Денис Ли - Убить мажора (антисоциальный роман) Страница 8

Возможно, кто-то бы сказал, что в этом возрасте пора было бы уже и задумываться. Но Сергей не думал. Сергей заканчивал девятый класс.

…Однажды на перемене, навстречу Сергею, из-за угла рекреации выскочил второклассник. От его неожиданного появления, Сергей, выставив вперед руки, нечаянно попал пальцем растопыренной руки мальчишке в глаз. Убедившись, что с парнем все в порядке, Сергей тут же забыл о досадной неприятности.

Три дня спустя, ранним скучным утром, Сергей сидел в учебном кабинете. Разложив на парте тетради и учебники, приготовился к занятиям. Большая часть класса уже собралась. Преподаватель английского языка сидела за учительским столом. Сейчас начнется, думал Сергей:

«Good morning, young people» — «Good morning, teacher» — «Seat down, please»…

Но произойти этому было, увы, не суждено. За десять минут до первого звонка на урок, в двери класса заглянул Босс…

Босс жил в одном дворе с Сергеем. Жил по соседству. Это был молодой парень крупного телосложения и так называемой славянской внешности, с явными рецессивными признаками — белокурый, с голубовато-прозрачными злыми глазами. Он был старше Сергея, по возрасту, лет на девять или десять. У него уже был восьмилетний сын. Босс был старшим среди дворовой шпаны. Звали его Виталий, но все называли его модным именем — «боссом».

Еще неизвестный и неведомый Сергею сознательно-бестелесный захват с тихим порабощением, снискавшее в большей степени сравнение с засеранием постсоветских мозгов наших граждан капиталистической идеологией запада — внедрение на русской обетованной земле американизмов, представленное, как благородное словозамещение нашего скудословия, как и многими не был распознан и понят. И поэтому Сергею казалось, что это прозвище, босс получил с появлением в отечественном прокате первого малобюджетного и крупномасштабного гонконгского фильма «Большой босс», в котором Брюс Ли сыграл главную роль. Сергей видел этот фильм, и в его сознании без особого труда реализовался процесс ассоциативного восприятия образа героя и жестокого образа слова.

Сергей знал кто такой Босс. Босс командовал ребятами постарше. На заре «девяностых» он сколотил что-то вроде организованной банды. Для того чтобы называться организованной преступной группировкой, банде не хватило элементарной дисциплины и свою нишу в секторе социально-экономического расцвета они не заняли. Но, тем не менее, они успешно смогли освоить некоторые сферы рыночной экономики и легкого татаро-монгольского налогообложения. Впрочем, плодотворно размножаясь в обитаемой среде, как разновидность стрелочно-разборочного типа, — Боссу, как и большой части его бойцов, не занимающихся кадровыми проблемами группировки, совершенно не было дела до каких-то еще пока школьников. Для них, Сергея не существовало. Для Босса — Сергея не было. Для него, Сергей был никто: очкарик, ботаник, пустое место, сопливый шкет.

Увидев Босса в дверях класса, Сергей, конечно же, узнал его. Тот поманил его пальцем, и Сергей пошел. Шел следом, отставая всего на пару шагов. Шел по узкому школьному коридору к окну. Шел в полумраке коридора на дневной свет, ничего не ожидая и не подозревая. Внезапно развернувшись, босс ударил Сергея в лицо. В самый глаз. Внезапно, дерзко и просто. От удара Сергей рухнул на пол.

— В следующий раз, аккуратно ходи по школе! — проговорил босс.

— Да, я же ничего… ничего не сделал! — кричал Сергей, держась за лицо.

— Фокусы видел?.. Следи за руками! Мир жесток, парень… Привыкай!.. — сказал Босс и неторопливо пошел по коридору на выход. Ему навстречу выбежала учительница физики:

— Что вы себе позволяете?! — закричала она, но он прошел мимо, не обратив на нее никакого внимания. Часть учеников выскочили из кабинетов…

Лопнувшие в глазу кровеносные сосуды, в результате наружной гематомы, полностью сделали белковую оболочку глазного яблока кроваво-красной. Бровь, веко, часть щеки распухли настолько, что глаз стал неподвижен. Но это было не самое болезненное. Стоя в умывальнике, Сергей обильно смачивал руки, и казалось, с каким-то необъяснимым неистовством тер ими брюки в районе паха, на которых уже не осталось ни следов пыли, ни грязи. Серые брюки, набухая от влаги, становились мокрыми и темными. Становились обильно смоченными водой. Потому что в действительности, Сергей пытался скрыть стыд — скрыть образовавшееся небольшое сырое пятно мочи на брюках. Пятно от нестерпимой боли. Пятно от страха… Пятно от смеха окружающих…

Спустя два года, Сергей закончил школу. Выбрал институт. Выбрал специальность программиста. Спустя два долгих года после того случая, он не забыл жестокой обиды нанесенной ему и мечтал когда-нибудь отплатить, за эту жестокость.

