, натащив массу всяких зимних заготовок и, нарядившись во всё праздничное, оглядывали друг друга с критической завистью. Когда настроение празднующих повышалось до критического, и приступали к песнопениям и танцам, тогда начиналось хождение в гости. Так и сейчас. Один только Иван Всеволодович, ограничившись фужером шампанского, тосковал в центре длинного стола, заваленного объедками и недоедками и заставленного стаканами, рюмками и бутылками, в том числе и с домашним вином, но не уходил, поглядывая с доброй отеческой улыбкой на расходившихся в упоении радостного экстаза соратников. И зря не ушёл. Совсем неожиданно к нему подсел как-то незаметно просочившийся в их дружную компанию явный чужак.

- Ты чего как стёклышко? – Сам Казанов был уже на предельном взводе. – Давай, выпьем за соседскую дружбу и вза-вза-ик! –понимание.

- Не употребляю, - чуть нахмурившись, трезво ответил неприветливый сосед.

- Чем же ты растворяешь стрессы? – Себе Вячеслав Львович всё же налил полстакана водяры. – Будь! – и влил в глотку, не поморщившись, поискал помертвевшим взглядом, чем закусить, нашёл солёный огурец и громко захрустел, выпустив пьяные слюни на гладко выбритый тёмный подбородок.

- А у меня их нет. – В редких разговорах с Казановым Ивану Всеволодовичу всегда казалось, что к нему пристаёт что-то липкое, обволакивает гадкая слизь, и очень хотелось отодрать, сцарапать её, умыться и вымыть руки.

- Счастливец, - липучий гость подобрал чужую вилку, наткнул комок капусты, засунул в мокрую пасть, обронив треть на скатерть, пожевал задумчиво и, не дожевав, проглотил. – Зуб точишь? – Иван Всеволодович не ответил – А напрасно: тот уголок делала молодая пара, прямо из института – сразу и уволилась в конце сезона.