Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2003 Страница 78

(22) «То, что другой говорит мысленно („про себя“), сокрыто от меня, входит в понятие „внутренней речи“. Правда, слово „сокрытое“ следует признать ложным, ибо то, что сокрыто от меня, должно быть открыто ему самому, он должен это знать. Но он этого не „знает“, он просто не испытывает того сомнения, которое существует для меня» (Л. Витгенштейн).

(23) Случайная (с пылу, с жару, из телевизора!) реплика среднестатистического американского кино: «Кажется, я должна сказать „ух ты!“? Говорю!»

Речь с комментариями, если угодно, «в кавычках». Американские персонажи играют с нашей проницательностью, словно возмущаясь: «Похоже, вы знаете, что происходит у меня внутри, лучше, нежели я сама (сам)? Вам это не кажется странным? Что, у меня уже не осталось суверенной территории и свободы? Вы полагаете, мое существо исчерпывается внутренней речью?»

Диалоги — очень сильная сторона американцев. Лично я мысленно аплодирую американцам за диалоги. Не всегда, но часто.

(24) «Стало быть, психология ведет речь о поведении, а не о душе?

Что фиксирует психолог? Что он наблюдает? Разве не поведение людей и особенно их высказывания? Но последние говорят не о поведении» (Л. Витгенштейн).

(25) «„Так, значит, ты не замаскированный бихевиорист? И ты не утверждаешь, что, по сути, все, кроме человеческого поведения, есть фикция?“ — Если я и говорю о фикции, то имею в виду грамматическую фикцию» (Л. Витгенштейн).

(26) Витгенштейн говорит о некой «визуальной комнате». Это своего рода «крупный план», темпоральная развертка внутренней речи. Видимо, именно эта навязчивая способность человека трансформировать предложения в картину делает возможным искусство кино. Его производство и его адекватное потребление.

«Визуальная комната» — то, что не имеет обладателя, то, о чем лишь говорят: «Я в столь же малой мере могу обладать ею, как и пройтись по ней, осмотреть ее или указать на нее». Несколько раз Кроненберг размещает взрослого Паука, уже писателя, в комнате, где выясняют отношения Отец, Мать, маленький Паук или Шлюха. Взрослый Паук незримо присутствует в собственном (выдуманном?) прошлом. Эти ретроэпизоды соседствуют с другими, где взрослого Паука в кадре, то бишь в пресловутой «визуальной комнате», — нет. Было бы любопытно проанализировать речевую разницу, но, повторюсь, в Туле нет не только заветной кассеты, но также солнца, денег и самоваров.

(27) «Представь себе, что на картине изображен вымышленный пейзаж с домом — и кто-то спрашивает: „Кому принадлежит дом?“ Между прочим, на это можно было бы ответить: „Крестьянину, который сидит перед ним на скамейке“. Но в таком случае он не может, например, войти в свой дом» (Л. Витгенштейн). И далее: «Можно было бы также сказать: ведь владелец визуальной комнаты должен быть однотипен комнате; однако в ней его нет, а какого-то „вне“… тоже не существует».

Последнее замечание представляется крайне важным. Кинематографическое пространство никому не принадлежит и, видимо, этически невменяемо. Кроме того, его фотографическое сходство с «действительностью» — обманка. Мы не замечаем ни того, ни другого, поскольку наше сознание слишком подчиняется предложениям. И это ни плохо, ни хорошо — нормально.

(28) Любопытен Хичкок. Мало того, что этот толстый человек предварительно рисовал свой будущий фильм. Многие образы, мотивы и даже сюжетные ходы Хичкока навеяны жанровой живописью и в особенности английской карикатурой, чей расцвет, насколько я знаю, пришелся на первую половину XIX столетия. Но карикатура — это, по существу, сведение «внутреннего человека» к «внешнему»! Карикатура не церемонится, карикатура не оставляет «внутри» ничего, выворачивая нутро наизнанку. Карикатура элиминирует «внутреннего человека», предъявляя чистое поведение. Именно по этому рецепту лепит своих героев Хичкок. Все его герои, будь то эпизодические или главные, — гении поведения, бессодержательные (в безоценочном смысле) марионетки. Именно он, Хичкок, — замаскированный бихевиорист, этим и интересен. Лучшие (а это почти все!) картины Хичкока аккумулируют и перерабатывают затронутые выше проблемы в полезный продукт, возвращая зрителя к истокам, к немой комической и Люмьеру.

Если рассуждать последовательно, нельзя не согласиться с Витгенштейном: «Ты не можешь не хотеть отказаться от лжи и говорить правду». Какие могут быть тайны у «пустого», вывернутого наизнанку кинематографического героя? — Кожа, кости, кровь, эякулят. Голос, улыбка, походка. — Все остальное делает сообразительный зритель.

CD-обозрение Михаила Бутова

Когда рынок «контрафактной» (теперь какие-то специфические российские юридические ухищрения вроде бы позволяют считать ее «лицензионной», но по сути мало что изменилось) аудио-, видео- и программной продукции располагался в парке возле известного в Москве ДК завода им. Горбунова, место это стало для большого мира чуть ли не очередным символом России; во всяком случае, было известно из русского набора куда шире, чем, скажем, кинорежиссер Михалков. Иностранцы ходили там толпами. Поговаривали даже, что туристические фирмы «цивилизованных» стран предлагали клиентам специальные туры в Москву на «Горбушку» за дисками. Теперь поговаривают, что в тех же «цивилизованных» странах ввоз дисков с нашей «Горбушки» строжайше запрещен и нарушитель рискует нарваться на серьезный штраф или что похуже. Как бы там ни было, но, когда рынок перевели в чистое и удобное помещение, где он работает уже не только в уик-энд, а полную неделю, иностранцев там стало на порядок меньше. Возможно, запретительные меры сделали свое дело.

Возможно, мусор, запах водки, продавцы в ушанках, притопывающие валенками на двадцатиградусном морозе, хорошо репрезентировали русскую экзотику, а чистый прилавок в теплом и просторном здании иностранцу скучен. Но покуда нам, слава Богу, никто еще посещать «Горбушку» не заказал, будем ценить возросшее на родной почве уникальное культурное явление.

История так называемого «аудиопиратства», под чем понимается прежде всего тиражирование музыкальных компакт-дисков без оформления соответствующих соглашений и без отчисления полагающихся процентов авторам и (что, разумеется, в сто раз ужаснее) фирмам — держателям прав, насчитывает в России что-то около десяти лет и разворачивалась у меня на глазах. Начиналось это с каких-то жутких продуктов китайского производства — их и в руки-то брать было противно — с отвратительной полиграфией и перепутанными английскими буквами. Изначальный репертуар составляла расхожая поп-музыка типа Майкла Джексона, дискотечные сборники и, конечно, всякие обожаемые в России «Бони М», «Смоуки» и т. п. Довольно скоро подтянулась и всегда популярная рок-классика вроде «Пинк Флойд», однако издания были такого качества и порой с такими дикими самодеятельными компиляциями, что почти не интересовали настоящих любителей. Однако уже через год-полтора в этом вроде бы полукриминальном бизнесе (хотя меня, как ни старайся, не убедишь, что «аудиопираты» — такие же бандиты, как и бритоголовые «братки», и наносят такой же вред обществу, как тьма чиновья, жиреющего за счет торговли общенародным природным достоянием) проявилось совершенно не свойственное русской что рыночной, что не рыночной экономике стремление к повышению качества продукта. С этого момента стало интересно и остается интересно до сих пор. Репертуар постоянно расширялся, охватывая все новые и новые, отнюдь не очевидные с коммерческой точки зрения области. Все более и более серьезная, «специализированная» рок-музыка, какие-то вещи, любопытные с точки зрения «палеонтологии» рок-культуры, — и эти прилавки собирали теперь отнюдь не молодежь, а сорокалетних мужиков; потом довольно широким потоком хлынул джаз и появились на «Горбушке» покупатели уже откровенно солидного возраста…

Но, казалось бы, все равно угадывались пределы: «Горбушке» полагалось дойти до уровня нормального, «легального» большого музыкального магазина (отбрасывая, конечно, филармоническую музыку, которая в европейском магазине будет составлять не менее половины, а у наших «пиратов», как, впрочем, и у поставщиков дисков с Запада, и по сей день несколько отстает, хотя прогресс за последние годы произошел гигантский). То есть можно было предположить, что коммерческая «пиратская» деятельность не пойдет дальше нормальных коммерческих соображений и не отяготится чрезмерной инициативой — просто со временем будет спокойно куплен на Западе весь хороший «магазинный» ассортимент: актуальные на данный момент хиты плюс достаточно полный и представительный набор классики джаза, рока и поп-музыки — куплен, скопирован и растиражирован; на этом вполне можно было кормиться многие годы, и нет никакой рационально обоснованной необходимости что-то здесь еще особенное выдумывать. Какие-нибудь китайцы, они так бы и сделали и с полным основанием потом хвалились бы своим экономическим процветанием. Но мы-то не китайцы, и нам обязательно нужно с вывертом. И надо сказать, редкую гордость я испытал за свою страну и свой народ, когда постепенно начал обнаруживать на «Горбушке» музыкальный материал (причем не единичные издания — целые серии), который — гарантирую — вы не найдете на стендах ни в одном крупном музыкальном магазине мира; такие диски в лучшем случае можно заказать по специальным каталогам. Но для этого надо хотя бы знать заранее об их существовании. Сегодня на «Горбушке» есть точки, являющие собой настоящие коллекции неожиданного и неочевидного в мире современной музыки — маргинальные проекты известных музыкантов, целые маргинальные музыкальные направления, представленные музыкантами практически никому не известными: иногда встретишь такое, что только рот открыть и стоять в изумлении. Это действительно место, где человек, обладающий в данной области определенным исследовательским пылом, может пусть не ежедневно, но еженедельно открывать для себя что-то достаточно новое. И самое главное, по «пиратской» цене здесь можно позволить себе покупать диски из чистого интереса — просто послушать, узнать, что это такое. К сожалению, поставщикам джаза на «Горбушку» несколько не хватает столь располагающего меня к себе «палеонтологического» рвения по сравнению с теми, кто занят рок-музыкой или авангардной электроникой. Но в целом за последние три-четыре года благодаря «Горбушке» я узнал о современной нефилармонической музыке, пожалуй, больше, чем за предшествовавшие двадцать лет увлечения ею.