Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г) Страница 72

Через час я позвонил своему одногруппнику Кириллу и соврал, что какие-то негодяи избили меня вчера на улице. Теперь, мол, я залечиваю раны и потому в ближайшую неделю не смогу появиться в институте. Его смесь сочувствия с подначиванием не тронула меня, как было бы раньше. Он всего лишь винтик, который все равно выполнит мою просьбу, а большего от него и не требуется.

Насколько, оказывается, мелкими становятся все твои прежние заботы, когда наступает время решать первостепенные жизненные вопросы. Кто виноват? Что делать? Как быть с Верой? И так далее.

Затем я позвонил тете Любе и без обиняков сказал, что мне нужен больничный лист для института. Хоть она и работает в КВД, но знает почти всех врачей в городе и потому выполнить мою просьбу для нее пара пустяков. Не я первый, не я последний – думаю, ей частенько приходится делать такие вещи. Узнав причину (ту же, что я сообщил и Кириллу), она, само собой, поинтересовалась, знает ли моя мать обо всем.

– Нет, тетя Люб, я ей ничего не говорил. К чему ей лишние расстройства? Вы ей тоже, пожалуйста, ничего не говорите.

– Эх, Пашка, – вздохнула она, – вечно ты себе какие-то приключения на задницу находишь. Ладно, так и быть.

Следующим делом я сбегал в магазин и закупил продуктов на ближайшую неделю, которую собирался провести взаперти. Не показываться же мне с такой физиономией на людях, тем более что народ в магазине то и дело косился в мою сторону. Продавщица открыто пялилась на меня, отсчитывая сдачу.

И наконец дома я занялся стрижкой самого себя. Хотя стрижкой это было сложно назвать – я брился наголо. Ходить с проплешиной мне совсем не хотелось, а скрыть ее не получится. Для начала я как можно короче остриг себя ножницами, отчего пол в ванной стал напоминать парикмахерскую. Там где были вырваны волосы, кожа воспалилась, и мне пришлось обработать ее перекисью водорода. Однако, сбривая остатки волос старой электробритвой, доставшейся мне от дедушки, я морщился всякий раз, когда касался ее.

Когда со всем этим было покончено, я посмотрел на себя в зеркало. Если с синяками и кровоподтеками я едва походил на прежнего Пашу, то теперь обритый наголо, с красным воспаленным пятном на голове я вообще не имел с ним ничего общего.

– С началом перемен, – тихо произнес я своему отражению.

И оно несмело улыбнулось мне в ответ.

Два дня прошли для меня в полной изоляции. Я отключил телефон, чтобы меня никто не беспокоил. Если я действительно был кому-то нужен, то он мог бы прийти ко мне домой. Но то ли все забыли про меня, то ли я впустую тешил себя мыслями о собственной значимости – никто не навещал меня. Выкидыши, родители, немногие знакомые и Вера – все они словно провалились сквозь землю.

За Веру, впрочем, я нисколько не волновался. Я был уверен в том, что она добралась до города, так или иначе. Можно сказать, что я верил в Веру, да простят меня за каламбур.

Добравшись до дома в ту злосчастную ночь, я оставил мотоцикл прямо у подъезда. На следующее утро он таинственным образом исчез. Мне показалось, что это было хорошим знаком Вериного присутствия. Скорее всего, она побеспокоилась о транспорте и отогнала «Урал» обратно к Марку. Хотя не исключено, что о нем побеспокоился кто-нибудь еще. Но меня это мало волновало.

Думаю, время, проведенное в одиночестве, не было потрачено зря. Я успел по-новому взглянуть на многие вещи и стал, как мне кажется, более практичным и рассудительным. Я вдруг обнаружил, что меня больше не тянет смотреть жвачку на канале MTV, да и книжные боевики казались мне теперь чем-то малоинтересным и оторванным от настоящей жизни. Подозреваю, что благодаря Вере эти перемены во мне зрели уже давно, но проявились они только сейчас. Пока что я отрицал себя прежнего, и не находилось ничего, что могло бы прийти на замену. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. Я знал, что, потеряв прежние качества, я вскоре найду новые, куда более значимые.

Внимательно перечитав дневник, я освежил в памяти свою прежнюю жизнь. Особенно интересно было по-новому взглянуть на действия моей подруги и мои мысли за все время, что мы провели вместе. Я поразился собственной наивности в прошлом, теперь я лучше понимал Веру. Более того, я начал видеть что-то общее за всеми этими тестами. Я затруднялся выразить это словами, однако само понимание, словно назойливое насекомое, кружилось рядом, и я это чувствовал.

Но занимаясь переоценкой себя, я так и не решил самого главного вопроса. Что же мне делать с Верой дальше? Все, абсолютно все говорило за то, чтобы я расстался с ней. И даже чувства к моей любимой, как ни странно, до сих пор теплившиеся во мне, не мешали думать о подобном исходе. Глубоко внутри я знал, что Вера не порвала со мной, и что решение останется именно за мной.

