Орхан Памук - Мои странные мысли Страница 78

Отправив утром дочерей в школу, он занимался любовью с Райихой, после чего шел по местным чайным в поисках работы. По вечерам он рано уходил продавать бузу. Он дважды посещал собрание в Чаршамбе. За пять лет Святой Наставник постарел и теперь проводил меньше времени за столом – чаще он сидел в кресле возле окна. Рядом с креслом была кнопка, с помощью которой он мог впустить людей в здание через парадный вход. Большое зеркало было прикручено к стене под таким углом, что Святой Наставник мог видеть с третьего этажа того, кто у двери, без необходимости вставать. В оба прихода Мевлюта Святой Наставник видел его в зеркале и давал войти еще до того, как тот успевал закричать «Буу-заа». Теперь приходили новые ученики и новые посетители. У Мевлюта со старцем не было возможности долго разговаривать. Никто – даже Святой Наставник – не заметил, что Мевлют не взял денег за свою бузу; и он никому не сказал, что больше не управляет кафе.

Почему иногда ночью он чувствовал настоятельную потребность пойти на далекое кладбище и посидеть среди кипарисовых деревьев при лунном свете? Почему огромная черная волна, подобная той, которую он видел по телевизору, накрывала его иногда, так что он тонул в набухающем потоке печали? Каждая бродячая собачья стая в Куртулуше, Шишли и Джихангире начинала лаять, рычать и скалить зубы, завидев его. Почему Мевлют вновь начал бояться собак до такой степени, что они замечали его страх?

Вновь было время выборов; весь город был увешан политическими плакатами и флагами партий, в то время как целые стаи агитационных грузовиков гремели народными песнями и маршами из громкоговорителей, мешая проезду и надоедая всем. На Кюльтепе люди обычно голосовали за ту партию, которая обещала новые дороги, электричество, воду и маршруты автобусов в район. Стоит ли упоминать, что Хаджи Хамит Вурал был одним из тех, кто организовывал все эти услуги, так что он решал, за какую партию проголосуют избиратели.

Мевлют обычно не ходил на выборы. Единственным его требованием к любому кандидату было: «Они должны хорошо относиться к уличным торговцам». Но на позапрошлых выборах военное правительство послало солдат в каждый дом по всей стране. Солдафоны переписывали имена людей и угрожали тюрьмой любому, кто не придет голосовать. Так что на этот раз Райиха взяла паспорта и зарегистрировала себя и мужа.

Во время муниципальных выборов в 1994 году урны для голосования стояли в начальной школе Пияле-Паша, куда ходили девочки, так что Мевлют взял Райиху, Фатьму и Февзие и в приподнятом настроении отправился голосовать. В классе Фатьмы стояла урна для голосования и толклись люди. В классе Февзие было пусто. Они с Райихой сели за одну из парт и смеялись, глядя, как Февзие изображает учительницу, а также восхищались ее рисунком под названием МОЙ ДОМ, который Февзие нарисовала на уроке и который так понравился учительнице, что она повесила его на стену. Февзие пририсовала к красной крыше их дома две дымовые трубы и турецкий флаг и нарисовала ореховое дерево сзади с потерявшейся рисовой тележкой. Она не стала рисовать цепь, которой тележку приковывали.

На следующий день газеты написали, что в Стамбуле победила партия исламистов, и Мевлют подумал: «Если они религиозны, то очистят от столов с пьяницами тротуары Бейоглу и для нас, торговцев, наступят времена полегче, люди будут покупать больше бузы». Два дня спустя он подвергся нападению собак, а потом был ограблен, лишившись денег и своих швейцарских часов; с этого момента он решил бросить торговлю бузой.

Часть V

(Март 1994 – сентябрь 2002)

В раю воля сердца приравнивается к воле слова.

1. «Буза от свояков»

Почетное и важное для нации дело

Итак, в ночь на среду 30 марта 1994 года на Мевлюта напали сначала собаки, а потом грабители, которые отобрали у него вместе с деньгами свадебный подарок – швейцарские часы, преподнесенные двенадцать лет назад Хаджи Хамитом Вуралом, и это потрясло Мевлюта. Наутро, после того как Фатьма и Февзие ушли в школу, Мевлют за разговором с Райихой вновь подумал о том, что будет правильным оставить работу уличного разносчика бузы. А кроме того, он больше не смог спокойно ходить по темным улицам, так как боялся собак.

