Лесли Уоллер - Семья Страница 8

Сидя сейчас рядом с Палмером в пикапе, который направлялся к мосту Джорджа Вашингтона на подступах к городу, Эдис поняла, что все эти объяснения — самообман чистейшей воды.

По сути, она не больше других увлекалась искусством, если говорить о людях ее круга, воспитания и жизненного опыта. Может, даже меньше, чем ее соученики по колледжу, которые посещали семинары и лекции по искусству.

Она вообще отличалась от девушек своего круга. Во-первых, она была каланчой — пять футов десять дюймов без обуви, хотя для поколения Джерри такой рост уже стал почти нормой. Во-вторых, она всегда считала себя гадким утенком, нескладной, неженственной, долговязой, похожей на мальчишку, слишком мускулистой, — иначе говоря, она была прямой противоположностью миниатюрным, пухленьким, нежным девочкам, с которыми училась в школе.

И только теперь, на сорок четвертом году жизни, когда совсем скоро подступит старость, она поняла, что ее тип женщин имел огромный успех, как тогда, так и теперь. Разглядывая себя в зеркале (до прошлого года она почти о нем не вспоминала), она поняла, что не такая уж она дурнушка. На приемах непременно кто-нибудь из мужчин заглядывался на нее. И это продолжалось в течение многих лет, хотя она старалась не замечать этого. Но в последнее время она стала обращать на это внимание. Теперь для нее вопрос первостепенной важности — убедиться в своей власти над мужчинами.

Она смотрела вперед, через стекло пикапа, преодолевавшего длинный спуск с моста, который вел в Вест-Сайд на Манхэттене.

Эдис не могла с определенностью сказать, что ей нравились происходившие в ней перемены. Когда мать вдруг становится другим человеком, это — предательство по отношению к детям. А уж когда зов плоти порабощает тебя — это просто тяжкий грех.

Эдис улыбнулась. Она не очень походила на женщину, одержимую сексом. Она вздохнула, совсем тихо, чтобы никто не заметил. Наверное, уже слишком поздно, у нее мало шансов наверстать упущенное. Другие женщины — те, которые относились к любовным утехам серьезно, времени даром не теряли — знали, как себя вести и как получать от них удовольствие. Многие женщины умеют наслаждаться любовью, а она упустила время, в сорок четыре года уже ничего не исправишь.

Впереди, справа, сквозь прозрачный, безжалостный мартовский воздух она увидела огромные небоскребы Манхэттена, которые вонзались в небо, как россыпь мясистых, мощных грибов или…

Эдис закрыла глаза, подождала и снова открыла их. Небоскребы не исчезли.

Глава восьмая

Бен Фискетти повесил трубку в телефонной будке. Он посмотрел через стекло закрытой двери на угловой столик, где сидели его жена, три их дочери и Барни. Розали не может не догадываться, подумал он. Она наверняка подозревает его, хотя бы потому, что он звонит из телефона-автомата вместо того, чтобы воспользоваться телефоном в кабинете Вито.

— Я не хочу беспокоить Дона Витоне, — сказал Бен, когда выходил из-за стола и направлялся к будке.

И это прозвучало глупо, думал теперь Бен, потому что смысл жизни Дона Витоне Коппола заключался в том, чтобы его беспокоили. Он любил суету и нервотрепку, и, когда его жизнерадостной, словоохотливой натуре не хватало приключений, он придумывал их на ровном месте.

Наблюдая за своей семьей через стекло будки, Бен пытался что-нибудь придумать новенькое, чтобы выйти из положения.

Если они проводили субботу дома, в Скарсдейле, он ссылался на то, что должен поработать в офисе, а сам отправлялся к Шону. Подстроенный для этого звонок обычно раздавался дома где-то между десятью часами утра и двумя часами дня, он прекрасно играл свою роль, разговаривая по телефону, а Шон в это время еле удерживался от смеха на другом конце провода.

«Что? Недостача в балансе по ипотеке? Справишься с бухгалтерией без меня? Почему именно в субботу? А! Ты занимаешься ипотекой только по субботам? Ну, что ж, ладно, но только на час-два». Он клал трубку. «Роза, детка, это из офиса. Они опять все перепутали, душка. Боюсь, что мне придется…»

Бен вспомнил теперь, что все шло гладко, пока они жили в Вестчестере. Но как только они переехали на Манхэттен, все усложнилось: если бы такой звонок из банка раздался здесь, его домочадцы сели бы в машину и отправились вслед за ним. Что совсем не входило в его планы.

