Юрий Нагибин - Испытание Страница 8

Иначе сложилась спортивная судьба Соколова. Он боксировал всего четвертый год, но уже считался кандидатом на звание чемпиона страны. У него не было опыта Шелешнева, выдержки и расчетливости нынешнего чемпиона в среднем весе Ваграмова, он мог победить сильнейшего и проиграть более слабому противнику, но его смелые атаки, красивая, отважная манера, в которой он вел бой, ставили его в один ряд с лучшими мастерами страны. Во всяком случае, в прошлогоднем розыгрыше личного первенства судьи долго не могли решить, кому присудить победу: Соколову или ветерану ринга Ваграмову? Лишь после долгих обсуждений, до предела наэлектризовавших зрителей, победителем был провозглашен Ваграмов. Соколов легко принял свое поражение, будучи твердо уверен, что звание чемпиона от него не уйдет.

Несхожесть характеров нисколько не мешала дружбе этих двух людей, начавшейся с первого появления Соколова на ринге, как не мешало их дружбе и то, что женщина, которую Шелешнев любил долгие годы, стала женой Соколова. Шелешнев сам познакомил Нину с Соколовым. Он так никогда и не сказал Нине, что любит ее, не знал, догадывается ли она об этом. Соколов не подозревал, что оказался счастливым соперником друга. Став женой Соколова, Нина решительно изменила свое отношение к Шелешневу: стала суха до резкости и, обычно женственно-милая, зачастую говорила с ним повышенно-раздраженным тоном. В конце концов Шелешнев решил, что она знала о его любви. Была ли это женская месть за его нерешительность или желание показать — совершенно лишнее, — что ему не следует питать никаких надежд, Шелешнев не мог разобраться. Соколов однажды попытался его утешить:

— Не обращай внимания, старик. Женщина, даже любимая, никогда не станет между нами.

— Я тоже так думаю, — усмехнулся Шелешнев.

Шелешнев мягко переключал скорости, на педаль акселератора нажимал так нежно, словно она была фарфоровой. Машину он взял из экспериментального цеха автозавода, где работал главным диспетчером, решив наездить сто тысяч километров без капитального ремонта.

— Лучше бы на метро поехали, — проговорила Нина.

В зеркальце над ветровым стеклом Шелешневу было видно синее перышко на ее шляпе и краешек загорелого лба.

— Тише едешь — дальше будешь, — отозвался он, притормаживая у светофора.

— Кажется, это вообще правило вашей жизни. Не знаю, оправдало ли оно себя.

— Ну, ну, Ниночка, — обернувшись к жене, примирительно сказал Соколов, — не нервируй моего противника! Вот выиграю первенство, — продолжал он мечтательно, — возьму в институте отпуск на месяц и поеду на Курщину по яблоки. До чего, Алеша, у моих стариков ранет важный!..

— А я? — спросила Нина. — Или, став чемпионом, ты меня бросишь?

— Еще бы! Чемпион страны и пловчиха второго разряда — неравный брак! — Он захохотал, показывая белые, тесно поставленные зубы.

— Вот что, Сережа, — в обычной своей серьезной манере заговорил Шелешнев, — я должен тебя предупредить: что буду драться, как говорили на фронте, до последнего дыхания. Прошлогодний номер не пройдет. — В прошлом году Соколову удалось в первом же раунде провести сильный удар, от которого Шелешнев так и не оправился до конца боя. — Я говорю для твоего же блага, ты знаешь, к чему ведет недооценка противника. А потом, кроме меня на твоем пути еще Ваграмов, с ним вовсе шутки плохи.

— Да, крепкий орешек, — задумчиво согласился Соколов и вдруг спросил: — Почему ты так редко сигналишь? Если бы у меня была машина, я бы только и знал, что сигналил.

Шелешнев испытал легкую зависть к Соколову, который мог так беззаботно смеяться и шутить перед самым боем. Сам он не то чтобы волновался, но чувствовал чуть давящую торжественность этих последних минут.

Он переехал мост у Белорусского вокзала и свернул в правый рукав Ленинградского шоссе, где было несколько посвободнее.

— Ну, Алеша, к стадиону давай с ветерком! — попросил Соколов.

— Что ты, Сережа, овес-то нынче почем? — Свои редкие остроты Шелешнев произносил с таким застенчиво-смущенным видом, что его собеседникам становилось не по себе.

Промелькнул клуб летчиков, а по другую сторону — ворота ипподрома с зелеными вздыбленными конями, показалась ограда стадиона, затем толпы людей у станции метро, рекламный стенд кинотеатра «Динамо» у южного входа. Последний поворот, и они выехали на площадь перед кассами. Шелешнев всегда оставлял машину здесь, не пользуясь служебным въездом.

Первой из машины вышла Нина, оглаживая чуть помятую юбку. За ней с чемоданчиком в руках последовал Соколов. Он был в светлом пыльнике поверх белого свитера и легких тренировочных брюк. Соколов напоминал боксера из кинофильма. В своей простой, до небрежности, одежде он выглядел щеголем. Шелешнев в габардиновом пальто песочного цвета и замшевой шляпе рядом с ним казался каким-то будничным, серым. У него было хорошее мужское лицо, которое не портил слегка приплюснутый боксерский нос, но надо было долго приглядываться к Шелешневу, чтобы потом с некоторым изумлением обнаружить, что он вовсе недурен.

Их заметили ребятишки. К воротам стадиона боксеры шли в сопровождении почтительной свиты.

— У Шелешнева-то чемоданчик из крокодильской кожи, а у Соколова — нет!

— Ну и пусть! А Соколов ему как двинет!

— Жди больше! А Шелешнев его ка-ак встречным…

В халате и боксерских ботинках Шелешнев вышел в проход посмотреть встречу полусредневесов. Сейчас работал Щербаков, а Шелешнев очень любил его на ринге. Глядя на Щербакова, нельзя было не исполниться восхищением перед совершенством тренированного человеческого тела, каждая мышца, каждое сухожилие которого казались созданными для боя и победы.

Весь проход был забит людьми. Глянув через плечо стоявшего впереди летчика, он увидел, что Щербакову на этот раз приходится нелегко. Двадцатилетний Сапушкин к исходу второго раунда сохранял необычную для противника Щербакова активность. Небольшой, подвижный, он молодым петушком наскакивал на своего противника и ловко уходил от его ответных ударов.

— А ничего дерется! — заметил летчик.

— Выдохнется, — авторитетно заявил его сосед, пожилой гражданин в помятой фетровой шляпе, с худым и страстным лицом завзятого болельщика.

— Да, против Щербакова не устоишь, — согласился летчик. — Здесь дело решенное. Зато следующая пара — будет на что посмотреть.

— Нет, — столь же веско сказал гражданин в помятой шляпе, — и там дело решенное.

Алексей невольно прислушался к разговору.

— Вы думаете, Соколов?

— Нет, Шелешнев.

Ответ прозвучал столь пророчески убежденно, что Алексей вздрогнул.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала! — усмехнулся стоявший рядом подросток.

Пожилой гражданин презрительно дернул плечом снова и обратился к летчику:

— У Соколова бровь слабая… Достаточно Шелешневу разок попасть — крышка Соколову.

«Откуда берутся такие слухи? — недоуменно подумал Шелешнев. — До чего же у болельщиков богатая фантазия!»

— Это он правильно говорит, — вмешался в разговор парнишка в белом свитере. Его правый глаз тонул в сине-багровой припухлости. — Соколов третьего дня бровь повредил во время тренировочного боя.

— А вы что, за Шелешнева болеете? — с улыбкой спросил майор.

— Я-то? Нет, за Соколова.

Этот разговор неприятно взволновал Шелешнева.

«Чепуха, — пытался он себя уговорить, — если б было так, Сергей сам мне сказал… Нет, не сказал бы и сейчас не скажет, даже если я напрямик спрошу. Не захочет, чтоб я чувствовал себя связанным в бою. Дернула же меня нелегкая выйти из раздевалки! Теперь я все время буду помнить об этом и не решусь бить в голову… Повредить бровь накануне решительных схваток! Какое легкомыслие и как это похоже на Сергея! Но, может, все-таки пустой слух? Едва ли. Парнишка с подбитым глазом, кажется, сам боксер. Ах, как глупо! Но почему ошибки таких людей, как Сережа, всегда обращаются против других? Ведь не ему, а мне будет труднее. Ну, тут я, пожалуй, не прав. Сереже придется все время защищать поврежденную бровь, выходит одно на одно…»

Он сам сознавал сомнительность своего вывода и, недосмотрев боя Щербакова с Савушкиным, удалился в раздевалку, где просидел оставшуюся четверть часа в мрачном раздумье.

Когда они выходили на ринг и позже, когда обменивались рукопожатиями с судьей и друг с другом, Шелешнев пытался рассмотреть бровь Соколова. Было ли то самовнушением или глаза говорили ему правду — кожа над левой бровью Соколова казалась тонкой, непрочной. Но густая бровь не позволяла видеть рубчик шрама, если только он действительно был.

— Бой — сказал судья, ступив назад.

Быть может, Сергей учел предупреждение, сделанное ему Шелешневым в машине, быть может, причиной тому была слабая бровь, но он начал бой с не свойственной ему осторожностью. Он был очень хорошо закрыт, и Шелешневу удалось провести лишь несколько слабых ударов по корпусу. Контратака Соколова была удачнее. Он трижды попал Шелешневу в голову и кончил раунд под аплодисменты зрителей.