Роман Сенчин - Любовь, или Не такие, как все (сборник) Страница 8

– Это, Степан Борисович, постоянное место жительства нашего благодетеля и бессребреника. Обратите внимание – мусора много, но он почти весь рассортирован по размеру и материалу. Костры видите? Это Миленький провода обжигает. Тонну меди, наверное, уже собрал, и все из маленьких огрызочков.

– Вы что, американцев тоже сюда привезете?! – не поверил собственной догадке Спиридонов. – Иван Иванович, ваш специфический юмор начинает уже немного утомлять. Зачем вы меня сюда привезли, к чему этот цирк со свалкой?

– А вы думаете, у них в Америке свалок меньше? – усмехнулся Иван Иванович. – Да ни в жизнь не поверю. Вы по телевизору видели? Их бездомные сами на помойках живут, прямо в картонных коробках! Между прочим, у нас свалка получше некоторых. Роза ветров идеальная – вся вонь уходит в сторону глиняного карьера! Осторожно, тут по дощечкам надобно.

Будто по минному полю, председатель и Спиридонов прошли по узким, чавкающим в грязи доскам.

– Откуда вода? – удивился Спиридонов. – Осадков-то не было.

– Это все из-за карьера, – ответил председатель. – Снега в выработках накапливается много, глина талой воде уходить не дает, вот вода постепенно и стекает в низину, то есть сюда.

– И что толку от такой розы ветров?

– То и толку, что все говно здесь остается и никуда не девается.

Маховиков продолжил водить гостя среди мусорных куч. Шел он уверенно, будто домой по знакомой улице. Мимо горы битого стекла к штабелю гнилых досок, от штабеля направо, между железным ломом и горой окаменевших кусков цемента. Спиридонов подумал: если председатель задумал его убить, то лучшего места, чтобы избавиться от трупа, не найти. Даже прикапывать не нужно – местные обитатели обгложут до костей за день.

За очередным мусорным холмом оказалось относительно расчищенное от мусора сухое место. Здесь даже воняло меньше, и Спиридонову почудилось, что вонь эта не имеет к помойке никакого отношения. Посреди этой площади стоял фургон автозака, разрисованный голыми бабами.

Из трубы на крыше фургона шел дымок.

– Это здесь? – догадался Спиридонов. – Ваш благодетель живет на помойке? Определенно, вы знаете, в каких условиях содержать подателя благ.

– Что, впечатляет? – Казалось, Маховиков не распознал сарказма в реплике гостя. – Это вы еще внутрь не заходили, там вообще кунсткамера! Нам повезло – Миленький дома, а то он мог и на охоту выйти, ищи его тогда…

Он это с такой гордостью говорил, будто сам этот срач и устроил. И тогда Степан Борисович понял – его просто проверяют. Это шутка такая, розыгрыш. За ним наблюдают, наверное, прямо из этой будки. Спиридонов любил шутки, но если шутили над ним, становился немного раздражительным, поэтому, когда председатель предложил посетить скромное жилище гения, ответил:

– Я не буду туда заходить.

– Простите? – не понял председатель.

– Не нужно проверять мою брезгливость, Иван Иванович. Вы меня уже провели по вашим хлябям, мне достаточно, давайте вернемся и поговорим уже о деле.

Лицо председателя из легкомысленно-веселого мгновенно закаменело.

– Знаете, Степан Борисович, вот не надо сейчас этого вашего столичного чистоплюйства, ладно? – резко сказал Маховиков. – Вы на работе? Вот и выполняйте эту работу как следует! Противно вам? А мне, думаете, не противно? А я сюда в любое время года захожу! Это сегодня понадеялся на жару, сапоги не взял. А по сырости, бывает, и в химзащите приходится! Так что бросьте ваньку валять, приехали – так идемте.

Председатель решительно направился к автозаку. Спиридонов, впечатленный гневной тирадой, догнал его, когда Иван Иванович уже стучал в дверь.

– Миленький, отворяй, я гостей привел.

В автозаке послышался грохот, звон битого стекла и ругательства. Потом все стихло, и послышались шаркающие шаги.

– Кто там приперся? – раздался стариковский голос.

Председатель принюхался, и тотчас на лице его, раздраженном и неприступном, отразилось понимание, и губы растянулись в ехидной усмешке.

– Он там самогон варит, засранец! – подмигнул председатель Спиридонову, и лейтенант сразу же вспомнил, что за запах он уловил в воздухе – сивуха!

– Миленький, отпирай, это свои! – снова крикнул Маховиков.

Миленький ответил не сразу. Не то рассчитывал, что гости забудут, зачем пришли, не то пытался понять, кто это – «свои».

– Иваныч, ты, что ли? – наконец определился Миленький.

