Александр Дьяченко - Плачущий ангел Страница 8

Уже потом его вдова сказала мне по телефону, что Иван пред кончиной пришел в себя. «У меня ничего не болит», сказал он, улыбнулся и почил.

Отпевал я его на дому, в той комнате, где он и умер. Почему-то на отпевании никого не было. Видимо время было неудобное. Когда пришел отпевать, посмотрел на лицо Ивана, и остановился в изумлении:

Вместо добродушного простоватого мужичка-лесовичка, в гробу лежал древний римлянин, и не просто римлянин, а римский патриций. Лицо изменилось и превратилось в Лик. Словно на привычных узнаваемых чертах лица, проступило новое внутреннее состояние его души. Мы успели, Иван...

О, великая тайна смерти, одновременно и пугающая, и завораживающая. Она все расставляет по своим местам. То, что еще вчера казалось таким важным и нужным, оказывается не имеющим никакой цены, а на то, что прежде и внимания не обращали, становится во главу угла всего нашего бытия – и прошлого и будущего.

Не нужно плакать об умерших, дело сделано, жизнь прожита. Нужно жалеть живых, пока есть время. А оно обманчиво, течет незаметно, и заканчивается внезапно. Там времени нет, там – вечность.

Родственники Ивана почти не заходят в храм. Никто не заказывает в его память панихид и поминальных служб. Но я поминаю его и без них, потому что мы с ним за те полгода стали друзьями, а друзей просто так не бросают.

Подарок

(Тренажёр для попов)

Этот рассказ – шутка!

На самом деле, мы прислушиваемся к нашим матушкам и их советам в житейских делах.

Без хорошей матушки нет хорошего батюшки. Аксиома.…

Иногда хочется посмеяться над собой, а отец Нафанаил – мой очень близкий друг и изумительного сердца человек.

Таким образом я послал ему поклон!

В дни Рождественских праздников ("Святок") ко мне приехал мой друг, отец Виктор. Я радуюсь его приездам еще и потому, что мы всегда находим общие темы для разговоров. Еще бы они не находились: мы все-таки земляки! А еще и потому, что батюшке частенько привозят гостинчики из Белоруссии.

Сам он родился в селе, где его хорошо помнят, и поэтому ему порой перепадают разные деревенские вкусности. Иногда это полендвица (польское: филейная вырезка), иногда – домашняя колбаска, и неизменно – белорусское сало.

О сале всякий белорус может говорить долго, содержательно и информативно. Он знает, как его нужно солить, сколько добавлять перцу, и почему опасно экспериментировать с чесноком. Без заминки укажет, как долго сало должно выдерживаться в собственном соку или солевом растворе, и где его потом лучше хранить. Здесь нужен опыт.

А разве не важна структура самого сала? Мы с моим другом предпочитаем брюшинную часть с мясными прожилочками, так называемый, "бекон". Такое сало имеет привкус вяленого мяса, но в сочетании с жирком всякий раз получается такая неповторяемая вкусовая гамма, что подлинный гурман смакует его так же, как вдыхает в себя винный букет настоящий дегустатор.

Не подумайте, что мы с отцом Виктором обжоры! Нет, мы с ним – просто любители и знатоки этого продукта-деликатеса, и еще немножко – его поэты. Нам важен сам процесс дегустации, порой он напоминает мне японскую чайную церемонию. Разве на таких церемониях выпивают двухведерные самовары чая? – Нет, так учатся утончаться вкусом.

Кто-то попытается обвинить нас с батюшкой в грехе ларингобесия (или гортанобесия, страсти гурманов – в отличие от чревобесия, быстрой набивки утробы по-полной, под завязку), но как объяснить строгому судье, что даже вкус простого черного хлеба, испеченного на родине и привезенного за тысячу километров, несомненно лучше вкуса такого же хлеба местной выпечки. Хлеб вроде будет тот же, но в привезенном с родины будет присутствовать почти уловимый запах твоего детства. Вот его-то и нужно определить, отделить и насладиться им. Моя юность мне давно уже неинтересна, а вот запахи и вкусы детства меня волнуют до сих пор...

Конечно, сало – не ириски (которых много не съешь), и в случае плотного приема этого деликатеса обреченно обнаруживаешь, что в области живота начинают появляться предательские свидетельства твоего увлечения.

Хотя почему многим, почти всем – нравятся худые изможденные лица и такие же тела? А знаете ли вы, что еще Юлий Цезарь не доверял худым и маленьким людям, вполне обосновано полагая их слишком честолюбивыми (а их худоба – есть свидетельство того, что огонь неудовлетворенного самолюбия сжигает их внутренности). Тщедушные и низкорослые люди почти всегда мечтают о власти – и поэтому, как правило, являются частыми участниками всевозможных заговоров.

