Джойс Кэри - Из первых рук Страница 76

Сара была тиранша, порывавшаяся закупорить меня в бутылку, засадить в свою чайную чашку. Рози была раба, молившая: «Бей меня, режь меня, только никогда, никогда, никогда не заставляй принимать решения».

Сара была императрица. Обладать такой женщиной, одерживать над ней победы было упоительно. Вряд ли Александр Македонский чувствовал себя таким великим, как я, когда сжимал в объятиях эту великолепную плоть. Рози была Лия, наложница, разжигающая в мужчине страсть, всесветная блудница, долина мира и отдохновения. Подушка для головы и грелка от ревматизма. Но подушки и матрасы не возьмешь с собой в дальнюю дорогу. Сара никому не давала жить по своей воле. Казалось, что ты сам себе господин, но в этом и заключалась ее хитрость. Жизнь с Сарой была дипломатической дуэлью между двумя высокими договаривающимися сторонами. Иногда мы заключали союз и выступали единым фронтом, иногда враждовали, но каждый из нас всегда оставался самим собой, и любить Сару значило наслаждаться бурей с громом и молнией. Мы только и делали, что состязались друг с другом. Блеск и треск. Юпитер и облако. Я давал, но и получал взамен.

Жизнь с Рози была дремой под пальмами, и любовь с ней была подобна листопаду в осеннем саду. Она опустошала.

Сара снаружи была дворец. Но, вступив внутрь, вы оказывались в санатории. Чистота и порядок, «гор.» и «хол.», теплые уборные, трехразовое питание под наблюдением врача-диетолога и полный покой. Все, что от вас требуется, — это вытирать себе нос и опускать свой зад на предназначенное для этой цели сиденье. У Сары вы относились к себе с уважением. Но Рози, которая снаружи была чем-то средним между гвардейскими казармами и Голлоуэйской тюрьмой, разваливалась, как карточный домик, как только у вас хватало смелости постучаться к ней в ворота. Рози была клубом для джентльменов на пенсии, которые, уйдя на покой, решили наплевать на хорошие манеры. У Рози разрешалось швырять окурки где попало и лопать сосиски в золотой гостиной.

Сара была боевой трубой, зовущей на брань и смерть. Рози — колыбельной песнью, исполняемой под аккомпанемент окарины.

У Сары было приятно брать, даже тайком; вдвойне приятно, потому что Сара любила давать. Рози было одно удовольствие давать, потому что Рози обожала подарки. Они помогали ей самоутверждаться. Чувствовать, что она тоже чего-то стоит. Саре не нужно было говорить, что она чего-то стоит. Она превосходно знала себе цену и, вероятно, даже не думала об этом. Но она не важничала; Рози же настолько задирала нос, что стоило какому-нибудь прохожему обернуться ей вслед, как она гремела и ревела битый час, перечисляя все, что она с ним сделала бы, попадись он ей без трусов.

До сих пор помню, как она расшумелась, когда я стал расстегивать ей лифчик:

—Ты это что, такой-сякой?!

—Я хочу жениться на тебе, Рози. Или все равно что жениться.

Тогда Рози замахнулась своими огромными, узловатыми, как у мясника, кулачищами, и я спрятал голову, ожидая удара. Но его не последовало.

—За кого ты меня принимаешь? — орала Рози. — Что я тебе — непотребная девка?

—Что ты, — сказал я, расстегивая следующую пуговицу. — Ты лучшая из женщин, каких я встречал, ты моя мечта.

—Отвяжись, — орала Рози. — Убирайся, ты...

—С удовольствием, — сказал я, — но не иначе, как с тобой, Рози, радость моя.

И Рози только сказала растерянно:

—Кончай возиться с лифчиком.

Но я не кончил, и по мере того как я забирался все дальше, дрожа всем телом, что вот-вот меня вышвырнут из окна, но в то же время все больше распаляясь, брань сменилась упреками и напоследок мольбами:

—Ах, Галли, вот уж никогда бы не подумала, что ты будешь так вести себя с женщиной. Разве это хорошо? Я же не какая-нибудь, а порядочная женщина. Пусть я стояла за стойкой, но всегда умела блюсти себя.

Под конец она чуть не плакала, насколько Рози была способна плакать.

—Как тебе не совестно, Галли! Вот уж от кого не ожидала. Ах ты, фитюлька поганая! Что теперь со мной будет? Что люди подумают? А если ребенок? Прощай тогда мое доброе имя. А как я теперь посмотрю Саре в глаза? Моя самая близкая подруга. Я же со стыда сгорю.

Рози поступала, как подсказывала совесть, Сара — согласно своим задачам и целям. Рози была богобоязненной язычницей, страшившейся переступить порог церкви, дабы ее не постигла Божья кара; Сара была спасающаяся в Боге христианка, посещавшая церковь, чтобы развлечься и набраться полезных сведений о религии, шляпках и местных делах.

