Александр Сапсай - Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты Страница 8

Не были исключением и Беккеры. Садик у них перед домом на улице Чехова был совсем небольшой, но аккуратненький и очень ухоженный. Алексей, немало сил тративший на работу в нем, по праву гордился делом своих рук, превратив домашний дворик почти в произведение огородно-клумбового искусства. Трава здесь была всегда подстрижена, цветы посажены на постоянно взрыхленных и удобренных клумбах, со слегка приподнятым грунтом: учитывалось и время цветения разных видов и высота стеблей с распустившимися и еще зелеными бутонами. Деревья и кустарники всегда окапывались, а стволы деревьев белились известью. Похож был садик на небольшие, радующие глаз вылизанные и причесанные, буквально картинные участки перед домами в Германии, Австрии, Франции и других странах Европы. Сказалось, наверное, немецкое происхождение Алексея, которое, видно, давало себя знать, хоть и слишком давно, чуть ли не с времен императора Петра Первого, переселились мастеровые Беккеры в Россию. Но корни есть корни — аккуратности, четкости, ответственности, предприимчивости, честности, огромной по российским меркам работоспособности Алексею было не занимать. И не у него одного из тех обрусевших немцев, которые осели навсегда в Узбекистане, в определенных жизненных обстоятельствах проявлялись такие черты. Например, переселенные накануне войны из заволжских степей по приказу всесильного наркома Берии для освоения голодной степи, в частности в выстроенный ими самими целинный город Ержар, бесчисленные немецкие семьи, как было широко известно, в том числе и Алексею Беккеру от близких ему людей, сумели здесь не только выжить, но и построить добротные дома и поселки, обустроить хозяйство. В отличие от ленивых местных жителей они получали несколько урожаев тех же овощей в год, активно используя местные природно-климатические условия.

— Надежда! Скажи, пожалуйста, сколько же дней ты жарила, да парила, да пекла эту красоту? — спросил, как только захлопнулась калитка за Людмилой Сарычевой, зашедший к Беккерам Григорий, двоюродный брат Алексея, частый гость в их доме. — И не жалко тебе было столько времени и сил? — Он жевал не переставая.

— Пока они есть, дорогой мой, для своих, родных, что жалеть-то? Это же не в тягость, а в радость, пойми ты, наконец. Да и именины только раз в году бывают, — ответила ему с гордостью Надя, подкладывая в тарелку с большого, расписанного экзотическими цветами фаянсового блюда очередной кусок особенно понравившегося ему пирога с маком. — Варенья еще нашего попробуй. Такого, поди, нигде не едал? Вот посмотри, прямо перед тобой ранетки с грецким орехом и абрикосовое с миндалем… Учти, все это домашнее, из нашего садика. Алексей сам собирал, а я уж варила, в банки закручивала.

В соседнем дворе, где за покосившимся деревянным столом с двумя скамейками возле него перед неказистым побеленным домиком под виноградником собралась небольшая компания, раздалась музыка.

Летел сюда московским самолетом,А за окном сентябрь уж стоял.И меня, утомленного длительным полетом,Ташкент красавец солнышком встречал, —

явно на узбекский манер растягивая незатейливые слова песенки, с акцентом пел неизвестный исполнитель армянского или грузинского происхождения.

— Не пугайся, — сказала спокойно Надежда Васильевна Григорию, погладив его по плечу. — Это нашего соседа Свинаря сын Вовка пластинки гоняет. Специально динамик во двор вывел, чтобы все соседи слышали. Он каждый вечер так делает. Как только прохлада наступает и все на улицу вываливают семьями: посидеть, чайку попить, пообщаться — так каждый раз новая песня раздается. Мы уже весь репертуар, наверное, знаем. Он на рынке Алайском самодельные пластинки, которые на рентгеновских снимках цеховики местные делают, покупает, а потом гоняет их по вечерам, чтобы все слышали и заодно знали, что у них патефон есть и динамик мощный, вон, видишь, на яблоне висит. У них большая семья. Четверо детей. Отец — Свинарь — во время войны в контрразведке СМЕРШ служил, а теперь в Особом отделе Туркестанского военного округа начальник то ли отдела, то ли отделения, не знаю. Мужик он хозяйственный, серьезный. А вот сын его, Вовка, какой-то беспутный, да еще и хулиганистый. В школе учился плохо, так они его в ремесленное училище отдали. Болтается теперь по городу в ремесленной форме, ужас на всех окружающих мальчишек наводит. А теперь еще пластинками увлекся. Раз в неделю, это уж точно, новую покупает и во дворе гоняет, чтоб все слышали. Это еще что! Тут он взялся в восемь утра некий «Рок ту зе беби» крутить, спать никому не давал. Так представляешь, не успокоился, пока отец ему оплеуху погромче, чем его скрипучие пластиночные записи, не закатил. Алексей тоже к этому руку приложил, пожаловался самому Свинарю, сказал, чтобы он пресек такие действия своего сына. Не так, конечно, грубо, но все же. Видишь, отреагировали на жалобу. Теперь стал, шалопай, под вечер крутить.