Он ничего решительно не мог придумать, он принялся оглядывать ресторан. «Каза Коппола» обслуживал солидных посетителей. Основную группу составляли состоятельные американцы итальянского происхождения, которым нравилось, что в этом хорошем ресторане они могут заказать как горячие, жирные блюда Сицилии и юга, так и острые, нежные, суховатые блюда севера Италии. Эти посетители, которые сегодня наслаждались утонченными кушаньями, а завтра обжигали свой рот острым чесночным соусом, приносили Вито Копполе почти треть дохода. Еще одну треть или около того приносили служащие различных фирм, занимающихся коммуникациями, они норовили произвести впечатление друг на друга, заказывая столики за счет своих компаний, эти завсегдатаи заполняли ресторан во время ланча. Желающих было так много, что Вито кормил днем в «две смены», что было неслыханным явлением для ресторана с такими высокими ценами. Остальные посетители были публикой разномастной; зашедшие случайно местные жители и богатые туристы из других городов, которые брали со стойки десятками цветные открытки и запихивали их в свои сумки вместе с бумажными нагрудничками, которые подавались к блюдам из омара, и с большущими спичечными коробками.

В интерьере сказывался некий компромисс, чтобы угодить всем трем категориям. Стены были оклеены бархатистыми обоями алого цвета в угоду итальянцам, все остальное было выдержано в спартанском духе, чтобы не очень раздражать клерков-связистов. Шикарно, решил про себя Бен Фискетти, но не слишком вульгарно.

Он поискал глазами в баре хоть кого-нибудь, кто помог бы ему улизнуть от семьи на несколько часов. Обычные коротышки, отяжелевшие «сицилианос» и «наполитанос» средних лет в черных костюмах в тоненькую полоску и в белых рубашках, стояли вокруг, разглядывая клиентов и отпуская реплики тихими голосами. Некоторые ждали тех, кого они пригласили на ланч. Когда те появились, метрдотель с важным видом проводил их к самому лучшему столику, позвав двух официантов и устроив грандиозное шоу с выбором вин. Но другие у стойки бара просто разглядывали публику и, как понял Бен, делали заметки, чтобы позднее написать отчет по начальству.

С минуту он понаблюдал за Розали, стараясь угадать ее настроение. На расстоянии она казалась лишь на каплю старше своих детей, больше смахивала на девушку, чем на мать семейства. Но ведь никто не сможет упрекнуть Розали, подумал он с грустью, в том, что она взрослая, разве что внешние данные ее подвели.

Она была небольшого роста, чуть выше пяти футов, и хотя теперь немного похудела, с помощью жутких диет, выглядела полной. У кого еще из коротышек такой большой бюст?

Розали вышла замуж в девятнадцать лет, была почти постоянно беременной шесть лет кряду и только теперь начала приобретать какие-то черты индивидуальности, выделяясь из общей стаи детей, родителей, сестры и прочей родни.

Первое, что она предприняла, став личностью, — попыталась похудеть. Хотя она делала неимоверные усилия, чтобы скрыть свой настоящий вес, Бен знал, что ей удалось сбросить его со ста семидесяти до почти ста тридцати пяти фунтов. Вторым поступком стала стрижка: она подстригла свои длинные черные блестящие кудри в стиле выпускницы школы при церкви Святого сердца и распрямила их, сделав модную короткую прическу с челкой. Третьим поступком стало изменение причесок всех ее дочерей под стать своей собственной, поэтому когда они сидели все вместе, как сейчас, то напоминали популярную вокальную группу. Когда она попыталась и Барни подстричь в том же духе, Бен, хотя и признавал, что это было очень модно, встал насмерть против подобного решения. Он был не против, чтобы его сын был похож на популярного певца; он был против того, чтобы сын был похож на мать.

Наблюдая, как его семья уплетает мороженое, Бен пытался вспомнить, когда он впервые устроил себе субботнюю разминку.

Наверное, это случилось где-то два года тому назад, потому что все произошло благодаря Шону. Однажды вечером отец Бена, познакомил молодых людей за ужином, и что-то во взгляде Бена, которым он провожал проходивших мимо стола женщин, побудило Шона позднее, когда старший Фискетти отлучился, предложить Бену развлечься.

И, конечно, именно за последние два года Розали перестала быть покорной итальянской женой, готовой в любой момент хлопнуться навзничь. Четверо детей за шесть лет изменили ее темперамент. Да и у кого бы он не изменился!

Бен часто задумывался над тем, каково его жене было стать жертвой брака по расчету. Ему почему-то казалось, что она просто не могла чувствовать себя жертвой, коей он себя считал. Розали была хорошенькой. Ее круглое лицо напоминало лица купидонов, которые обычно парят в небесах на картинах периода Возрождения. Но в тот момент, когда Дон Винченцо соединил ее горячую, влажную руку с рукой Бена, она имела почти квадратную фигуру — одинаковую в высоту и ширину, словом, кусок сала. В этой сделке она получила молодого человека с большим будущим и уже многого добившегося в жизни, говорил себе Бен, который к тому же был недурен собой. Так что, в конце концов, бывшая толстуха не проиграла.