Себастьян Жапризо - Обреченное начало Страница 8

Она посмотрела на него с удивлением:

— Вы знаете Ля-Вульт? Откуда вам известно название реки?

— Я искал в справочнике.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Она запрокидывала голову, накидка ее шуршала, она смеялась:

— Да, довольно далеко. Но мы туда часто ходим. Там старый каменный мост, и когда проходишь по нему, вы знаете… ну, в общем, плюешь в воду, ну да, и если услышишь звук — плюх, понимаете — то можно стать счастливым на семь месяцев или на семь лет…

Дени обнаружил, что она тоже умеет краснеть и может внезапно, как будто от этого зависит чья-то жизнь, сосредоточить все свое внимание на щепке, отколовшейся от деревянной скамейки, на своем крестике, перевернувшемся на груди обратной стороной наружу, на чем попало, лишь бы не смотреть на него.

— Ну и?

— Ну и ничего. Не знаю, почему я об этом говорю. Я была совсем маленькой. Я ушла в монастырь в восемь лет. Я хочу сказать, как только попадаешь в монастырь, пусть даже только на каникулы, все сразу же меняется. Я там училась от начала и до конца.

— А потом?

— Потом? — Она снова посмотрела на него. — Ну, я в нем и осталась.

— Так хотели ваши родители?

— Чего хотели? — Она читала в его глазах то, что, наверное, заранее не сомневалась там найти, а может быть, и что-то другое, но отвечала твердым голосом: — Так хотела я сама. Но родители тоже этого хотели, это правда.

Длинные ресницы затеняли ее голубые глаза, судя по бровям, волосы у нее были светлые, небольшой прямой нос, очень белые зубы — между двумя верхними передними — маленькая расщелинка. Когда по вечерам в своей комнате Дени пытался вспомнить ее лицо, то отталкивался от этой детали, потом возникала ее улыбка, ее внимательный взгляд и это знакомое ему движение — когда она говорила, то словно держала в руках что-то твердое, одним цельным куском.

В школе, чтобы похвастаться или показать, что он осведомлен лучше, чем Дени, Прифен сообщил ему, что марка популярного итальянского аперитива названа по фамилии трех поколений семьи сестры Клотильды.

— Я знаю, — сказал Дени.

— Ну да, — ответил Прифен. — Ничего ты не знаешь, вот так-то.

Дени промолчал, но, спускаясь во двор, на перемену в четыре часа, он встал на лестнице позади святого недотроги и подставил ему подножку. Святой недотрога скатился по десяти ступенькам и упал плашмя на живот. Он сильно поцарапал подбородок и руку. Пожаловаться воспитателю на Дени он не посмел, потому что его дружки накостыляли бы ему после уроков, но в следующий четверг все рассказал сестре Клотильде.

Когда Дени увидел ее днем не в парке, как обычно, а в помещении прачечной, где она складывала простыни, которые только что погладила вместе с сестрой Мартой, она была не просто недовольна, но даже как будто испугана этим происшествием. Дени, уже давно позабывший о Прифене, не понял, почему она говорит с ним так нехотя, даже не глядя в его сторону. Через несколько минут, когда они остались одни, сестра Клотильда сказала ему, в чем дело. Дени ответил, что Прифен — дрянь, и вся семейка у него такая, и жаль, что он вообще не сломал себе шею. Внезапно она отреагировала с резкостью, которую он не мог в ней даже предположить.

— Замолчите! Пойдите и прополощите рот! Убирайтесь! Так не говорят о товарище! Убирайтесь!

Она схватила его за плечо и подтолкнула к двери. Боясь взглянуть ей в глаза, покраснев от унижения и гнева, Дени почувствовал, что сердце его сейчас разорвется.

— Но я не собирался причинять ему зла!

— Прочь! Что я сказала!

— Но я это сделал нарочно. Я хотел, чтобы он перестал говорить о вас, только и всего.

— Именно этого я и не понимаю! Почему?

— Почему, почему! Все спрашивают — почему! Хотел помешать ему, вот и все! Я хотел — ну вообще-то я не знаю, чего я хотел!

Дени высвободился, воспользовавшись пространством, остававшимся между ним и дверью. Она смотрела на него, и в глубине ее взгляда читалось что-то похожее на страх. Дени не мог вынести этот взгляд, он отвернулся к окну и уставился в парк, ничего перед собой не видя. Наконец, после долгой паузы, он произнес дрожащим голосом:

— Конечно, теперь я же и виноват. Он прав, святой недотрога! Он ваш друг, а не я! Сестра Клотильда — это его собственность!.. Как мне все это надоело, как надоело!

Снова пауза. Потом Дени услышал, как она подходит к нему, почувствовал тепло ее руки на своей. Она смягчилась:

— Послушайте, вы для меня такой же друг, как Прифен. Я даже провожу больше времени, болтая с вами, чем с ним.

Он повернулся и увидел, что сестра Клотильда улыбается. Дени понял, что она считает его поведение ребячеством, и это ее успокоило. Она говорила с ним, как школьный воспитатель.

— Ну хорошо. Довольно об этом. Не будьте таким гордым, Дени, и относитесь добрее к товарищам.

Это еще сильнее оскорбило его.

— Вы мне друг? — спросил он. — Вы вправду мне друг? Хорошо, это можно доказать. Докажите это!

Дени протянул правую руку. Улыбка снова исчезла с ее лица, она смотрела на его руку с недоумением, ее беспокоило, что он до такой степени возбужден.

— Дайте мне руку, если вы мне друг.

Поколебавшись, она подала ему теплую, нежную руку. Дени впервые прикоснулся к ней, и сжал руку так сильно, с таким жаром, что почувствовал, как она инстинктивно пытается высвободиться.

— Я вам что-то скажу. Мне трудно в этом признаться, и если вы в самом деле мне друг, вы все-таки руку не уберете. Хорошо?

Сестра Клотильда в замешательстве смотрела на него и отрицательно качала головой, не соглашаясь с условием. Дени закрыл глаза и очень серьезно произнес в темноту:

— Когда вы меня спросили, где я живу, я вам соврал, чтобы сесть на тот же трамвай. Я живу возле вокзала. Несколько дней назад у вас на пальто оторвалась пуговица, это сделал я. Она все время со мной, даже ночью. Прежде чем заснуть, я разговариваю с вами. А тут Прифен… Если он будет так бесить меня, если он только произнесет при мне ваше имя, я изобью его и буду бить до тех пор, пока он не сдохнет.

Сестра Клотильда не забрала руку. Когда Дени открыл глаза, то увидел, что она словно окаменела, глаза ее были полны страха, а губы дрожали. В эту минуту сестра Марта со стопкой белых простынь в руках открыла дверь и, увидев их вдвоем, рука в руке, замерла на пороге.

Всю следующую неделю он думал о том, что своей выходкой все испортил, что он больше ее не увидит. Когда Дени, как обычно по четвергам, сел в трамвай, на котором она вместе с сестрой Мартой ехала в пансион, она ничего не сказала, но и ни разу на него не взглянула, даже выходя из вагона. Через окно он видел, как сестра Клотильда идет по улице, и говорил себе: «Она обернется, она должна обернуться, если она не обернется, я никогда не вернусь домой, я уеду куда-нибудь далеко и наплевать на все». Она не обернулась. Дени пошел домой пешком. Это заняло целых два часа, по пути он представлял себе, как умрет от внезапно поразившей его болезни, а сестра Клотильда будет проливать слезы на его могиле. Крики, слезы, раскаяние.

В следующий четверг сестра Клотильда пришла в парк раньше, чем Дени, села на его любимую скамейку и занялась рукоделием. Светило солнце, на лужайках прорезались белые и лиловые цветы, март месяц. Она увидела Дени издалека и помахала рукой, думая, что он ее не заметил. Когда он, запыхавшийся, потому что бежал от самой остановки Святого Франциска, оказался перед ней, она притянула его к себе и быстро поцеловала в щеку. Серьезно, без улыбки. Черты лица у сестры Клотильды заострились, глаза были грустными, голос звучал натянуто, неуверенно — Дени просто не узнавал ее. Глядя в глаза и положив свою нежную руку на его руку, она сказала ему, что просит прощения, что она ругала себя всю эту неделю — ведь он нуждается в дружбе, а она проявила себя бесчувственной эгоисткой, в то время как надо уметь давать столько, сколько у тебя просят, и все такое. Она сказала, что все произошло по ее вине. Он ни разу в жизни не чувствовал себя так неловко и, наверное, покраснел до корней волос.

Они недолго оставались в парке. В неловком молчании сестра Клотильда спрятала свое рукоделие. Дени сказал — и это было ложью, — что помирился с Прифеном. Ему казалось, что она не найдет сил для ответа, но сестра Клотильда взяла себя в руки и сказала, что это хорошо. А потом резко поднялась со скамьи.

Сестры Марты не было с ними в этот вечер. Они шли по улице вдвоем. Дени сказал, что сегодня все так, как при второй их встрече. Она утвердительный кивнула. Он шел по кромке тротуара, перепрыгивая через полоски цемента, скрепляющие камни. Ему было плохо и в то же время, как никогда, хорошо. Они еще не дошли до остановки, когда сестра Клотильда внезапно сказала ему:

— На этот раз вы поедете на своем трамвае, а я — на своем.