Мюррей Бейл - Ностальгия Страница 8

— Вы тут совершенно ни при чем, милая. Просто здесь место такое. Хотела бы я знать, способны ли эти люди что-нибудь сделать не через пень-колоду?

Все проголодались, особенно Саша. Однако пришлось терпеливо наблюдать, как механик, вооружившись массивными гаечными ключами, демонтирует турникет. Внезапно лопасти упали на цементный пол — ни дать ни взять габсбургские фижмы с Шейлиного платья. О нет! Что за тупица этот механик: ишь расселся на корточках в пропыленных ботинках, ни тебе носков, ни шнурков, и губы такие возмутительно толстые; вы только гляньте, заляпал смазкой Шейлин подол и ее бледный локоть, пока она выбиралась наружу. Но к тому времени Шейлу занимала только новообретенная свобода, так что ну их всех совсем. Бедняжка озиралась по сторонам, смущенно моргая.

— Ну вот! — Приветственный свист и вздохи.

Залитая светом площадь, и лавчонки под козырьком, и лакмусовая тень, что уже подкрадывалась с одного конца вдоль вертикального края, и просторная открытость, и далекие холмы застали туристов врасплох: все заново сфокусировались, сощурились, потянулись за солнцезащитными очками. Всех словно ошеломило. Вот и вчера было то же самое — стоило сойти с трапа на широкое белое летное поле. Стены музея сузили их поле обзора до мелких бытовых предметов на расстоянии вытянутой руки. Снаружи, на ступеньках крыльца, воздушные потоки и перспектива «работали» с привычным размахом. В воздухе повеяло нежданной прохладой. Луиза Хофманн нахмурилась: голова разболелась. Борелли поинтересовался, сколько времени: часов при нем не было. Остальные, тоже немало удивленные, поулыбались и поглядели вверх, на небо.

А все потому, что площадь уже опустела. Листья и прочий мусор смели в зеленые обелиски. В стороне стояла пустая телега с деревянными колесными ободами. Саша проголодалась как волк.

— Ну, по крайней мере, под солнышком прогулялись, — брюзгливо отметила Вайолет.

Что до миссис Каткарт, ее коричневые туфли немилосердно жали.

Музей отступал все дальше, терялся вдали — точно серая, уродливая голова, что неизменно начеку. На площадь со всех улиц-артерий, со всех направлений скликали коз — свистом и прищелкиванием языка. Козы заполонили все дороги и сталкивались с туристами, изрядно им докучая, даже в окрестностях гостиницы, куда группа добралась наконец с немалым облегчением.

В своем занавешенном номере Шейла задержала ручку в воздухе над стопкой открыток — и задумалась, а в радость ли ей поездка. Отчего-то не вполне, нет. Пока еще нет. Слишком мало времени прошло. Все зависит от группы. А эти люди — ну, согруппники — на данный момент не более чем лица или фрагменты одежды, замашки (загадки?), хотя некоторые уже проявляются более отчетливо и резко, нежели прочие. Иные поначалу пытаются держаться отчужденно, подчеркнуто сдержанно, а вот она всегда выказывала живой интерес и наслаждалась обществом. Но никогда толком не знала, что сказать, никогда не знала, а вдруг все сейчас как обернутся да как на нее уставятся! А некоторые немножко на нервы действуют, разговаривают громко, через весь стол — столько самоуверенности у людей! Джеймс Б. Трость его одним своим видом выводила Шейлу из себя. Да сколько ему лет-то? Не нужна ему трость, и все тут. Миссис Каткарт то и дело приходит ей на помощь, но до подруги не дотягивает — пока еще нет. Группа в общем неплохая: поганцы пока что не замечены. А постепенно все привыкнут держаться на равных, и которые поскучнее — отступят на задний план. Вот, скажем, те, что сидят в дальнем конце стола, бородатый доктор, добродушный такой, и богатырского сложения слепой («Вы только представьте себе…»), и его жена, миссис Кэддок, Шейлу отчего-то притягивали — возможно, потому, что с ними ей еще не довелось побеседовать. Но она за ними неустанно наблюдала. Сама себе удивляясь.

Ха! А все эти лишние марки, что она налепила на открытки для шумных отпрысков ее друзей, — вот почему она клюет носом! Далекое удовольствие! Шейла питала склонность к раздумьям: еще бы, с ее-то огромными глазами! Она живо представила себе, как малыши ссорятся из-за африканских марок.

Дневной свет наклонно струился в окно. Вайолет сидела на краю постели, нагая, в чем мать родила, и подпиливала ногти: кальциевый порошок припорашивал ее влажные лобковые волосы и ковер на полу. Скольким мужчинам довелось с ней перепихнуться? Маленькие вялые груди походили на шрамы, на складчатом животе отфильтрованный солнечный свет начертил крохотный радужный треугольник. Склонив голову, поглощенная делом, она являла собою изумительно красивую картину. Великодушная Саша, склонная к бурным восклицаниям (вот и сейчас ни с того ни с сего: «Замри!»), не преминула сообщить об этом подруге. Показала, как ребенок, — положила ладошку на переливчатую полоску. После того как Саша постирала нижнее белье, руки ее были мягкими, приятно-морщинистыми.

В соседнем номере, 411, с задернутыми шторами дремал Филип Норт. Он же в отпуске! Собственную усталость он воспринимал с чувством едва ли не облегчения.

Дуг Каткарт водил особой нейлоновой нитью между задними молярами, натягивал ее, как ружейный ремень, успешно удаляя размокшие частички ланча. Жена его уже скинула туфли.

— Передать от тебя что-нибудь Регу и Кат?

Она тоже надписывала открытки, обычно отделываясь одной и той же фразой для всех и каждого — просто чтобы весточку о себе прислать. Дуг покачал головой.

Борелли вместе с неизменной тростью куда-то вышли.

Джеральд Уайтхед враскорячку страдай чем-то вроде дизентерии. Весь в поту, дрожа всем телом, он поглядел на себя в зеркало ванной — и выругался: от пламенеющей рыжей шевелюры никуда не денешься! Он сдвинул повыше очки и с отвращением мысленно вернулся к пустому, но клаустрофобному «МУЗЕ РЕМЕСЕЛ», к поломанным заграждениям и рытвинам на дорогах, к давке в автобусах, к вони гниющих овощей — да, и еще все эти безмозглые пучеглазые козы! Африка! Что может быть хуже?

Группа пульсировала в пределах неких расплывчато обозначенных очертаний — подвижная, однако вполне конкретная протоплазма, составленная из отдельных личностей. Кто-то мог внезапно отделиться — вот как Борелли! — и совершить одиночную вылазку, тем самым ненадолго растянув периметр группы. Наиболее стабильную, прямоугольную форму группа принимала за столом, во время трапез; наиболее идеальную, хотя и неестественно уплотненную — в гостиничном лифте: вертикальное движение вертикальных же сущностей, и кто-то один непременно сострит.

«Доставка в номер» по ошибке разбудила доктора Норта. Нет, африканское пиво заказывал мистер Атлас — его дверь напротив.

Гэрри приложился к бутылке, скорчил гримасу; мальчик-слуга терпеливо дожидался на пороге. Погладив живот, Гэрри прочел надпись на этикетке.

— Госссподи ты боже мой! — И окликнул слугу: — Погодь-ка. Тащи сюда еще парочку. — Он показал на пальцах, на манер Черчилля. — ОК?

Кэддоки собирались на прогулку. Леон на всякий случай проверил лежащий на столе «Pentax»: вот так священник походя благословляет дитя.

Все еще не выпуская из пальцев ручки, Шейла подошла к двери ванной. Слышно было, как Луиза Хофманн чистит зубы. Затем шум воды стих.

— Что ты делаешь?

Невнятное бормотание Хофманна.

— Прекрати.

Хофманн пробурчал что-то неразборчивое.

— Я же сказала. Отстань!

— Сука!

— Я не хочу. Прекрати, меня от тебя тошнит. Перестань, ну пожалуйста.

За стеной послышалась приглушенная возня. Шейла присела на пол, прислушиваясь, уставилась в одну точку. Они уже на полу. Он — сверху; платье распахнулось выше бедер. Борьба; ритмичное, с присвистом, дыхание сквозь зубы; темп учащается. Шейла застыла, широко распахнув глаза, открыв рот: того и гляди закричит. Каблук царапал по стенке.

Закончили?

Луиза Хофманн плакала.

Снаружи группы трезвонящих велосипедистов растворялись в желтой полуденной тени. Безспицевые колеса удлинялись в несколько раз позади каждой машины наподобие перемычки в песочных часах или анаморфотных графических портретов; одни тени, переплетаясь, перетекали в другие. На окраине города дымились кухонные костры. Родные хибарки и тепло огня неодолимо манили к себе рабочих. Велосипедисты помчались на запад.

— Лагофтальм, — пробормотал доктор Норт, под стать заправскому терапевту. — Ну, хоть это знаю!

Он протер глаза, вновь отдернул шторы и некоторое время глядел в окно. На коленях у него покоилась книга Гарри Риккардо «Высокоскоростной двигатель внутреннего сгорания», исчерпывающе описывающая преимущества полусферических головок. Норт вздохнул.

В семь он умылся, спустился в столовую и не раздумывая занял место рядом с Атласом и его двумя девушками. Шейла сидела в привычной позе, сцепив руки на коленях. Голова ее то и дело по-воробьиному подергивалась; при этом глаз Шейла не поднимала, так же как и Джеральд в своей тройке — только в силу иных причин. Дуг легонько тронул пальцем ее шею: