Илья Бояшов - Повесть о плуте и монахе Страница 8

Монах сказал на это:

– Привык я к скудной пище, к скромной еде. Раз поддавшись слабости своего живота, не поддамся ли в другой и третий? А вслед за тем и пожалует леность – за нею и сон духовный! Трудно взбираться к Горнему миру, легко вниз побежать. Отвернусь от еды манящей – не она ли есть начало падения? Ибо разве не суть твари Божией, чтоб преодолевать и помнить всегда об Отце нашем Небесном? Есть Господь!

Тогда сказали ему:

– Может быть, выпьешь? Вино возвеселит твой дух, ибо ничто не веселит дух так, как оно! Посмотри – мы пьем и счастливы. Вот херес, а вот и водочка. Не желаешь хересу? Есть у нас сладкая мадера!

И ели, и пили. Монах сказал:

– Дайте воды. Буду пить воду. Одна красивая бабенка сказала, засмотревшись на него и вздыхая на его молодость:

– От переполненного живота появляется тяжесть. Можно угореть от еды. От вина же – дурь и немощь! Но я обещаю тебе вознесение истинное к Горнему миру и райские забавы. Многие бегут за мной лишь затем, чтоб от земли оторваться и вознестись на небеса, и признаются, что ни отчего более не испытывали блаженства столь неземного. Не хочешь ли попробовать? Даю тебе слово, монашек, – появятся и у тебя ангельские крылья, в самих облаках искупаешься и испытаешь блаженство! Не нужно молитв и постов – ступай лишь за мною!

Монаха подталкивали:

– Иди с нею. Истинно, испытаешь ли ты когда-нибудь от постов и молитв то, что подарит тебе та девка?

Монах ответил:

– Речь ее лжива. Никто так не повяжет, как она. Никто так не сможет обрезать крылья истинные! Она есть то, что не дает воспарить человеку! Горе тому, кто поверит ей, не в небеса он вознесется, а упадет в пропасть, и ни за что будет ему не выбраться. Чем слаще обещает она свет небесный, тем более тьма укутает того, кто ей поверил! Закует в цепи на самом дне и ни за что уже не выпустит. Вот какой это полет – в бездонную яму!

Гуляки, услышав такой ответ, захохотали над девицей.

И принялись целовать подружек. Девица, которая звала за собой монаха, все вздыхала.

Но сказал он:

– Есть Господь! Огонь жжет меня! И пил воду, и ел хлеб.

Плут с Телей прибились по дороге к богомольцам. Бурчало в их пустых животах, и хитрец так рассудил, поглядев на мешки да на кружки, позвякивающие за спинами странников:

– Не иначе, набрали они милостни в деревнях предостаточно. Не помочь ли божьим людям в обеде?

Размечтался он о пирогах и булках. Спрашивал Алешка:

– Далеко держите путь, православные? Ему отвечали богомольцы:

– С самой Печерской Лавры Киевской до Москвы.

И позвякивали привязанными кружками, словно колокольцами. Плут не спускал глаз с их мешков и глотал слюнку. Вовсе свело живот у парня. Наконец остановились богомольцы на привал и пригласили прибившихся. Алешка доставал уже из-за голенища ложку и, ее облизав, приготовился. Старшой среди богомольцев сказал:

– Возблагодарим Господа перед трапезой.

Опустились все тогда на снег и принялись горячо молиться. Встал на колени и плут. Шептал он с досадой:

– Чтоб было вам пусто! Мало самого Господа, так принялись и за Сына Его, а потом и за Богородицу! Как только не наскучили Матери Божией заунывные эти причитания? Ей-ей, будь я на месте святых – давно бы сбежал от подобного воя.

Сам же не терял надежды пообедать.

Кончили странники молиться и, усевшись кружком, принялись мешки развязывать. С нетерпением плут готовился приступить к трапезе. Однако доставали они четки да молитвенники, и так старшой приказывал:

– А теперь отведаем, братья, сестры, сладкой пищи духовной!

Взялись паломники петь хором, плут же, удивившись терпению их желудков, спрашивал одного:

– Когда же благословят нас на насыщение?

Тот удивился:

– Неужели ты, брат, уже не насытился? Встали они и пошли, пообедав молитвами.

Когда к вечеру показались монастырские стены, плут ног под собой не чуял.

Оказавшись в трапезной, готовился отведать монашьей еды и спрашивал, принюхиваясь:

– Не поднесут нам, убогим, хотя бы хлеба с рыбой, не нальют стаканчик доброго вина? Ведь слышал я, сам Господь не прочь был отведать рыбы, из воды же сам создавал для себя и других веселье!

Тогда принесли им пустой каши и поставили рядом с каждым кружку воды. Паломники с благодарностью принялись хлебать пустую кашу. Алешка горевал, засматриваясь в кружку с водой:

– Вот, поистине, хотел бы сейчас хоть немного побыть рядом с Христом!