– Узнал, бич! – рассмеялся Маховиков. – Отпирай, говорю, я гостя из столицы к тебе привел!

Лязгнула щеколда, дверь со скрипом открылась, и из полумрака фургона появился Миленький.

Если бы и существовали на свете лешие, или домовые, или еще какая-нибудь хтоническая нечисть, то выглядели бы они точно так, как выглядел этот низкорослый тощий человечек. Грязный, неопределенного цвета свитер крупной вязки с высоким воротом, штаны в заплатах, туфли, обмотанные столярным скотчем, – таков был его гардероб. Вместо стрижки нечесаные грязные патлы с колтунами, под густыми бровями мутные глазки непонятного цвета, клочковатая борода с остатками каши и хлеба, узкий нос, беззубый улыбающийся рот. Определенно, на диссидента этот субъект никак не походил.

Спиридонов сморщился. Он ожидал совсем другого, и если начистоту, Степан Борисович очень волновался перед этой встречей. Он ожидал увидеть человека, а увидел лишь пародию на него.

Как ни странно, Миленькому незваный гость тоже не понравился. Он тут же повернулся к председателю и с истерикой, характерной для мелких уголовников, заверещал:

– Ты кого сюда привел?

Председатель невозмутимо выдержал психическую атаку и спросил:

– А что не так?

Миленький бесцеремонно ткнул пальцем с длинным грязным ногтем в грудь Спиридонова:

– Это же особист!

Председатель продолжал играть в несознанку:

– Да с чего ты взял?

– Да у него на фотокарточке нарисовано – лейтенант госбезопасности! – кипятился Миленький. – Я ихнего брата насмотрелся, по запаху в темноте отличу! Гони его отсюда сейчас же!

Председатель посмотрел на Спиридонова и вздохнул, будто ему было неловко за поведение хозяина. На самом же деле Маховиков напоминал сейчас счастливого заводчика, демонстрирующего всему свету жеребца ахалтекинской породы или только что выведенную породу морозоустойчивых попугаев.

– Вы уж извините, товарищ лейтенант, а прав он, – сказал Иван Иванович. – Семи пядей во лбу быть не надо, чтобы вас узнать. А уж Миленький вообще проницательный засранец!

Потом обернулся к Миленькому и дал ему леща:

– Чего ты позоришься, а? Перед кем ты диссидента-нелегала изображаешь? Будто не знает никто, откуда ты такой вывалился. Прояви уважение, приглашай в гости. Да не прячь ты свой аппарат, за километр сивухой тащит! Лейтенант, а ты чего стоишь? Заходи уже!

Спиридонов вошел. Его крайне занимал председатель. Тип непростой, что у него на уме – пойди разбери. Эк он легко на ты перешел. В принципе, имеет право – Спиридонов ему в сыновья годится, но вот так, в течение одной минуты… Интересный персонаж.

В тесном фургоне центральное место занимала буржуйка с самогонным аппаратом на ней.

В топке гудело пламя. Кроме сивухи, здесь пахло мочой, грибами, плесенью, какой-то химией, дровами и баней. Едва глаза со света привыкли к полумраку, лейтенант огляделся.

Интерьер фургона не отличался каким-то особенным утонченным вкусом. Обычный бомжатник с кучами тряпья по углам. Класс мебели представляли два комода с оторванными ручками, тумбочка рядом с буржуйкой, развалившееся кресло да лежанка, заваленная шубами, шапками и валенками.

Впрочем, какое-то художественное оформление у этой халупы имелось. Стены были завешаны черно-белыми фотографиями женщин – голых, полуодетых и даже одетых, но принявших двусмысленную позу. Фотографии были плохого качества – с зернью, не в фокусе, сделанные в странных ракурсах, зато в любовно оформленных паспарту – с тиснением, с аппликацией и коллажами.

Тут же на гвоздике висел странный агрегат. Спиридонов сделал шаг, чтобы как следует разглядеть снимки и чудо техники, но на него прикрикнул Миленький:

– Эй, пархатик, руки в гору! Не трогай!

Председатель укоризненно посмотрел на Спиридонова и покачал головой – мол, куда ты лезешь? Однако вслух выступил на стороне лейтенанта:

– Миленький, ты бы полегче с гостем-то. Как-никак, человек при исполнении.

Миленький же продолжал лезть в бутылку:

– Да мне по фиг, при исполнении он или не при исполнении. Я этих краснопузых еще с того времени, как меня из комсомола поперли, ненавижу. Всю жизнь мне испоганили.

– Чем это я вашу жизнь испоганил? – поинтересовался иронически Спиридонов.

– А хотя бы тем, – не полез за словом в карман Миленький, – что в пархатики работать пошел. На тебе вон пахать можно, а ты соотечественникам дела шьешь.