Валерий Попов - Третье дыхание Страница 8

– Понятно.

– Ну, ты понял уже? Нормальный был бизнес – но кто ж у нас потерпит его?

От родных мест, похоже, у него осталась лишь горечь. В столь молодом возрасте – ему двадцать шесть – столько уже разочарований! Не думай, что ты один страдаешь… утонченная душа!

– О! Вот же мельница! – восклицаю я.

Боб скорбно кивает – но скорости не снижает: на сантименты нет времени у него! А вон и “как бы дворянки”! Несколько дам в развевающихся длинных платьях скачут наискосок.

– Это так уже… привидения! – безжалостно усмехается Боб.

Одна из них – с золотыми веснушками – догоняет нас, из последних сил лошади скачет вровень, глаза ее зеленые полны слез! Боб, не выпуская руля, протягивает ей купюру – но она вместо того, чтобы схватить ее, гордо натягивает поводья – и на прекрасной белой лошади остается вдали, постепенно уменьшаясь. Жестоко!.. но, видимо, надо так? Мне б так решать проблемы – не увязал бы в дерьме. Но молчать тоже трудно

– не позволяет душа.

– Младшая жена? – оборачиваясь к почти исчезнувшей амазонке, улыбаюсь я.

– Моя младшая жена еще не родилась! – произносит Боб твердо.

Осталась позади идиллия, мы съезжаем с последнего холма, теперь до самого Питера будет все ровно…

И вот уже – как быстро замелькало все! – сталинское ретро

Московского проспекта, раздолбанная, но людная Сенная – и уже сверкают, выбивая слезы, плавный изгиб Мойки, поднебесный купол

Исаакия. На роскошную Большую Морскую. Вычурные фасады банков.

Шикарные витрины. А вот и арка моя, “черная дыра”!

– Стоп, – произношу я.

– Ну, хоп! – произносит Боб, мы лихо шлепаем ладошками, ладонь в ладонь (последняя моя лихость?). И я вылезаю. Дальше, родной мой, бегом.

В арке едко пахнет мочой – даже заслезились глаза. Привыкай к отчаянью. Железная дверь почему-то цела. А ты бы хотел, чтобы все рухнуло, как твоя жизнь? Не много ли хочешь? “Всему остальному” плевать, что там у тебя. “Все остальное” живо еще! Сам справляйся.

Железная дверь тут ни при чем! Моя дверь, кстати, тоже цела. Чуть выпала по краям штукатурка, а так… Отпер. Дверь со скрипом отъехала. Вдохнул. Запах – самая быстрая информация. Затхлость.

Сладкая вонь лекарств. Запах беды. Ты не ошибся – попал по адресу.

Заходи!.. А может, еще ничего страшного?.. Заткнись!

За поворотом коридора попался отец. Даже не попытался изобразить радость встречи. Лишь отступил быстро с дороги, аж распластавшись по стене, – мол, быстрее, быстрей! Уже даже так? А ты все еще не готов?

Кто-то должен тебе все устроить? Проходи в комнату! Прохожу…

Повел медленно дверь. Здесь запах погуще. Открыл. Нонна лежала, скрючившись на диванчике, страдальчески зажмурясь, почему-то накрытая пальто. Я осторожно приблизился. Наверное, она почуяла тень на лице и сморщилась еще отчаянней. Замучили ее? Вот ты и тут! И никуда больше отсюда не выйдешь: сама собой с протяжным скрипом закрылась дверь. “Нонна!” Я качнул ее за плечо. Она так легко – даже страшно – качнулась. Родные тонкие косточки. Тела не осталось совсем. Она разлепила один глаз, другой так и остался слипшимся.

– Венчик! – прохрипела она.

Попыталась привстать, но локоть сорвался и голова плюхнулась с размаху назад. Господи! Но почему, если болезнь, то и наволочка рваная! Несчастье не щадит ничего. Чтобы поцеловать ее – встал на колени. И – как ни странно – почувствовал покой и даже блаженство: я здесь! Сухая ее ладошка гладила меня по волосам… Счастье? Дунуло в форточку… отворилась дверь? Нонна быстро села, второпях даже стукнув меня лбом. Господи, как сухая кожа обтянула ее лицо! Один ее глаз нелепо выкатился, другой почти залип.

– Венечка! Спаси меня! – прошептала она испуганно.

Я обернулся. В двери, подбоченясь, стояла Настя и худой белокурый парень. Я почувствовал, как Нонна дрожит.

– Погодите! – с отчаянием произнес я.

– Здравствуй, отец! – произнесла Настя с обидой. Вот, мол, отцовская благодарность за двухнедельный ад! И грохнула дверью.

Теперь горе уже с двух сторон! Но – сперва сюда повернемся. Я все-таки усадил ее, придерживая за спину, другой рукой гладя по тоненьким сухим волосикам на прямой пробор.

– Все, все! – приговаривал. – Теперь все будет хорошо! Теперь я уже тут, и мы все сделаем как надо! – (Я почувствовал, что она дрогнула.) – Верней, все как ты захочешь! – поправил я. – Что ты сейчас хочешь сильней всего? – (Тут она, наоборот, оцепенела.) -

Давай! Ну скажи. И мы это сделаем. Ну? – уже шутливо-ласково встряхивал ее, пытаясь заглянуть в глаза. Долго тут ее мучили – надо как-то подбодрить, чтобы жизнь в ней хоть чуть-чуть пробудилась.

– Я хочу… погулять, – произнесла она тихо, последнее слово – чуть слышно. Боится? Не выпускали ее? И форточку не открывали? Две недели подряд?

– Конечно! Какие проблемы! – воскликнул я.

Я вернулся – и теперь нормальная, разумная жизнь здесь пойдет!

Законопатили ее тут – так и здоровый не выдержит. Сейчас мы с ней прогуляемся – и она оживет. От сознания все идет – а особенно в таком деле. Ведь – тьфу, тьфу, тьфу – все сейчас здоровое у нее.

Кроме сознания. А оно из слов состоит! Подменим слова, вернем любимые наши, веселые – и прежнюю жизнь вернем. Ведь “формально все нормально”, как шутили мы. Деньги привез. Накупим всего, а глядя на вкусные вещи, кто не будет рад? На самом деле все просто. Счастье – когда я тут – легко сделать.

Пойду скажу им, что мы уходим… но скоро придем. Ясно – и Насте тяжело. И с ней поговорю. Всех тут расколдую!

– Сейчас, – улыбнулся Нонне, бережно положил ее на подушку. Вышел.

Перед кухнею глубоко вдохнул: входим в атмосферу высокой плотности.

– Мы прогуляемся? – легкомысленно свесившись за порог (мол, даже входить для такой мелочи не стоит), произнес я.

Настя и гость глянули друг на друга, тяжко вздохнули. Мол, столько трудов, а теперь этот игрунчик все испортит – видимо, поездка в

Африку окончательно ослабила его мозг!

– Отец! – произнесла Настя трагическим басом. – Врубись наконец!

Пойми, что мать серьезно больна! Стас как специалист находит ее состояние очень тяжелым. Настаивает на немедленной госпитализации.

– А может… я как-то попробую… тут?

– Что – тут? – заговорил Стас. – У нее острейший алкогольный психоз.

Весьма опасный. В том числе – и для окружающих! Настя говорит – она слышала голоса? Вы поймите – этот голос… ей все, что угодно, может приказать, вплоть… – Он поглядел в угол, где у нас висели кухонные ножи. Настя, кивнув, собрала их в свою торбу.

– Ну говори, отец! Она слышит голоса?

Да не только голоса она слышит… А кое-что еще видит! Сказать? И этим ее погубить? Диагноз – и за решетку?

– Голоса? – произнес я удивленно.

– Прекрати, отец! – Настя жахнула по столу, заходила по комнате. -

Ты бы тут посидел!

Я тут уже… поседел! В том числе – и благодаря Насте! Так что!.. Но надо же Нонне сделать хоть какое-то облегчение!.. Тем более что скоро, видно, ее придется упечь. Но счастливой, хотя бы на час, надо сделать ее? А то – отчаяние и отчаяние подряд! Кто это выдержит?

– Но от часовой прогулки на свежем воздухе, надеюсь, не будет беды?

– Но учтите – малейшая доза алкоголя ее убьет! Мы закачали в нее довольно серьезные лекарства…

– Я вижу!

– Пошли, Стас! – Настя нервно направилась к выходу.

– …Спасибо тебе! – произнес я.

– Пожалуйста, – холодно проговорила она. – Список лекарств – на столе!

В комнате дочь стала сворачивать свои вещи – и слезы блеснули у нее.

Я открыл рот, чтобы сказать ей… но тут Нонна громко застонала в спальне. Все – уже не до разговоров, надо идти.

– Ну… расскажи мне… что тут делать, – попросил Настю.

Вздохнула.

– …Через час у нее лекарства. Вот лежат. Следи, чтобы проглотила, а то она любит прятать их. – Ну… – Мы глядели друг на друга. Тут в дверях засветился лысый кумпол отца. Как всегда, вовремя! Тяжелая ситуация еще тяжелей, когда смотрят на нее – вот так, с прищуром.

Всю жизнь он злаки изучал – теперь изучает нас.

– Кстати, – прохрипел он. – Я за лекарства ей заплатил. Пять тыщ.

– Тебе прям сейчас надо? – обернулся я.

Ничего не ответив, он повернулся, зашаркал к уборной. И он обиделся?

Начал я хорошо: всех уже обидел, Нонне ничем не помог.

– И не гуляй, ради бога, с ней, – устало произнесла Настя. – Все заканчивается истерикой – почему ей нельзя выпить? И затащить ее домой – целое дело… Это она для тебя уже стонет! – усмехнулась дочь. – При мне помалкивала! – Настя рванулась было туда, навести порядок, но остановилась. – Ну все. Поехала отдыхать. Держись, отец.

Вот телефон Стаса тебе.

Они вышли. Я медленно закрыл дверь. Теперь все это мое. Под стоны супруги – теперь это от меня никуда не уйдет, можно не торопиться, я отслюнил пять тысяч (разменял часть валюты в Москве), отнес бате.

Тот растроганно похлопал меня по руке, взял банкноты.