Я представил себе картину того, как прощаюсь с Верой, объясняю ей, что больше не хочу ее видеть, и ухожу с гордо поднятой головой. Но чего-то в ней не хватало. Чего-то простого и знакомого. Может быть, правдивости?

Моим первым посетителем оказалась та, кого я совершенно не ждал – Вита. Она стояла у меня на пороге в болоньевой куртке темно-розового цвета и бордовых брючках клеш. ораньжевыетаке вный план Ее волосы были по-прежнему коротко подстрижены, однако теперь их окраска поменялась на малиновый цвет – Кислотная Мальвина собственной персоной. В одной руке у Виты была коробка с тортом, другую она держала в кармане, что вполне соответствовало ее хулиганской натуре.

– Прив... Паша? – пролепетала она, разинув от удивления рот.

– Он самый, – угрюмо кивнул я.

Вита была бы не Витой, если бы не рассмеялась в тот момент. В ее жизнерадостном смехе не было злобы, издевательства или сарказма, который я часто слышал от Веры. Она смеялась, потому что было смешно. И я рассмеялся вместе с ней.

– Что ты думаешь делать теперь?

Мы сидели на кухне и ели принесенный ею бисквитный торт, запивая его чаем. Я без утайки рассказал ей о том, что произошло между мной и Верой. Скрывать или приукрашивать что-либо я не чувствовал необходимости. Оказывается, как легко говорить правду и не стыдиться ее. Почему раньше у меня это вызывало трудности?

– Не знаю, Вит. Честно, не знаю.

– А ты в курсе, что она мучается и искренне переживает? Она же места себе не находит с того дня!

Вита с самого начала объяснила, что не является посланником Веры, и пришла ко мне исключительно по собственному желанию.

– Может быть, и так. Но ей это полезно.

– Не будь таким бессердечным. Ты бы ее видел…

– Ты бы меня видела, – перебил я свою одногруппницу, – всякий раз, когда она зихерила. Это еще вопрос, кто из нас двоих более бессердечен.

Опустив малиновую голову, Вита медленно помешивала чай ложкой.

– Да, конечно, ты по-своему прав. Но она в самом деле убивается.

– А мне, думаешь, легче от этого?

Я не стал говорить, что мне действительно стало немного легче от ее слов.

– Но ты мог бы все облегчить. И для нее, и для себя.

– Как? Придти к ней на задних лапках? Погладить по голове и сказать, что я прощаю ее, как обычно? Снова пусть добренький Паша тянет все на себе?

Я опять начал заводиться.

– Зачем ты сразу все утрируешь? – с обидой в голосе спросила Вита. – Ты мог бы с ней просто поговорить. Без всяких там…

– Поговорить? С каких это пор Вера вдруг начала слушать? Нет, Вера никого, кроме себя, не слушает и не желает слушать. Уж кому, как не мне, знать это, я ведь столько раз пытался до нее достучаться, да все зря.

Вита подняла взгляд.

– Ты же знаешь, что сейчас она тебя точно выслушает. Она понимает, что была неправа. А вот ты…

– Возможно, – опять остановил я ее, – но именно сейчас я не хочу с ней разговаривать.

– Ты обиделся на нее?

– Ничуть, – я убеждал себя в том, что говорю правду, и почти поверил в это.

Вита допивала чай, я задумался. На кухне воцарилось молчание.

– Скажи, ты ее все еще любишь? – вдруг спросила она.

Люблю ли я ее еще? Хороший вопрос.

– Давай я тебе лучше чаю налью.

Перед уходом Вита спросила:

– Так что мне ей сказать?

Я не удивился подобному вопросу, так как с самого начала не поверил ее личине незаинтересованного гостя.

– Значит, это все-таки она тебя заслала ко мне. Нехорошо обманывать, Виталина.

– Не увиливай.

– А ты не лги! – грубее, чем следовало, крикнул я. – Извини.

– Послушай, – Вита приблизилась и положила руку мне на плечо, будто я нуждался в поддержке, – я понимаю, что ты всякого натерпелся с ней. Она не сахар – да, но именно сейчас ты ей нужен больше всего. Дай ей шанс, прошу тебя. Ты ведь знаешь, какой милой она может быть, если захочет.

– Вот именно, если захочет. Почему она раньше не хотела?

Она хотела мне возразить, но я поднял руку, останавливая ее:

– Вита, а тебе-то что с того? Вы с ней такие хорошие подруги?

– Твой ответ!

В настойчивости ей нельзя было отказать. Я подумал и сказал:

– Она всегда решала все сама, а теперь вдруг ждет моего слова. Если она не трус, то пусть играет свою роль до конца. Сама заварила кашу, сама пусть ее и расхлебывает, а я посмотрю. Можешь передать ей это.