Взялся было за кашу – но тут же выплюнул и воскликнул с досадой:

– Лучше слышать всю ночь пение своего брюха, чем насытиться такой бурдой! Не перепутали гостеприимные монахи, не принесли нам то, чем кормят своих свиней? Да и свиньи не будут есть такое! Посмотрим, что будет у них с крышей.

Отвели паломников после трапезы в холодные палаты, где лежали доски да сено, и оставили на ночь. Благодарили хозяев странники и улеглись, как ни в чем не бывало. Плут, всю ночь мучаясь на досках, прислушиваясь к недовольству живота, приговаривал:

– Хорошо, что еще Сивку накормили сеном, под крышу поставили – то-то не протянет копыта.

И поклялся, вовсе замерзнув:

– Ноги моей не будет больше в Божиих местах. Буду хорониться от странничков. Запомнил я их щедрость. Ах, не славно ли сейчас оказаться в теплом трактире? Не славно похлебать снетков, заедая киселем, и знать, что поднесут тебе не воды, а водочки? Не славно посапывать на перине рядом с лебедушкой?

Странники между тем храпели и посвистывали. Слушал плут их храп с черной завистью. И твердил, стуча зубами:

– Все сделали служители Божии, чтоб я, грешный, теперь от любой рясы шарахался. Упаси меня Господь от щедрот слуг Твоих! Вот уж, поистине, славно отужинал, славно погрелся!

И, добравшись до самой Москвы, загулял.

На Тверской возле трактира увидел плут множество нищих, которые канючили заунывными голосами, спрашивая копеечек, показывая горбы да бельма, суя костыли и палки; были среди них старухи и вовсе малые ребятишки. От церквей и кладбищ под вечер потянулись они сюда выпрашивать подаяние.

Подбоченившись, подмигивал нищим Алешка:

– Страдаете ли, убогие? Завыл, заголосил ему хор:

– Страдаем, касатик! Извелись, милый!

– А много средь вас больных, увечных? – спрашивал.

– Да почитай все, батюшка! Сказал выглянувший трактирщик:

– Гнать вас надо в церкви, в богадельни. Знатные попы мастера на утешительные проповеди! Вылечат вас молитвами!

Алешка ему отвечал:

– Зачем? Вот перед тобой первейший лекарь!

И достав пригоршню денег, швырнул в дрожащую кучу. Поднялась великая свалка.

Лишь одна старуха, не исцелившись, отползла от кучи-малы и плакала.

– Эка! – заметил Алешка. – Видно, не на всех действует мое лекарство.

И протягивал деньги:

– На-ко тебе, бабушка, найди себе на них другого лекаря!

К выздоровевшим оборачиваясь, молвил:

– А теперь, господа нищие, милости прошу на мой пир, поистине царский, будут там утка да гуска, будут и танцы под закуску.

Заплатив онемевшему трактирщику, повел за собой скулящее и урчащее голодными животами братство в трактир. Там же, рассадив нищих за столами, потребовал блинов да кулебяк, да жаркое в подливках. И несли им кур и баранину. И насыщались они, обсасывая кости так, что стоял один лишь свист, и отрыгивали сытно, вылезали глаза уже у многих, но ели через силу. Прознав о таком угощении, стекались к трактиру со всей округи их собратья.

Вовсе сбились с ног половые.

Плут же орал, восседая посреди обжор:

– Здесь вам и залы, здесь и генералы, господа нищие! Кто ни разу не бывал на царском пиру, уминай балыки и икру!

Нищие разбрелись по всему трактиру и совали носы даже на кухню, торопя поваров. Те, не зная, что и делать, выскребали им из котлов оставшуюся кашу и давали вылизывать мясную подливку.

– Ах, танцуйте, господа нищие! – приговаривал Алешка, видя, как все больше в трактир набирается всякого сброда. Между тем, расхватали убогие под шумок скатерти и полотенца себе на портянки. На улице перед дверьми толпились несчастливцы, которые не успели попасть на пир, и с проклятиями стучали по окнам, грозясь их выбить, – хозяин был ни жив, ни мертв.

Взялись музыканты за плясовую. Веселились убогие – успели они уже приложиться в трактирном погребке к мадере, и появились на столах бутыли с водкой.

На улице же перед дверьми разгоралась драка – шли в ход палки да ножи. Плуту горя было мало:

– Ах, господа нищие! Ваши лохмотья – не платья ли диковинные, а вши, по вам ползающие, чем не драгоценности? Привыкли ваши босые ноги к снегу да глине – отчего не привыкнуть им к досчатым полам?

И огромную кружку надел на голову пьяной старухи.

– А вот вам и царица ваша, ибо какой бал без царицы?

Музыканты налегали на гармоники и бубны.

Привлеченные дракой у входа, набежали городовые и заработали плетьми, да так, что сразу все согрелись. Поднялся вой, полетели разбитые стекла и, спасаясь, посыпались нищие в разные стороны с бала, точно тараканы. Алешка умилялся вслед им, скоро бегущим: