Горан Петрович - Книга с местом для свиданий Страница 8

То ли потому, что передвигалась она очень осмотрительно, то ли потому, что мелочная лавка «Удачная покупка» была где-то далеко, она задержалась надолго, так что ее компаньонка уже начала серьезно беспокоиться. Правда, вернулась Наталия с коробкой, на которой было написано «Апполо». Весьма возможно, что этот случай так и остался бы в ряду необъяснимых явлений, если бы на следующей неделе все не повторилось снова, правда, теперь по другой причине. Разбираясь в рецептах блюд для праздничного обеда по случаю приближающегося дня святого покровителя ее семьи, Наталия Димитриевич констатировала, что ей не хватает некоторых продуктов, достать которые можно только в той же лавке.

— Хороший рис «рангун» или «каролина», кунжутное масло и настоящий барбанац можно найти только в магазине колониальных товаров Светозара Боторича, а нежный гусиный паштет, дрезденер, колбаски для жарки и ветчина «рокап» продаются исключительно в колбасной лавке этого чеха, толстяка Косты Росулека. И то и другое находится на Теразие, но я боюсь, что среди обилия нынешних витрин и вывесок вы их просто не заметите...

— Потому что они больше не существуют, — проговорила Елена.

— Так только говорится! Вот я, например, до сих пор являюсь их покупательницей! Откуда, как вы полагаете, у нас этот жасминовый чай?! Верно, господин Боторич давно уже не обновлял своих запасов, все говорит, что собирается ликвидировать дело, мол, редко кто к нему заходит. Настоящий лавочник, деньги считать умеет, но меня он всегда встречает одними и теми же словами: «Барышня Наталия, что бы ни происходило, а для вас товар найдется всегда!» — бодро сообщила старая дама, и правда вернувшись домой с полной корзинкой деликатесов.

Тем не менее уже на следующий день оказалось, что этим дело не кончилось — венцом необъяснимого стал поход в универсальный магазин Митича, где Наталия Димитриевич собиралась по случаю праздничного обеда пополнить свою коллекцию граммофонных пластинок.

— Вы имеете в виду тот универмаг на улице Князя Михаила, который до сих пор называют магазином Митича? — спросила компаньонка.

— Нет, я имею в виду четырнадцатиэтажный универмаг на Славии, который на целых два метра выше здания «Албания», — госпожа показала рукой в сторону окна, словно где-то там это здание и стоит.

— То есть вы говорите о той яме для фундамента, которую торговец Митич выкопал перед началом Второй мировой войны, собираясь построить там крупнейший на Балканах торговый центр? — Елена решила наконец разобраться со всеми этими давно исчезнувшими магазинами.

— Яма, яма, я эту чепуху слышу уже лет пятьдесят! Известно ли вам, что Влада Митич предусмотрел все в мельчайших деталях — начиная от ровно двадцати миллионов динаров, положенных на специальный целевой счет в Национальном банке, и кончая внешним видом самого маленького из будущих прилавков этого магазина? Он только не успел его построить! Однако, возможно, это даже к лучшему, универмаг могли бы разрушить во время бомбардировок или его отняла бы новая власть. Когда исчезнут некоторые из современных зданий, от них и того не останется. Митич до самой смерти делал обход всех отделов магазина, лично обслуживал покупателей и следил за всеми мелочами, поддерживал наиболее старательных работников кредитами, прибавками к зарплате, оплачивал лечение. Да-да, своих рядовых работников, не качайте головой. Господин Вириевич, работавший в отделе тканей, каждый божий день появлялся на Славии ровно в восемь утра и оставался на ногах до восьми вечера. Считалось, что он слегка тронулся умом, а он одним взглядом с точностью до сантиметра мог определить, сколько и какой ткани и подкладки потребуется вам на костюм. И еще скажу вам, в следующий раз возьму вас с собой, на десятом этаже универмага Митича есть ресторан, в прошлый раз я заходила там посидеть, вид на город просто чудесный, к тому же они подают прекрасную малиновую наливку, — упрямо отстаивала Наталия Димитриевич свое собственное восприятие Белграда.

Елена молчала. Она не имела ни права, ни бессердечия разрушать мир госпожи Наталии. Конечно, это всего лишь увлекательная история, однако каждый из нас имеет право на свою историю. Хотя, конечно, было странно, что из похода в универмаг старая дама тоже вернулась с покупками, а одна из принесенных ею пластинок была настоящей редкостью — запись молодого Артура Рубинштейна; на новехоньком конверте, датированным 1926 годом, была напечатана программа концерта из произведений Бетховена, Скрябина, Листа и Де Фальи.