То ли дело люди, чьи фигуры пускай медленно, но верно стремятся к шарообразной форме. Скажу вам по секрету: таких не нужно бояться, ибо они удовлетворены собой, своим положением в обществе и обрели внутреннюю гармонию. Вспомним кстати, что еще древние греки говорили о шаре как об идеальной геометрической фигуре...

Отец Виктор шумно поздравил меня с праздником и заговорщицки сообщил, что привез гостинчик. Я уже мысленно представил кусочек сала с мясными прожилочками, но вместо этого батюшка неожиданно вытащил из багажника своего обширного автомобиля спортивный тренажер фирмы "Кеттлер" ("Kettler" – это брэнд, известная немецкая фирма).

После демонстрации немого восхищения, я, наконец, спросил у него о предназначении этого замечательного снаряда. Рассказывая о достоинствах тренажера, отец Виктор напоминал мне заправского менеджера по реализации спортивного инвентаря. Он сноровисто забрался на тренажер, и со знанием всех тонкостей его устройства рассказал и показал, как нужно правильно эксплуатировать эту недешевую заграничную штучку.

– Но, самое главное, – заявил он, – добросовестный пользователь тренажера может в кратчайшие сроки вновь вернуться чуть ли не к юношеским формам.

– Короче, – долой гиподинамию, вперед к спортивным вершинам! – такими словами мой друг закончил свой вдохновенный монолог.

Слушая отца Виктора, я невольно сравнивал наши фигуры, и пришел к выводу, что тренажер, пожалуй, все-таки больше необходим ему, чем мне. И его подарок, в таком случае, – несомненная жертва с его стороны. Совесть стала обличать меня, и я возразил батюшке, что не могу безконечно пользоваться его добротой, а столь замечательный тренажер нужен ему самому.

И, наверное, мы бы еще долго препирались, если бы отец Виктор вдруг не заговорил умоляющим тоном:

«Отченька, прошу тебя, забери ты его! Ведь скажу откровенно, – как только пришла эта штука в мой дом, – житья мне никакого не стало! Матушка, всякий раз видя меня сидящим или лежащим, начинает упрекать: мол, о твоем здоровье позаботились, такую замечательную вещь подарили, а ты к ней и не подходишь! Немедленно вставай, жми на педали, и сбрасывай лишние килограммы! Долго я все это терпел, а сегодня вернулся со службы пораньше, и, пока жены не было дома, забрал его и привез вот тебе».

И я понял, что должен выручить друга. Мы затащили тренажер ко мне на пятый этаж и оставили его в прихожей. Через какое-то время домой пришла моя матушка и обнаружила подарок отца Виктора. И уже мне, в свою очередь, пришлось рассказывать ей о достоинствах столь замечательного приобретения.

Матушка осталась довольна, все занялись своими делами, и я забыл о тренажере. Но вскоре моя половина напомнила мне о его существовании. Уже через несколько минут, мне пришлось протирать пыль со снаряда, которая скопилась на нем в доме отца Виктора, и на деле приступать к его освоению.

Через несколько дней я стал обращать внимание на тот факт, что все то, о чем рассказывал мне мой друг (а именно – реакция его матушки на тренажер), стало происходить и в нашем доме. С тревогой я фиксировал те же самые слова упреков, о которых поведал мне батюшка. И понял я, что все это – симптомы одной и той же болезни, которая развивается у матушек, и которая явно связана с присутствием в доме тренажера.

Нужно было на что-то решаться, и в случае необходимости – спасать свою матушку. И продумать пути отступления, а именно: куда девать снаряд, если уж совсем станет невмоготу. Все-таки отец Виктор нашел не самый лучший вариант. Если уж даришь вещь, – то дари так, чтобы не было у принимающего дар нежелательных последствий.

Я перебрал в уме всех своих знакомых отцов. При нашем образе жизни почти все страдают гиподинамией, но за каждым из них маячит тень его верной подруги. Зачем же я буду нарушать покой в семьях друзей?

И вот, после некоторых раздумий, спасительное решение было найдено. Когда станет совсем плохо, и болезненное отношение матушки к тренажеру достигнет своего апогея, я, пожалуй, подарю его игумену Нафанаилу, ибо:

1. Во-первых, аппарат ему уже давно нужен для приобретения юношеских форм.

2. А самое главное – он монах, и синдром раздражения матушки на присутствие снаряда в его келье ему не грозит!