Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж! Страница 75

ОН: Разве противоречит одно другому? Что ж, пускай так.

ОНА: Опять! Вы невыносимы, Дени. Знаете что? Вы называете себя мыслителем. Так вот — теперь я хочу, чтобы вы доказали мне ошибочность собственных доводов.

ОН: Нет ничего легче, прекрасная царица. Если бы в моей власти было создать собственный мир, я никогда бы не придумал ничего похожего на этот.

ОНА: В самом деле?

ОН: Эту скорбную юдоль?! Ни за что! Я бы изобрел мир без поражений и боли, без законов и морали, которые сковывают нас, запрещая любые удовольствия и порицая любые идеи. Будь я свободен, я создал бы свободу.

ОНА: Но какой в этом смысл? Если все остальные — лишь иллюзия, кто же будет наслаждаться вашим идеальным миром?

ОН: Замечательное возражение. Вы — искусная спорщица.

ОНА: Правда?

ОН: Сколь бессмысленна была бы моя жизнь, не имей я достаточно воображения, чтобы придумать вас. Вот вам доказательство моего безумия.

ОНА: Иногда во время наших бесед мне кажется, что вы действительно выдумали меня.

ОН: Однако же на самом деле это вы вытребовали меня сюда, и потому это вы изобрели Дени, а не наоборот.

ОНА: Иногда мне хочется немедленно отослать вас. И подальше.

ОН: Что ж, это был бы обычный монарший каприз.

ОНА: Оставайтесь. Идите за мной. Посетителей сегодня нет.

ОН смотрит на нее.

ОН: Ваше Высочайшее Императорское Величество…

27 (наши дни)

Новое прохладное утро. Я просыпаюсь в уже знакомой каюте, завернутый в пуховое одеяло, но все равно замерзший, и сразу понимаю по общей тишине, что корабль, на борту которого я нахожусь, уже никуда не плывет. Но тишина — это не только неработающие двигатели и механизмы. Весь корабль непривычно пуст. Большинство пассажиров сошли на берег, чтобы продолжить свой путь, и наш корабль — как и другие лайнеры, стоящие на якоре, — превратился в летаргическую гостиницу. Что-то похожее можно наблюдать в гранд-отелях венецианского Лидо, когда сезон закончился, но по какой-то непонятной причине перед вами по-прежнему распахивают двери и даже поддерживают иллюзию некоего остаточного сервиса. На борту «Владимира Ильича» царит атмосфера усталости. Большая часть команды сошла на берег — в кратковременный отпуск. Характеры тех, кто остался обслуживать немногочисленных клиентов, несколько изменились. Расторопные стюарды превратились в мрачных и обидчивых гостиничных официантов, веселые стюардессы — в незаметных горничных: как будто сам факт пребывания в России напоминает им о том, что нормальный человек должен быть мрачным и недружелюбным. Бары, некогда вибрировавшие от музыки и криков, теперь затихли и стали пристанищем редких печальных пьяниц. Дьюти-фри закрыт на замок, «Икряная хижина» тоже заперта. В магазине косметики остался только один, самый преданный продавец — торчит там весь день и ничего не делает. Гостиные и столовые заброшены: их покинули все, кроме нескольких японских туристов, нескольких упрямых немецких бизнесменов и нас, пилигримов.

Но, спустившись к завтраку в пещерообразную столовую, я понимаю, что общий развал затронул и нашу группу. Компания за столиком странно уменьшилась — и не только потому, что к завтраку я опоздал. Такое впечатление, что наша серьезная группа посвященных, которая столь решительно отправилась из Стокгольма по великому Пути Просвещения, на самом деле не была ни серьезной, ни посвященной. Она разбилась по интересам, распалась на части, а быть может, и полностью растворилась, разбежавшись в разные стороны с разными целями. Наши «дидровцы» не проявляют ни малейшего интереса к Дидро. Я даже начинаю задумываться: может, наше удивительное путешествие совсем не то, что я думаю? Может, оно лишь прикрытие для некоего таинственного масонского предприятия, в котором участвуют все, кроме меня?

Например, о личных своих планах не раз за последние три дня рассказывал мне наш чокнутый профессор Жак-Поль Версо (во время распития разнообразных «Джим-Бимов» в корабельном баре). Он заинтересовался перспективами марксистско-ленинской философии в России, которой сейчас приходится забывать свою историю и выстраивать новые генеалогии и причинно-следственные цепочки. Он, мол, даже хочет написать об этом книгу или статью. Но сегодня я узнаю от сотрапезников, что Версо еще до завтрака куда-то сбежал на такси, в своей деконструкционной кепке, с несколькими бутылками водки и двумя-тремя краснощекими Татьянами. Согласно неподтвержденным слухам, они отправились на длительную экскурсию в город Пушкин (который раньше был Царским Селом), и никто не знает, когда вернутся.

