Рейчел Джойс - Операция «Перфект» Страница 76

Солнце уже зашло, когда в Кренхем-хаусе начались поминки. Беверли и Уолт, извинившись, уехали домой. Прием получился как раз такой, какой понравился бы Дайане, вот только ее самой на этом приеме и не было. Ее опустили в землю, в такую глубокую могилу, что у Байрона даже голова закружилась, когда он туда заглянул. Потом могилу забросали землей и завалили розами, которые «покойница просто обожала» – словно теперь ей не все равно, думал Байрон, – и поспешили прочь.

– Ты должен поесть, Байрон, – сказала Андреа Лоу. Мать новичка принесла ему кусок фруктового пирога и салфетку. Пирога Байрону совсем не хотелось, ему вдруг показалось, что он вряд ли когда-нибудь снова захочет есть, у него было ощущение, что внутри у него ничего не осталось, и теперь там царит пустота, но все-таки он счел невежливым отказаться от принесенного пирога и в один присест, почти не дыша, проглотил его, попросту запихнув в рот сразу весь кусок. А когда мать новичка спросила: «Ну что, теперь лучше?» – он, опять же из вежливости, сказал «да». И даже спросил, нельзя ли ему еще кусочек.

– Бедные, бедные дети! – зарыдала Диэдри. Она все время цеплялась за Андреа и дрожала, точно куст на ветру.

– Для Джеймса это был страшный удар, – горестно прошептала Андреа. – Особенно тяжело пришлось по ночам. И мы с мужем решили… – Она украдкой бросила на Байрона такой взгляд, что он сразу понял: ему следует оттуда убраться. – Мы решили, что пора предпринять определенные шаги… – Байрон поставил на стол пустую тарелку из-под пирога и ускользнул прочь.

Джеймса он нашел у пруда. По приказу Сеймура пруд осушили. Местный фермер забрал к себе гусей – и уток, кажется, тоже. Впрочем, утки, возможно, просто улетели. Байрон в очередной раз удивился, каким мелким, каким незначительным стал этот пруд без воды и птиц. Зеленые заросли крапивы, мяты и морковника, наступая на него, вдруг словно замерли, остановившись у границы, где раньше начиналась вода, но за этой границей теперь блестела на солнце не вода, а черная грязь, монолитность которой нарушалась оставшимися на бывшем дне толстыми ветками и камнями. То были остатки моста, который Байрон и Джеймс когда-то так старательно строили. Торфяной островок, некогда находившийся в центре пруда, выглядел всего лишь жалким холмиком. Было трудно, почти невозможно понять, как Дайана могла потерять равновесие и утонуть в столь ничтожном водоеме.

Джеймс, должно быть, просто перелез через ограду и съехал по глинистому откосу вниз, на дно пруда, его «церковные» брюки были в ужасающем состоянии. Он стоял в самом центре бывшего водоема и тянул на себя одну из самых длинных ветвей, вцепившись в нее обеими руками и рыча от усилий. Но толстая ветка не поддавалась, ее засосало глубоко в ил, и Джеймсу никак не удавалось ее сдвинуть. Его выходные туфли и рукава «взрослого» пиджака были буквально облеплены жидкой грязью. Над головой у него висело целое облако слепней.

– Что ты делаешь? – крикнул Байрон.

Джеймс даже не взглянул на него и продолжал тянуть, хотя из этого ровным счетом ничего не выходило.

Байрон перелез через ограду, осторожно спустился по берегу и остановился на самом краю пруда: ему не хотелось доканывать туфли, в которых он хоронил мать. Он снова окликнул Джеймса, и на этот раз тот оглянулся и, на какое-то время перестав тянуть ветку, попытался прикрыть лицо согнутой в локте рукой. Только все равно было видно, что он плакал. Лицо у него было таким красным и опухшим, словно его кто-то здорово избил.

– Тебе с этой веткой не справиться, она слишком большая! – крикнул Байрон.

Из груди Джеймса вырвался какой-то скрежет, словно ему не под силу стало терпеть ту боль, что скопилась в его душе, и он понемногу выпускал ее наружу.

– Зачем она это сделала? Зачем? – горестно вопрошал он. – Я все время думаю только о том… – И он, не договорив, снова со стоном схватился за конец толстой ветки, но руки у него были настолько перепачканы илом, что все время соскальзывали, и два раза он чуть окончательно не утопил конец ветки в жидкой грязи.

Байрон совершенно не понимал, почему он все время повторяет это «зачем».

– Но она совершенно не собиралась падать в воду, – сказал он. – Это чистая случайность. – Услышав эти слова, Джеймс так зарыдал, что у него даже слюни стали разлетаться изо рта во все стороны.

– Зачем… зачем… зачем она пыталась перейти пруд по мосту? – завывал он.

– Она несла гусиное яйцо. Она не хотела, чтобы яйцо досталось воронам. Она просто поскользнулась.

Джеймс яростно помотал головой. Так яростно, что у него все тело затряслось и задергалось, и он чуть не потерял равновесие, но тяжеленную ветку все же из рук не выпустил.

