Бен Элтон - Слепая вера Страница 8

— Перекусим? — отозвался Траффорд без особенного энтузиазма, поскольку раньше никогда не разговаривал с Кассием. — Даже не знаю...

— Или вы не хотите лишний раз отметить это событие, дружище? — спросил Кассий, и Траффорду почудился в его взгляде какой-то скрытый намек. — В конце концов, каждый второй ребенок умирает, не дожив до пяти лет. Так что тут отмечать?

Кассий говорил тихо. Детская смертность была неподходящей темой для досужей болтовни, тем паче в обществе новоиспеченного родителя, и многие другие отцы на месте Траффорда угостили бы Кассия хорошей оплеухой.

— Ладно, — ответил Траффорд, вставая. — Пойдемте.

Он сам не знал, почему согласился пойти — разве что потому, что Кассий высказал вслух его собственные тайные мысли. Каждый второй. Действительно, что тут отмечать? Может, лучше подождать с весельем по крайней мере до тех пор, пока ребенку не исполнится пять лет.

К удивлению Траффорда, Кассий не повел его к ближайшему буфету с гамбургерами, который находился в дальнем конце их офиса. Не остановился он и у другого буфета, рядом с лифтом, и у третьего, в главном вестибюле.

— Надо малость размяться, — громко объяснил Кассий, когда они проходили мимо камер наружного наблюдения у центрального входа. — Старею. Правда, жаловаться грех — как-никак, это моя работа.

В итоге Кассий привел Траффорда в маленькую закусочную на грязной полузатопленной улочке. Если верить вывеске, здесь подавали не гамбургеры, а фалафель.

Траффорд остановился на дощатом настиле перед входом в это сомнительное заведение.

— Вы хотите есть здесь? — спросил он.

— А вы не любите фалафель? — осведомился Кассий.

— Нет... но...

— Вас смущает, что это не "Фалафель-хаус".

Он был совершенно прав. Неприглядная закусочная, перед которой они стояли, явно не входила в могущественную сеть "Фалафель-хаус"; не  принадлежала она и чуть менее популярному "конкуренту" этой сети под названием "Фалафель-ланч" (которым на самом деле владел все тот же "Фалафель-хаус"). Это было независимое предприятие, обслуживающее местную бедноту, по преимуществу иммигрантов. Его посещали разве чго нелегалы да полицейские. Траффорд знал, чем появление в подобном месте чревато для респектабельного обывателя. Отказываясь демонстрировать солидарность с миллионами своих сограждан, сделавших выбор в пользу "Фалафель-хауса", такой человек проявлял несогласие с мнением народа по поводу того, где лучше есть фалафель. Причина для этого могла быть только одна: он считал себя выше "Фалафель-хауса", брезговал посещать даже "Фалафель-ланч", а всякий, кто имел наглость противопоставлять себя народу, считался высокомерным снобом и должен был понимать, что его могут хорошенько осадить в любой момент.

— Пожалуйста, я угощаю, — сказал Кассий. — Мне очень нравится настоящий фалафель домашнего приготовления.

Удивленный дерзостью своего нового товарища, Траффорд позволил увлечь себя в здание. Первый этаж был залит водой; они поднялись но лестнице на второй и вошли в крохотный зал с тремя столиками, ни за одним из которых не было посетителей. Кассий выбрал место и жестом пригласил Траффорда сесть. Траффорд послушался, предварительно оглядевшись и подвинув свой стул так, чтобы оказаться спиной к камере наблюдения.

— Знаете, — небрежным дружеским тоном произнес Кассий, — я считаю, что если кто-то хочет быть незаметным, ему не стоит стараться быть незаметным.

— Я не... — но Траффорд понимал, что отпираться бесполезно: его маневр был слишком очевиден.

Кассий улыбнулся.

— Уж мы-то в нашем отделе знаем, что практически вся информация, которую собирают власти, так и остается неизученной. Да и как ее можно изучить? Мы все находимся под постоянным наблюдением. Для просмотра всего накопленного материала на каждого отдельного человека понадобился бы свой полицейский, и этому полицейскому некогда было бы даже выкроить часок для сна. Такую информацию подвергают проверке, только если к ней почему-либо привлечено внимание. Следовательно, лучший способ избежать проверки состоит в том, чтобы не привлекать внимания к своей персоне.

— Мы сидим в независимом кафе, дружище, — кисло откликнулся Траффорд. Он не любил, когда его учили жизни.

— Это не запрещено.

— Да, но в такие места ходят только нелегалы.