Как будто в подтверждение ее слов из подвешенного на яблоне динамика после небольшой паузы, вызванной, видимо, явно техническими погрешностями трофейного немецкого патефона со скрипучей иглой, снова зазвучала незамысловатая песенка ресторанного репертуара:

Ташкентские улочки, широкие проспекты,Тенистые аллеи, прохладный наш Анхор…Нет города на свете теплее и добрее,Любой ташкентец скажет, о чем здесь разговор… —

продолжал тягуче под скрип патефонной иглы свою патриотическую песенку неизвестный безголосый певец.

— То, что ты мастер, известно. Но когда ж ты, Надюша, все успеваешь? — поддержала Григория только что зашедшая в дом Беккеров Паша, родная сестра Алексея. — Забот у тебя ведь и без всего того хватает. Работа, все мы знаем, у тебя важная, очень ответственная и уважаемая. Кафедрой руководишь, студентов уму-разуму учишь… Да и сама всегда выглядишь просто прекрасно — это тоже немало сил и таланта требует. А дом ведешь! Сказать «отменно» — значит ничего не сказать. Да еще Татьяне своей с внуками помогать успеваешь… А песенка всем вам напрасно не нравится. Мы недавно юбилей своей организации коллективно в ресторане «Бахор» отмечали, так ее там на «бис» армянский оркестр исполнял и их главный солист Ара Гаспарян, популярный, кстати, певец ташкентский, который, по слухам, и в Париже, бывает, поет в престижных заведениях. Говорят, его сам Шарль Азнавур приглашает туда на гастроли раз в год как минимум. Нам, например, очень понравилось. Даже наш начальник академик Юлдашев, очень серьезный человек, и то поприветствовал не раз, а исполнителю десять рублей дал. Может быть, и слова к ней сам Жорж написал. Нескладно, как говорится, но зато правда. Юлдашев сказал, что такие песни про наш город нужно всячески приветствовать и выдвигать на премии государственные. Сейчас, кстати, на рынке пластинки такие появились. Сама видела, даже купить хотела.

Как часто я бывал и в Сочи, и в Одессе,Где ноги у девчонок прям от плечей растут,Но все-таки расскажут вам по радио и в прессе,Какие классные девули тебя в Ташкенте ждут… —

продолжал заливаться из патефона на всю улицу Чехова Ара Гаспарян.

Давно я дома не был, и дней я не считаю,И не считаю буйных я ночей,Но сердце почему-то сладко замираетПри виде с высоты твоих огней… —

в очередной раз проскрипев на старом рентгеновском снимке припев, надолго застрял он.

— Да ладно вам, успокойтесь, еще успеете за сегодняшний вечер наслушаться, могу всех заверить. Мы-то знаем, на этом дело не кончится, — отмахнулась Надежда. — А что касается моей работы, так и вы все работаете, женщины мои дорогие, и также успеваете все и дома, и по хозяйству, и с детьми, и с внуками. Не знаю, что ли? Хотя признаюсь вам положа руку на сердце: без помощи Алексея я, например, не справлялась бы абсолютно ни с чем. Григорий! — прервав разговор, достаточно властно сказала Надежда. — Ты у нас, понимаешь ли, мужчина солидный, покушать, как все знают, любишь, да и всегда был главным ценителем моей стряпни. Так что давай налегай, не сиди сложа руки. Я уж, прости, сама тебе еще кусочек пирога положу, ладно? — И с этими словами, перегнувшись через стол, Надежда потянулась за его тарелкой.

— Нет-нет, моя дорогая. Видит око, да зуб неймет. — Григорий похлопал себя по большому, вываливающемуся за пояс животу. — Ты что хочешь, Надюша, чтобы у вас на глазах конфуз какой со мной произошел, а? Я уже сегодня больше не едок, не надейтесь. — Григорий решительно отодвинул от себя свою тарелку и чайный прибор, показывая этим, что на самом деле завершил трапезу. — Ого, а фарфор-то, оказывается, у вас не какой-нибудь, а кузнецовский, того самого «поставщика Двора», — внимательно приглядевшись и прочтя все, что было написано на обратной стороне блюдца, присвистнув при этом, сказал он громко.