Алан Силлитоу - Начало пути Страница 8

— Еще шаг — и я вам врежу.

Он опомнился.

— Извините. Беру свои слова обратно.

В комнате никого больше не было, и у меня вдруг мелькнула одна еще смутная мыслишка.

— Послушайте, — сказал я вполголоса, нагнувшись к нему, — я устрою вам этот дом, если хотите. Но он стоит четыре тысячи триста и ни на грош меньше.

Я подумал: надо, чтоб в этих его поисках очага и крова кто-то ему услужил сверх положенного, тогда он поверит, что не только этот дом самый лучший, но раз человек, делающий ему одолжение (то есть я), знает, что именно подходит и подобает такому клиенту, как он, значит, и в мире тоже все идет как положено.

Руки у меня тряслись: а вдруг сейчас войдет кто-нибудь из другой комнаты.

— Этот фрукт поехал смотреть дом (у него своя спортивная машина) и должен сразу же внести задаток. Последние три года он приходит каждый день ровно в двенадцать. Не знаю, с чего это он нынче заявился в пол-одиннадцатого. Да только все равно не волнуйтесь, сэр. Если вы и вправду хотите купить этот дом, для такого хорошего клиента я уж расстараюсь. Встретимся завтра в час в «Восьми колоколах». Вторую половину дня ничем не занимайте, поедем смотреть. Договорились?

Он ушел, а я напечатал на листке бумаги все, что касалось этого дома, но цену поставил не четыре тысячи, а четыре триста, чтоб завтра показать Уэйнфлиту.

Вошел мистер Уикли, увидел, что я белый как мел и весь дрожу.

— Господи, Каллен, что это с вами?

— Не знаю, сэр. Вроде грипп.

— У нас сейчас затишье, так что идите-ка вы домой.

— Да ничего, мистер Уикли, после завтрака мне станет получше.

— Делайте, как вам велено, — прикрикнул он. — Отоспитесь и все пройдет.

Я шмыгнул носом.

— Наверно, вы правы, сэр, — сказал я.

— Еще бы не прав, черт возьми.

Меня в этой фирме ценили, но сдуру я вообразил, будто так будет вечно. Я вовсе не собирался весь век там торчать, но по крайней мере надеялся, что уйду, когда захочу сам. Чем бы отправиться к себе и лечь, я поехал автобусом в Фарнсфилд — надо было повидать мистера Клегга, хозяина дома, о котором шла речь.

Заговорить о деле удалось далеко не сразу; я сказал — я интересуюсь этим домом, вроде я сам покупатель, и Клегг стал мне его показывать. Будь у меня деньги, я бы и правда от него не отказался — за домом был хороший цветник и огород, а перед домом площадка для машин, да к тому же фруктовый сад и выгон. Вот бы нам с Клодин тут поселиться — жили бы неразлучно мужем и женой, как в раю, и даже без «аминя» бы обошлись. Наверно, оттого, что на глаза мне попался этот игрушечный замок в георгианском стиле, мои мысли наконец-то совпали с мыслями Клодин.

После бесконечных хождений вокруг да около мне удалось выяснить, что человек в спортивной машине предложил за дом полную цену и Клегг согласился. Он объяснил, что от него ушла жена, дети разъехались, а для одного дом слишком велик. Ему теперь нужна лишь небольшая квартирка в Лестере, в том краю у него родня да и друзья тоже.

— Понимаете, мы прожили с женой двадцать восемь лет, и вдруг она бросила меня и ушла с человеком моложе ее на двадцать лет, а я остался ни при чем, да еще этот дом на руках. Я так его ненавижу, просто мечтаю отсюда выбраться. Вам не понять, вы слишком молоды, но чувство такое, словно у меня земля ушла из-под ног — ведь двадцать восемь лет! Слишком много воспоминаний. Они точно ядовитые змеи. И каждое убивает. Мы так были счастливы, вы даже не представляете. Безмерно счастливы. Я работал на здешней шахте инженером и в прошлом месяце ушел на пенсию. Всю жизнь работал в полную силу и наслаждался семейным счастьем. Ну, чего еще желать человеку? Нечего. Вы слишком молоды, вам не понять. Какая это благодать — молодость, когда всего этого еще не понимаешь. Вот бы оставаться таким наивным всю жизнь! А я, наверно, таким и оставался, потому что, когда год назад она сказала, что уходит, я был просто потрясен. Я сразу понял: она не шутит. По крайней мере, она хоть дождалась, пока сын и дочь стали взрослыми и уехали из нашего счастливого дома. Надо отдать ей справедливость. Самое смешное: едва она ушла, я понял — правильно сделала. Потом подумал, а почему она так долго ждала? Потом разозлился и подумал: зря я не ушел первый. Потом в долгие ночи я проклинал тот день, когда мы поженились. Потом стал думать: лучше бы нам никогда не встречаться. И под конец додумался — лучше бы мне вовсе не родиться на свет. Но теперь все эти мысли позади, и мне просто хочется уехать из этого треклятого дома, только продать его подороже.

Все это он выкладывал, пока готовил нам чай, и, когда кончил, я спросил:

— А как вам понравится, если я предложу вам на три сотни больше? У меня есть покупатель, если дом ему приглянется, он заплатит. Правда, кой-что должно перепасть и мне.

Ему это не понравилось, он стал грозить, что пойдет в контору и все расскажет, но я сказал, мне плевать, пускай увольняют, я уже присмотрел себе другое место. Просто я хочу положить ему в карман еще двести фунтов.

— Вы говорили триста, — сказал он.

— Да, но сотня на мою долю.

Мы еще попререкались, наконец он согласился, и я ушел, сказав, что мистер Уэйнфлит приедет осматривать дом завтра после обеда.

Я так был доволен, на радостях даже прошагал половину пути до Ноттингема пешком. На другой день мы встретились с Уэйнфлитом в пивной, и за кружкой пива и сыром, за которые платил он, я предложил ему поехать посмотреть дом. Понравится — может получить его за четыре тысячи триста.

— И уж будьте уверены, он того стоит, — сказал я. Уэйнфлит совсем разволновался, даже заказал двойную порцию коньяку и стал мне рассказывать, как он двадцать лет прослужил в армии, а последние пять лет живет в Уоллатоне со своей старшей сестрой, которую терпеть не может. Я ему посочувствовал и сказал — будем надеяться, что скоро он поселится в доме, который ему по душе, и тогда жизнь у него пойдет на лад. Он сказал — не забудет моей услуги и, если дом ему понравится и достанется, он уж будет помнить, кто ему помог. Я сказал, я это только по дружбе и пускай он у нас в конторе ни слова про это не говорит, там не любят, когда кому-нибудь делаешь такое одолжение, и он, благодарный, согласился, что лучше держать язык за зубами.

— Ведь если узнают, какой я мягкосердечный, меня засмеют.

Я отправился к Клодин. Ее мать ушла на собрание отец в пивную, и мы накинулись друг на друга прямо в кухне: мы не виделись целую неделю, потому что у нее были месячные, и нам не терпелось поскорей наверстать упущенное.

По небу скользили облака, ее дыхание кружило мне голову. Я чувствовал, сегодня нас ждет что-то небывалое; я горячо ее целовал, а перед глазами у меня все время стоял загородный дом, который я видел накануне, неизменно освещенный солнцем, и радуга в стороне Трента, и меня так одолела чувствительность, я думал, прямо сейчас хлопнусь в обморок, будто и в самом деле заболел гриппом, который изображал накануне перед мистером Уикли. Я совсем обезумел, но от вида этого идеального любовного гнездышка безумство мое обратилось в нежность. Клодин опиралась спиной о газовую плиту, и теперь, полный несвойственной мне заботы, я заметил, что ей неудобно, и осторожно подтолкнул ее за угол, к двери в общую комнату и вверх по лестнице. Поняв, куда я стремлюсь, она как будто испугалась, но на каждой ступеньке я нежно ее целовал, и это так ее поразило, что она ничего не решилась сказать.

— Где твоя комната? — спросил я хрипло.

В горле совсем пересохло, пришлось переспросить. Но я отворил не ту дверь, увидел двуспальную кровать ее родителей между гардеробом и туалетным столиком, и мы вошли.

— Нет, — взмолилась Клодин. — Нет, милый, не здесь.

А я все целовал ее, словно не слышал, пока не затворил за нами дверь. Я зажег ночник, он тускло осветил покрывало Я понял, что Клодин чувствует себя ужасно: быть со мной здесь, в спальне родителей… После я пожалел, что на этот раз ей было не так приятно, как обычно. Зато уж я наслаждался — не передать словами. И когда я, наконец, растворился в ней, мне показалось, словно все тело стало не мое.

Мы лежали ошеломленные и не знали, что сказать друг другу. Внизу она накормила меня ужином — хлебом с сыром и чаем, больше я ничего не хотел. Были синие сумерки, и лучшего, ужина я не упомню за всю свою жизнь. Клодин сидела напротив, прихлебывая из чашки чай, под ее взглядом мне стало не по себе.

— Я не против с тобой обручиться, — сказал я, — но ведь все равно мы сможем пожениться только через несколько лет. Мы оба слишком молодые.

Она мило улыбнулась, мне только того и надо было, но почему-то казалось — что ни делаю, все один обман.

— Ничего, — сказала она. — Зато мы будем уверены друг в друге, правда?

Ну, и мы порешили обручиться, только уговорились еще несколько дней не рассказывать ее родителям и моей матери, хотя матери это в общем-то будет безразлично, обзовет меня круглым дураком, да и только. Когда мы объявим о своей помолвке, я скажу Клодин про счет в банке. А он будет немалый: к тому времени я надеялся получить еще сотню фунтов от Клегга за то, что помог ему в продаже дома.