— Мы можем быть любопытствующими или репортерами в поисках материала для документального фильма. Да что там, даже полицейскими, которые ищут насильников, приехавших к нам из-за рубежа! Главное — сидеть спокойно и с достоинством. А вот если мы откровенно стремимся спрятать свои лица от камеры, тогда ясно, что у нас дурные намерения.

— Гораздо проще было бы пойти на ланч в "Фалафель-хаус", — сухо заметил Траффорд. Однако он слегка выпрямил спину и постарался выглядеть более непринужденно.

Кассий заказал две порции фалафеля с салатом.

— Вкусно? — поинтересовался он, когда Траффорд отведал принесенного блюда. Тот сморщился.

— Нет. Горько.

— Не горько, а своеобразно.

— А мне кажется, горько.

— Погодите, распробуете.

Траффорд отважился на вторую попытку, и теперь, когда его вкусовые сосочки немного адаптировались, нашел, что есть несладкую снедь непривычно, но вовсе не так уж противно.

— Да, — признал он, — вкус... любопытный.

— Без кукурузного сиропа, — пояснил Кассий. — Привыкаешь не сразу, но дело, по-моему, того стоит. Они готовят его сами — только турецкий горох и приправы. Здесь не считают, что фалафель должен быть сладким.

Траффорд снова тревожно огляделся по сторонам.

— Все должно быть сладким, — сказал он с излишним нажимом, словно рядом с ними находился кто-то третий. — Это же очевидно. Сладкое доставляет удовольствие. Значит, чем еда слаще, тем больше она нам нравится.

— Никто нас не слушает, Траффорд, — сказал Кассий. — Боже мой, вы ведь сами работаете в Государственном банке данных, ваша профессия — совать нос в чужие дела. Наверно, вы загрузили в свой компьютер уже миллиарды часов видеосъемок. Разве вы когда-нибудь просматривали или прослушивали эти материалы?

Траффорд улыбнулся. Тут Кассий был прав.

— Нет.

— Конечно, нет. И никто этого не делает. У нас не тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.

— Восемьдесят четвертый? О чем вы говорите?

— Был такой год в Допотопную эру.

— Знаю.

— А еще это название книги.

Траффорд прищурился. Неужели его пытаются заманить в ловушку? О таких провокациях знали все. Новости были переполнены ими: юноши-полицейские, слонявшиеся по берегам канала живой приманкой для содомитов, наркодельцы, которые на поверку оказывались агентами по борьбе с наркотиками, и, разумеется, интернет-сайты обезьянолюдей — на них якобы приводились доказательства того, что жизнь на Земле существует уже много миллионов лет, но на самом деле все это спонсировалось Храмом и служило капканами для легковерных.

— Вы имеете в виду художественную... то есть, выдумку? — осторожно спросил он.

— Да, "Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый" — это история про общество, в котором...

— Мне плевать, дружище, — оборвал его Траффорд. —Я и знать не хочу! Писать романы — кощунство, а выдумывать — грех, потому что людей не могут создавать им подобные. Я человек верующий и знаю, что это под силу только Творцу.

— Боже святый, — сказал Кассий, — вы говорите прямо как на проповеди... Я что, паства, которую нужно просвещать? Или вы думаете, что я из полиции?

— Ничего я не думаю, — уклончиво ответил Траффорд.

Он хотел, чтобы его позиция была запечатлена на видео как можно яснее. Все знали, что главной растлительницей умов в Допотопную эру была именно художественная литература. Исповедник Бейли напоминал об этом каждую вторую неделю. Он живописал те ужасные времена, когда общество было порабощено выдуманными людьми. Когда телевизионные каналы изобиловали героями, которые лишь притворялись настоящими! Эти люди были творениями других людей, так называемыми вымышленными персонажами. То была эпоха книг, причем отнюдь не таких, какие читались и теперь, в Просвещенную эру, — не полезных книг о вере, об индивидуальном просвещении, о честолюбивых стремлениях и самосовершенствовании, не тех, что объясняли вам, как стать богатым, завести много друзей, получить максимум удовольствия от секса и сделаться лидером в своей социальной группе. Нет—тогда популярностью пользовались романы, истории, тысячи которых громоздились на книжных полках. И весь народ был отравлен неправдой, заражен иллюзией, что созданное человеком может быть прекраснее и интереснее того, что создал Бог. К счастью, потом — еще в конце Допотопной эры — наступила пора, когда люди стали понемногу отказываться от историй в пользу реальности. Пора, когда появилось благословенное новое поколение, любящее только себя, с восторгом наблюдающее за собой по телевизору, читающее только о себе в книгах и журналах и тем самым превозносящее реальность созданного Богом.