Одно время он спрашивал себя, случайно ли то, что и собаки, и грабители напали на него в одну ночь? Если бы его сначала ограбили, можно было подумать, что он испугался грабителей, а собаки почуяли запах страха. Но первыми напали собаки. По мере того как Мевлют пытался найти какую-либо внутреннюю связь между двумя этими событиями, он вспоминал, как читал в школьной библиотеке в старом журнале «Материя и дух» одну статью: там было написано, что собаки умеют читать мысли человека.

Райиха. Когда Мевлют решил бросить торговать бузой из-за того, что начал бояться собак, я отправилась к сестре Ведихе на Дуттепе.

– Наши все после истории в кафе «Бинбом» сердятся на Мевлюта и больше не будут искать ему работу, – объявила Ведиха.

– А Мевлют обижен на братьев, – ответила я. – Но я думаю о Ферхате. Он сейчас работает в управлении по электроснабжению и очень хорошо зарабатывает. Он найдет работу Мевлюту. Но пока Ферхат не захочет помириться и не позовет его, сам Мевлют никогда к нему не пойдет.

– Это почему это?

– Ну ты же знаешь почему…

Ведиха многозначительно посмотрела на меня.

– Ради всего святого, Ведиха! Только ты можешь уговорить и Ферхата, и Самиху! – взмолилась я. – Они с Мевлютом были ближайшими друзьями. Раз уж Ферхату непременно хочется показать, как он много зарабатывает, пусть поможет старому другу!

– В детстве вы с Самихой всегда были против меня, – вздохнула Ведиха. – А теперь я должна мирить вас обеих.

– Нас с Самихой мирить не нужно, – сказала я. – А вот мужчины наши очень уж гордые.

– Они это называют не гордостью, а честью, – вздохнула Ведиха.

Неделю спустя Райиха объявила мужу, что они вместе с дочерьми приглашены в воскресенье в гости к Ферхату с Самихой и что Самиха специально ради гостей будет готовить бейшехирский кебаб.

– То, что ты называешь бейшехирским кебабом, на самом деле то же самое, что обычная лепешка с фаршем, только еще и с орехами, – проворчал Мевлют. – Я такое блюдо последний раз ел лет двадцать назад. А сейчас с чего о нем вспомнили?

– Ты и Ферхата последний раз лет двадцать назад видел! – ответила Райиха.

С того вечера, как его ограбили, Мевлют был обижен на весь мир и стал еще более чувствительным. Он больше не ходил по вечерам торговать бузой, а сидел дома. По утрам он бродил, обиженный и злой, по Тарлабаши и Бейоглу, неподалеку от ресторанов и кафе, в поисках хоть какой-то подходящей работы.

Стоял солнечный воскресный день, когда они сели в пустой муниципальный автобус на площади Таксим и отправились в гости. Райиха немного успокоилась, когда услышала, как Мевлют рассказывает Фатьме и Февзие, какой смешной у него друг детства, дядя Ферхат, к которому они сейчас едут.

Благодаря малышкам, Фатьме и Февзие, момент встречи с Самихой и Ферхатом, которого Мевлют так старательно избегал десять лет, прошел без каких-либо затруднений. Два старых друга обнялись, а потом Ферхат взял Февзие на руки, и они все вместе отправились посмотреть на участок, который Ферхат пятнадцать лет назад выложил выбеленными известкой камнями.

Малышки радовались возможности поноситься по лесу, начинавшемуся там, где кончался город, и в который постепенно переходили пригородные сады, окутанные легким туманом. Кудахтали куры с цыплятами, лаяли собаки, а дочери Мевлюта радостно носились друг за другом. Мевлют думал о том, что Фатьма и Февзие с самого рождения еще ни разу не видели ни полей, ни деревенских домов, ни даже фруктового сада. А тех радовало все: и деревья, и колодезный журавль, и поливной шланг, и старый усталый ишак, и жестяные бочки, выставленные у садовых заборов.

Когда Самиха внесла гостям бейшехирский кебаб, Мевлют уселся в самом дальнем углу от нее. И все-таки какая-то тайная радость согревала ему душу. По мере того как он пил ракы, которую с шутками да прибаутками подливал ему Ферхат, он все больше забывал о своих печалях, хотя не забывал соблюдать осторожность: специально поменьше говорил, боясь ляпнуть что-нибудь лишнее.

Когда от ракы зашумело в голове, он разволновался и решил вообще не разговаривать. Он сидел и слушал застольную беседу.

В какой-то момент он сказал себе: «Да, я писал письма Самихе, ее глаза поразили меня!» Он даже не смотрел в ее сторону, но, черт, Самиха была чудо как хороша, а глаза ее были прекрасны.