И вот, когда мы допиваем утренний кофе (ужасный!) и дожевываем булочки (черствые), в линзах иллюминаторов появляется большой черный «ЗИЛ», с трудом въезжающий на портовую набережную. Оттуда выходит элегантный широкогрудый господин в черной шляпе. Он старше средних лет, но весьма осанист. Он смотрит на наш корабль и энергично машет букетом цветов. Вскоре мы видим, как по трапу сходит наш шведский соловей, закутанный в меха и слегка смахивающий на оперную Брунгильду. Она соответствующим образом принимает вручаемый букет, экстравагантно обнимая и целуя носителя шляпы, который тут же становится в характерную позу солирующего тенора. А за нею, словно играя роль суетливого комического слуги, появляется Ларс Пирсон с полным комплектом ее одеяний и несколькими роскошными чемоданами. Багаж грузится в черный лимузин с блестящей хромированной решеткой, туда же садится вся троица и отбывает куда-то в сторону города. За столом говорят, что Биргитта отправилась в отель «Астория» на пресс-конференцию по случаю приема, устроенного в ее честь в Мариинском театре — куда, как известно, иногда заезжают все великие дивы.

Почти одновременно с этим на корабль возвращаются Свен Сонненберг и Агнес Фалькман. Они ходили в университетскую канцелярию, и явно небезрезультатно. Похоже, что кончилась та эпоха, когда Россия была негостеприимным красным пятном на карте, а за отклонение от предписанного маршрута могли посадить в тюрьму. Теперь такие поездки даже поощряются, так что Свен и Агнес могут взять напрокат велосипеды и выехать за город, дабы обрести там нетронутую природу, русский дух и степные просторы. Свен пребывает в типично шведском восторге, предвкушая встречу с коллегами-столярами и осмотр множества столов; Агнес мечтает обозреть достижения русских колхозов.

Они удаляются по причалу с рюкзаками за плечами, и вскоре после этого встает из-за стола Андерс Мандерс, вытирает губы салфеткой и вежливо откланивается. Говорит, что охотно бы провел этот день вместе с нами и осмотрел бы хранилища Публичной библиотеки, куда нас пригласила Галина. Но посольство уже направило ему дипломатическое приглашение на банкет, который устраивает мэр Санкт-Петербурга. Там, за шампанским и белужьей икрой, будут обсуждаться вопросы российско-шведского сотрудничества. Жаль, конечно, но действующие дипломаты от таких приглашений не отказываются…

Осмотревшись вокруг, я обнаруживаю, что наша компания сократилась до самого минимума. В сущности, сегодня по Пути Просвещения пойдут только трое приверженцев разума — Бу, Альма и я.

— Вот уж не ожидал, что у всех сегодня найдутся свои дела, — замечаю я. — Похоже, наша экскурсия в библиотеку не слишком многочисленна.

Бу и Альма переглядываются.

— Jo, jo, — соглашается она.

— Нам очень жаль, — добавляет Бу, — но мы не сможем провести этот день вместе с вами.

— Бу пригласили в Петербургский университет прочесть очень важную лекцию.

— В рамках «Дидро»?

— Nej, nej, не совсем, — возражает Бу, вынимая свой бумажный платок и смахивая крошки с губ, — Это будет лекция о великом русском критике Михаиле Бахтине и его роли в развитии лингвистики. Хотелось бы пригласить вас туда, но лекция очень специфична. Боюсь, что область ваших интересов…

— Это тоже неожиданное приглашение?

— Nej, nej, меня пригласили уже несколько месяцев назад. Но, знаете ли, есть у меня такой обычай — одним выстрелом убивать двух зайцев.

— Это экономит время, — поясняет Альма. — И кроме того, можно на один фант сделать два дела сразу.

— Или выбить два фанта под одно и то же дело…

— Несколько знаменитых профессоров приехали сюда, чтобы встретиться с нами. Бу известен, наверное, во всех странах мира.

— Как Карлос-Шакал, — поддакиваю я.

— Пардон? — переспрашивает Альма с весьма недружелюбным выражением лица.

О боже! Снова я умудрился сморозить что-то не то…

Но в любом случае вот вам объяснение, почему в девять утра, когда в порту появляется автобус Галины Соланж-Ставароновой, который должен отвезти нас в библиотеку, его встречаю только я один.