Он выбрал институт, в который поступали все из его школы. Второсортный институт, если не третьесортный… Единственный институт в провинциальном городке. Институты пошикарнее были Сергею не по карману. Институты с достойным образованием были для него далеки и недоступны.

Сергей учился хорошо. Было какое-то непреодолимое желание быть лучше всех: учиться лучше всех, знать больше всех, уметь что-нибудь, чего не умеют все остальные. Но всегда выискивался кто-то, кто учился лучше, знал больше, владел чем-то, чего не умел Сергей. Всегда оказывался кто-то, кто был уже тем, кем Сергей только стремился стать. Кто был уже таким, каким он старался сделаться.

В стремлении стать лучше Сергей увлекся литературой. Записался в центральную городскую библиотеку. И с первым визитом в городскую библиотеку украл первую попавшуюся книгу. И больше библиотек не посещал.

Первой украденной книгой оказался роман Генри Рейдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Закрывшись в комнате общежития, Сергей стал читать, и впервые после школы ощутил, что читая, может погружаться в мир происходящих в книге событий. Сергей был в восторге. Он не мог оторваться, читал запоем, не замечая, как кончился день, и наступила ночь…

«Дочь Монтесумы» Сергей прочитал дважды. Сразу. Один раз за другим.

Эту книгу Сергей прочитает восемь раз, пока будет учиться во второсортном институте, на программиста. В этой книге, Сергей найдет все, что его волновало в тот момент — любовь, смерть, месть, торжество справедливости… любовь. Но самое главное — торжество справедливой мести…

Друзей среди однокашников Сергей не заводил. Ну, может быть, кроме «Цыгана» — Савы Комарова, чья бабушка была комендантом общежития. В действительности Сава не был цыганом, его так дразнили из-за поразительного сходства с веселым и отчаянным Яшкой-цыганом из «Неуловимых мстителей», знаменитого истерна о Гражданской войне. Нельзя сказать, что Сергей сдружился с Савой исключительно из меркантильных побуждений или того хуже — из какого-то расчета, ради получения своей выгоды, хотя, если более внимательно присмотреться к характеру их отношений, можно было назвать это и так. Но с самого начала их непродолжительная дружба имела весьма предрасполагающие причины, по которым их связь совершенно справедливо можно было назвать искренней и взаимной, и которая казалось, не была спланированной или выгодной. В конце концов, каждый что-то приобрел от этой дружбы. Сава Комаров, например, считал, что знакомство с Сергеем подарило ему вторую жизнь.

Как-то заснув на скучной лекции и проснувшись через некоторое время, Сергей не обнаружил сидевшего рядом с ним Комарова. Взбудораженного после сна Сергея успокоили ближайшие соседи, сказав, что он отпросился в туалет. Еще в середине пары. Сидя под знойными лучами весеннего солнца, бьющего через окно учебной аудитории, Сергей без всякой на то причины нарисовал на полях своего девственно чистого листа тетради казнь маленького человечка за что-то убиенного на виселице. Объяснить рисунок Сергей не мог. Он вышел как-то сам собой, абсолютно непринужденно и абсолютно ничем не навеянный. Разве что лучами знойно-испепеляющего солнца и душностью и нудностью изучаемой дискретной парадигмы информационно-вычислительной революции. Но нарисованная смерть, зародила в душе Сергея какую-то необъяснимую тревогу. Каких либо других мыслей в изнеможенной жарой голове Сергея в этот момент не было. Чувствуя дрожащую в самом желудке раздраженность, сухость и послевкусие, образовавшееся во рту с разложением остатков съеденного на перемене бутерброда, Сергей отпросился, извинился и вышел из аудитории под искреннее недоумение ворчливого преподавателя:

— Что это? Что случилось? Очередные «моченедержанцы» — выходят и выходя в туалет… а прежние — не возвращаются? — аудитория взорвалась смехом и пчелиным гулом; но дверь захлопнулась, и стало непривычно тихо. Сергей пошел по тихому коридору, туда, где искусственный тусклый свет кончался, и начиналась тьма, в которой жили сырые призраки и тени, и еще много чего придуманного воображением Сергея по пути. Он вспомнил старую институтскую байку о том, что лет десять назад в туалете было найдено тело студента Витьки Пудякова, повесившегося на канализационной трубе. Почему-то никто не мог припомнить точного времени, когда это произошло. Ни студент, рассказывающие эту историю, ни профессорско-преподавательский состав, который словно практикуя самобичевание, заставил себя забыть как сам случай, так и его подробности. Терзаемые бесконечными расспросами не одного поколения первоучек они ничего не могли рассказать или припомнить. Между тем, вспоминая эту историю на какой-нибудь студенческой вечеринке или на субботнике рассказчик всенепременно заострял внимание на одной отвратительной детали: повесившись на сливной трубе, по которой со скоростью водяного потока летало говно, кишечник Витька опорожнился и его содержимое, как по трубе, пролетев по извилистым широким штанинам выскочило наружу, заляпав блестящие лакированные ботинки.