Александр Галкин - "Семейные сны" Страница 8

- Я встаю в девять, как договорились. Что же, мне в семь вставать... или в шесть?! Давай буду!

- Вставай! И нечего мне угрожать... и кричать на меня. У тебя одни только права, а у меня - одни обязанности!

- Давай сделаем наоборот: чтобы у тебя были одни права, а у меня - одни обязанности.

- Ты целый час умываешься и завтракаешь!

- У меня понос! Могу я посидеть в туалете?!

- Ты всегда найдешь оправдание! - жена принялась мыть посуду.

Дверь в кухню резко распахнулась. Отец с перекошенным лицом сделал два шага к столу, швырнул туда банку со сметаной и масленку и так же стремительно, как появился, с грохотом закрыв за собой дверь, исчез. По коридору проскрипел протез, затем из отцовской комнаты стали доноситься мерный скрип и металлическое кляцанье. Очевидно, отец ходил кругами, кипя от возмущения: он хотел есть и гнал нас с кухни. В такт его шагам скрипел протез, не пристегнутый к поясу, а потому пряжка протеза болталась и мелодично позвякивала. Внезапно к этим звукам добавился еще один - звон стеклянной посуды.

Опять в кухню ворвался отец, ногой отворив дверь, брякнул у раковины две трехлитровые банки и удалился за новой партией банок.

- Бутыльки закручивать будет, - прокомментировала жена со смешанным чувством отвращения и уважения.

- Надо сматывать... Ты домоешь?

- Домою... Иди убирайся.

Я пошел собирать пылесос. Вдруг от оглушительного вопля жены меня передернуло. Я в испуге прибежал на кухню:

- А-а! Ты что?! Идиот! Мерзавец! - жена визжала не своим голосом, держала мертвой хваткой кричащего и налившегося кровью Акакия. - Оставил хлеб на столе! - Все это относилось ко мне.

Жена вырывала изо рта зареванного Акакия корку хлеба. С трудом добившись своего, она со свирепым видом швырнула корку в мусорное ведро. Акакий хотел убежать, но не тут-то было.

- Руки держи! - закричала мне жена.

Она втиснула голову Акакия между моих колен, я схватил его руки, и, как он ни вырывался, крепко прижал их к груди. Жена в мгновение ока слетала в комнату, примчалась с ватой и фурацилином.

- Открой ему рот! Шевелись! Черт тебя дери! - Она смочила вату, залезла ему в рот и несколькими порывистыми движениями провела ватой по всей поверхности языка и губ - только после этого Акакий был свободен. Он убежал к бабушке, рыдая и жалуясь: "Бо-бо... бо-бо... бо-бо!"

Жена хотела высказать все, что обо мне думает, однако в этот момент в кухню явился отец с пятью бутыльками и демонстративно разместился так, что мы должны были наконец покинуть помещение. Я быстро включил пылесос, чтобы не слышать ругани жены, и стал старательно драить коврик.

- Одни стрессы!.. Почему я все время нервничаю?! Ты что, испытываешь мое терпение?! Знаешь, что может случиться?! и т. д. - долетало до меня сквозь гудение пылесоса.

5.

Каждую субботу родители жены устраивали генеральную уборку. Никакие катаклизмы: землетрясения, наводнения, извержения вулканов, национальные погромы - не моли повлиять на установленные традиции: что бы ни случилось, квартира в субботу была бы убрана.

Надо сказать, в этой семье вообще господствовала идея порядка. Раз в два года переклеивались обои. Раз в месяц выбивались ковры. Два раза в день сушилась половая тряпка: из ванной, где она лежала справа под раковиной, она циркулировала на балкон и обратно, потому что, если, по словам родителей, не вынести тряпку на просушку, "такую разведешь сырость, что тараканы нас всех живьем сожрут". За перемещениями тряпки строго следил отец. Его заботами, кроме того, на кухонные табуретки были сшиты и натянуты прочные штапельные чехлы защитного цвета, для того чтобы не ободрать пластиковую обивку. В каждой комнате, в углу, стоял палас, крепко связанный шпагатом: в таком виде он меньше пылился.

Отец целые дни напролет упрямо боролся с пылью. Он закрывал все окна и двери на засов и терпеть не мог, когда их раскрывали. С приездом жены, которая распахивала окна настежь, так как ей было душно, по всей квартире периодически раздавался стук дверей. Жена открывала их и забывала закрыть - отец же прыгал на костылях от двери к двери и злобно хлопал ими, наводя порядок.

Я засосал из-под шкафа паутину и в очередной раз поразился: уже трижды я убирал в этом доме - и постоянно находил паутину на одном и том же месте; как за такое короткое время - всего за неделю - она успевала вновь там появиться, оставалось для меня загадкой. Жена объясняла это тем, что "в квартире много воздуху, а пауки любят воздух!" Мне казалось наоборот: там, где раздолье паукам и тараканам, пахнет гнилостным запахом смерти.

Из нашей комнаты я перешел к отцу (тот на кухне закатывал помидоры). Все пространство между двумя кроватями, на каком отец только что делал зарядку, было выстлано мелкими черными волосками. Помнится, когда я месяц назад прилетел в Крым, первым моим сильным впечатлением был обнаруженный в ванной пузырек под названием "Стимулин" Пензенской парфюмерной фабрики, препятствующий выпадению волос. Пылесос засасывал волосы, я же с трудом преодолевал отвращение.

Под письменным столом валялся бинт, густо намазанный мазью Вишневского. Он напоминал бутерброд с позеленевшим от времени повидлом. Странное дело: никогда раньше я не замечал, чтобы у отца что-нибудь валялось. Вот и теперь на столе аккуратными стопочками были разложены журналы и газеты, а под стеклом лежал листок, на котором рукою отца резким, острым почерком с размашистыми закорючками было написано:

1. Магазин.

2. Библиотека (сдать журналы).

3. Палка для сада (отпилить).

4. Бензоколонка.

Расходы:

Кабачки 1 кг (30 коп.)

Картофель 2 кг (1 р. 20 коп.)

Помидоры 2 кг (1 р. 00 коп.)

Итого: 2 р. 50 коп.

Такие листочки, своего рода стратегический план на день, отец составлял с вечера много лет подряд. Расписанную бумажку он брал с собой в машину и по мере выполнения вычеркивал пункт за пунктом.

И все-таки что-то разладилось в бесперебойном отцовском механизме. Вещи, кажется, стали сопротивляться царящему в доме духу насилия. С кухонных табуреток неизвестно почему с завидной методичностью слетали чехлы; настольная лампа гасла сама собой, и, чтобы поддерживать свет, приходилось уравновешивать выключатель стопкой книг; то и дело со скрипом распахивался кухонный пенал, словно не обращая никакого внимания на свернутую газету, торчавшую в двери и упорно выпадавшую; входная дверь, наоборот, не желала раскрываться и поддавалась лишь после того, как на нее нажимали плечом.

Больше всех ныла по поводу двери бабушка. По приезде я сразу сделал доброе дело: стесал косяк рубанком и оторвал поролон. Добро обернулось злом: теперь дверь свободно закрывалась и открывалась, но бабке стало поддувать с лестничной площадки, так что она мерзла по ночам. Отец временами тоже бурчал под нос насчет постоянных сквозняков.

Наконец, удача и вовсе отвернулась от отца: Акакий сломал цветной телевизор четвертого поколения. Телевизор отвезли в мастерскую, и отец оказался отрезанным от внешнего мира (газеты и радио не могли утолить его информационного голода). Вот почему он злился на нас, доводя себя чуть ли не до расстройства желудка.

Бабка, воодушевленная идеей восстановления справедливости, вступила в борьбу с нами союзником сына. К тому же, вследствие недоразумения, она была убеждена, что сломал телевизор не Акакий, а я. Дело в том, что она слышала плохо и часто не понимала, что же на самом деле происходит в доме. А поскольку в текущие события ее никто не удосуживался посвящать, она силилась сама вникнуть в суть явлений. С этой целью она держала дверь открытой, задвигая ее только на ночь. Садилась поближе к двери на кресло, подкладывала под ноги маленькую табуретку, скрещивала ноги, и, для конспирации взяв в руки книгу, прислушивалась, приглядывалась, соображала. Почти все время ее можно было застать в напряженной позе - с заломленными за голову руками и повернутым в сторону коридора ухом. Не дай бог, в доме было спокойно - тогда бабка была вынуждена смотреть в окно тоскливым, скучающим взглядом.

Вообще, бабка отличалась врожденной, а может быть благоприобретенной, вежливостью. Вечно здороваясь, извиняясь, поражая окружающих крайней щепетильностью ("Я вам не помешала?" "Вы на меня не обижаетесь?.."), она в последнее время лишь слегка поменяла тон. Приходя на кухню, она говорила мне: "Приятного аппетита", я же слышал в ее пожелании: "Чтоб ты сдох!".

Не добившись значительного эффекта, бабка пустила в ход более сильное оружие. Как-то она выползла из комнаты, в то время как жена одевала Акакия на гулянье, и веско заметила: "Вам надо поговорить с папой! Папа старше". Жена молча вынесла Акакия из квартиры. Бабка, выпустив добычу из рук, отыгралась на мне, благо я зазевался на выходе:

- Как вы к старшим, так и старшие к вам!.. Теперь другой разговор пойдет! Иначе! Старших нужно уважать! - Последние слова грозно докатились до меня уже на лестничной клетке, куда я стремительно выскочил с коляской под мышкой.