– Нет, это все из-за меня!

– Из-за тебя? – удивился Байрон. – Ты-то тут при чем?

– Разве она не знала, что наш мост опасен?

И перед глазами Байрона снова возникла мать. Она махала ему рукой с середины пруда и показывала спасенное гусиное яйцо. Конечно же, она шла вовсе не по воде! Конечно! Несмотря на то что солнце пригревало довольно сильно, у Байрона по всему телу побежали мурашки.

– Я должен был проверить грузоподъемность моста! – сквозь рыдания выкрикивал Джеймс. – Я сказал тебе, что непременно ей помогу, но я все делал неправильно! Даже моя идея насчет концерта оказалась никуда не годной. Как и все то, что исходило от меня! Это я, я во всем виноват!

– Да нет, ты вовсе не виноват! Все случилось из-за двух добавленных секунд. Именно с них все и началось.

Но, к ужасу Байрона, после этих слов Джеймс взвыл с новой силой. Ему никогда еще не доводилось видеть своего умного и сдержанного друга в таком состоянии – таким отчаявшимся, таким яростным, почти обезумевшим от горя. Джеймс по-прежнему дергал за конец той толстой ветки, но рывки были настолько жалкими и неэффективными, что казался он почти побежденным.

– Зачем только ты меня слушал, Байрон? Я же во всем ошибался! Неужели ты до сих пор этого не понял? Я даже насчет тех двух секунд и то ошибся!

– Что ты хочешь этим сказать? – Байрон не понял почему, но ему вдруг стало ужасно трудно дышать, он никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха. – Но ты же прочел об этом в своей газете!

– После того, как твоя мама… – Закончить фразу Джеймс не сумел и предпринял вторую попытку: – После того, как она… – Нет, все равно у него ничего не получалось, и он, собрав последние силы, снова дернул за конец ветки, обрушивая на нее весь свой гнев, все отчаяние. – После… В общем, я провел дополнительное расследование и выяснил, что никаких двух секунд в июне не прибавляли. Одну секунду прибавили в начале года, а вторую прибавят в конце. – И он снова разрыдался, страшно оскалившись, и выкрикнул: – Тебе тогда просто померещилось, что эти секунды прибавили!

Байрону показалось, что его со всей силы ударили под дых, он даже за живот схватился. И даже, кажется, пошатнулся. Перед глазами у него точно в свете молнии мелькнула его собственная рука, которой он возбужденно размахивал у матери перед носом, пытаясь объяснить, что собственными глазами видел, как секундная стрелка на его наручных часах сдвинулась на две секунды назад. Именно в это мгновение их машина и вильнула влево[61].

И тут оба услышали, что воздух в саду и на лужайке буквально звенит от криков. Фигуры в черном рыскали по всему саду, все звали Джеймса. А Байрона никто не звал. И, услышав эти крики, он впервые понял, что в его отношениях с Джеймсом произошел некий сдвиг, что-то сломалось в них, и починить поломку уже невозможно.

Он тихо сказал:

– Тебя же мать ищет. Бросил бы ты эту ветку и шел к ней.

Джеймс послушался. Но опустил ветку в грязь так бережно, словно это было чье-то тело. Потом с силой вытер лицо рукавом и двинулся к берегу, где стоял и ждал его Байрон. Байрон протянул ему свой носовой платок, но Джеймс платок не взял и, стараясь не поднимать глаз, сказал:

– Больше мы с тобой видеться не будем. У меня со здоровьем неважно. Даже школу придется сменить. – Он гулко сглотнул.

– А как же колледж?

– Приходится думать о моем будущем, – сказал Джеймс, но Байрону все сильней казалось, что это говорит кто-то другой. – А этот колледж – далеко не самое лучшее для меня место.

Байрон хотел задать ему еще несколько вопросов, но вдруг почувствовал, что в левый карман скользнула, слегка оттянув его, какая-то тяжелая вещь.

– Это тебе, – сказал Джеймс.

И, сунув руку в карман, Байрон ощутил под пальцами что-то гладкое и увесистое, но времени, чтобы посмотреть, у него не хватило, потому что Джеймс вдруг бросился бежать. На берег, ставший после осушения пруда довольно высоким, он вскарабкался почти на четвереньках, цепляясь руками за длинную траву. Иногда трава обрывалась, и он чуть не падал навзничь, но продолжал упорно карабкаться вверх. Потом чуть ли не кубарем перевалился через ограду и помчался через луг к дому.

Байрон смотрел ему вслед. Перепачканный глиной и илом пиджак Джеймса съехал у него с плеча, казалось, трава цепляется ему за ноги, пытаясь его разуть, и он несколько раз он споткнулся и чуть не упал. Джеймс убегал от Байрона все дальше и дальше и, наконец, нырнул в калитку. Возле дома стояла группа взрослых, и Андреа тут же бросилась сыну навстречу, схватила его за плечи и отвела в сторонку. Мистер Лоу уже завел машину, и Андреа сунула Джеймса на заднее сиденье, с силой захлопнув дверцу, словно опасалась, что с ним случится очередная истерика.