9

Наряду с праздничными блюдами и пирожными много внимания уделялось и воспоминаниям, их приводили в порядок, освежали, доводя до такого блеска, словно они относятся к недавнему прошлому, а не к давно прошедшим временам. Хозяйка квартиры с неожиданной живостью сновала между кухней и комнатой, где располагалась библиотека, то и дело принималась листать знаменитую «Большую народную поваренную книгу» Спасении-Пате Маркович или рассказывать о том, как некогда проходил приближающийся праздник...

— И тогда, после кофе, отец обычно просил меня или мать спеть. У матери был неповторимый голос, от нее и я унаследовала этот дар; гости, расходясь повторяли, что одно только пение могло бы заменить праздничное угощение... — вспоминала перед компаньонкой разные подробности Наталия Димитриевич, время от времени глубоко вздыхая, словно желая вздохами сдуть с былых событий пятна забвения.

В дни подготовки к празднику святого покровителя семьи Димитриевичей Елене было продемонстрировано в общей сложности больше воспоминаний, чем за неполные три месяца ее пребывания в этом доме. Так что, помогая хозяйке перебирать и заново раскладывать наиболее важное из всего, что было в ее жизни, девушка по фрагментам составляла для себя общую картину жизни старой дамы.

Ее покойный отец, Таврило Димитриевич, владел на бывшей Королевской, а потом Студенческой площади книжным магазином «Пеликан», третьим в городе по размерам после тех двух, что принадлежали Геце Кону и Светиславу Б. Цвияновичу. Из-за тайной любви к одному молодому литератору, не в силах делить это чувство с каким-либо другим занятием, она оставила музыкальную школу Станковича, куда только что поступила в класс оперного пения госпожи Ростовцевой, полностью отдавшись охватившей ее страсти и работе в магазине отца, которая давала ей возможность видеть частенько заходившего туда молодого человека.

— Несмотря на то что молодой литератор ничего не замечал и что всего через несколько недель после выхода своей первой книги он погиб при невыясненных обстоятельствах, однажды вечером, лежа в постели, я поклялась себе любить его до конца моих дней, и эти сказанные тогда слова до сих пор хранятся у меня в подушке... — покраснела она.

Не успели еще упасть все немецкие бомбы при апрельской бомбардировке Белграда, а Таврило Димитриевич уже пришел на помощь тем, кто занимался розыском и спасением обгоревших страниц древних церковных книг из собрания сильно пострадавшей Национальной библиотеки. Он производил впечатление человека, который сам обгорел в те дни на улице Косанчичев венац.

— Он возвращался домой как полусумасшедший, с карманами, набитыми пеплом сгоревших книг, который он стряхивал с веток окружавших пожарище деревьев, и по ночам пытался спасти из этой пушистой массы хотя бы одно целое слово. Некоторые слова ему удавалось восстановить, и он посылал их в конвертах из навощенной бумаги профессору Веселину Чайкановичу, а позже, тайно, в монастырь Любостиня, где немецкие власти держали интернированного епископа Николая Велемировича... — вырисовывалось из туманного прошлого.

После войны эта переписка послужила юридическим поводом для экспроприации его имущества. «Именем народа» в чрезвычайном порядке были конфискованы книжный магазин и часть квартиры на улице Пальмотича вместе с выходом на балкон, как раз тогда-то по ошибке и оказалась замурованной кладовка, а во время другого, менее официального вторжения, которое скорее следовало бы назвать просто обыском, была конфискована большая часть отцовских записей, причем молчаливые люди приходили и позже, унося с собой некоторые книги и оставляя взамен короткие расписки.

— Это были книги и записи, о которых я расскажу вам отдельно, сейчас у нас нет времени, день Святого Иоанна уже на носу, а мы даже не решили, какие делать пирожные! — воскликнула старая дама, а Елена вспомнила пустые места на полках, которые напоминали ей следы вырубленных веток в кроне библиотеки.

Хорошо, бог с ним, с этим отнятым у них имуществом, но мать так никогда и не смогла привыкнуть к тому, что они навсегда лишились покоя. Она вздрагивала при каждом звонке или звуке закрывающейся двери лифта. Не по себе было ей и тогда, когда на лестнице воцарялась полная тишина, ей казалось, что кто-то подкрадывается к дверям. Никто не мог больше уговорить ее петь, и весной 1956 года она умерла от створожившейся в груди меланхолии.