Сара была допингом. Она всегда возбуждала. При одной мысли о Саре мне хотелось ругаться, прыгать или танцевать; меня бросало в жар и в пот. От ее чертовой независимости и ханжества. Познать Сару значило понять, что такое женщина; тот, кто не знает, что такое женщина, ничего не знает о природе Природы. Рози же была просто бабой и не вызывала никаких иных чувств, кроме любви и жалости. Сара была вечной угрозой и тонизирующим средством, моим самым добрым врагом, Рози — болезнью, моим самым заклятым другом. Сара сделала из меня мужчину и, черт возьми, чуть не сделала из меня убийцу. Рози превратила бы меня в лопоухого слюнтяя.

Как сейчас помню день, когда мне сообщили, что Рози при смерти. Пришла телеграмма от ее квартирной хозяйки из Брайтона. Я тогда работал в Девоншире над большим заказом. Что-то соврал Саре и помчался на другой конец Англии, в Брайтон. Опасность уже миновала, но Рози была еще очень слаба. Пыталась устроить себе выкидыш. Она лежала белая, как стена, распластанная, как тресковое филе.

—Боже мой, Рози, зачем ты это сделала?

—Я не хотела ребенка, — сказала Рози, не переставая улыбаться. — Я умру?

—Нет, но ты чуть не умерла. В хорошенькую историю ты бы нас втравила!

—И пусть, — сказала Рози. — Так для всех было бы лучше.

—Не говори глупости, Рози. Ты же так не думаешь.

—Нет, думаю, — сказала Рози. — На что я гожусь? Никому не нужная обуза.

—Но Рози! Зачем ты это сделала? За репутацию ты свою боишься, что ли? Или, может, тебя беспокоит, что люди скажут? Ты носишь обручальное кольцо и имеешь полное право ходить с пузом. Можешь только гордиться собой. Да, черт возьми! Беременная женщина — это же великолепно!

—Только не я, — сказала Рози. — Нет, Галли. Моя репутация меня мало волнует, из-за этого не стоило бы хлопотать. А вот что будет с ребенком? Что за жизнь его ждет с такой мамочкой, как я, и таким папочкой, как ты!

—Черт возьми! Рози! Да при твоем характере ты будешь расчудесная мать. А что до меня, так я очень люблю детей. И я буду превосходным отцом, лучше, чем все эти буржоплюи. Я не стану под предлогом образования отдавать малыша учителишкам, лишь бы избавиться от него. Я буду учить его сам. К черту чтение, письмо и арифметику.

Потому что я тогда, как раз увлекался образованием. У меня была теория, что если не учить ребенка читать, он не сможет набраться всякой дряни из газет и книг, которой набивают детишкам мозга. Прежде всего, считал я, ребят надо учить петь, — ведь самой природой звуки даны им раньше, чем слова. Потом — рисовать, потом — плавать и боксировать. А когда они станут постарше и начнут понемногу ворочать мозгами — танцевать и складывать стихи. И еще я научил бы своего ребенка любить стихи Блейка и разъяснил бы ему, что они значат и что в них не так. И если бы родился мальчик, я дал бы ему в руки Шекспира и лоцию, чтобы он мог стать моряком и посмотреть на жизнь с разных сторон, а если девочка — Мильтона и поваренную книгу, чтобы она могла пойти в прислугу и посмотреть на жизнь с изнаночной стороны.

Но Рози боялась. Чего — не знаю. Не то ответственности, не то Божьей кары. Может, она считала, что не вправе иметь ребенка, а может, не хотела лишних хлопот.

—Не представляю, как я буду укладывать малыша спать или слушать, как он читает молитвы.

—К черту! Зачем малышу молиться? Научи его лучше песенкам. «Маленький барашек» и «Тигр, тигр».

—Болтай больше. Я же не выдержу и рассмеюсь, а он сразу поймет, что я только прикидываюсь; малыши ужасно проницательный народ.

—Да брось ты, старая размазня, ты будешь в таком восторге от малыша, что с утра до вечера станешь за него Бога благодарить.

—Зато он не станет за меня Бога благодарить: я же три дня на неделе буду под градусом.

—Что? Сейчас же ты не пьешь, старая вафля. С чего ты станешь пить при ребенке?

—Ты же знаешь, что такое дети.

—Говорят тебе, ты будешь любить его. Таково уж человеческое естество, а в тебе его хоть отбавляй.

—Вот этого я и боюсь.

—Чего? Иметь ребенка?

—Ну ты ведь знаешь, как это бывает: сначала мамочка люлькается со своей деточкой, а потом, в одно прекрасное утро, деточка просыпается и говорит: «С чего это я буду хороводиться с этой краснорожей мымрой, она даже Мери Пикфорд испортила бы всю музыку».

—Послушай, ты, старая балаболка: кто тебе сказал, что у тебя будет девочка?