Анна Бялко - Сказки женского леса Страница 8

В Марусиной жизни так было всегда, с самого детства. Они с мамой жили вдвоем, мама работала учительницей в школе. На учительскую зарплату даже тогда, в стабильно-советские времена было особо не разгуляться. Голыми и голодными, конечно, не были, но и роскоши никакой не знали. Две пары туфель – на лето и на осень, сапоги на зиму, пальто и куртка. Юбочка, кофточка, школьная форма... Маруся совершенно искренне не понимала, зачем человеку может быть нужно три платья – их же не наденешь все сразу.

Когда она заканчивала школу, мама вышла на пенсию. Маруся у нее поздним ребенком была. И зарплата-то учительская – говорить не о чем, а уж пенсия и вовсе слезы. Поэтому Марусе после школы пришлось не в институт поступать, а на работу устраиваться. Маруся хоть и не блистала особыми талантами, а училась все же неплохо, была, как говорится, твердой хорошисткой, потому что очень старательная и ответственная. Жалко было учебу бросать, но ничего не поделаешь.

Устроилась Маруся в библиотеку. И от дома не так далеко, и работа неплохая – тихая, интересная. И на вечерний потом поступила – в педагогический, отделение русского языка и литературы. Очень было удобно. Днем можно книжки читать, конспекты учить – в библиотеке много народу никогда не бывало, а вечером – на занятия.

Маруся уже только задним числом поняла, что это время, библиотечное, было, пожалуй, самым лучшим за всю ее жизнь. Она тогда столько книг прочла – все не перечислишь. Тихо было, спокойно, и люди вокруг приятные. Тогда-то ей, правда, скучновато казалось, зато потом...

Потом – это когда она институт закончила и в школу работать пошла. Это время Маруся иначе, как кошмар, никогда не называла. Не могла она в школе. Не получалось у нее. Дети на уроках шумели, хамили, слушать ничего не хотели, издевались над ней по-всякому. Орать на них Маруся не могла, она орать вообще не умела, а по-хорошему они не понимали. Она думала, с ней только поначалу так, но, промучившись год, и два, и три, поняла – это навечно. И не выдержала, ушла из школы.

Мама тогда очень переживала, ругала Марусю и плакала. Во-первых, потому что учитель – это самая лучшая, святая профессия, а во-вторых – да кто ж ее еще работать возьмет? Кому она нужна со своей литературой?

Сама Маруся, если честно, хотела в библиотеку вернуться, но оказалось, что библиотека за это время пришла в окончательный упадок. Туда вообще перестал хоть кто-то ходить, оттуда старых-то библиотекарей поувольняли, куда еще новых брать. Да и не платили там ничего. «А я тебе говорила!» – плакала мама.

Поплакав, впрочем, мама развила бурную деятельность, подняла какие-то старые связи и через каких-то родителей от бывших учеников устроила Марусю корректором в издательство. Деньги там тоже были совсем небольшие, меньше, чем в школе, зато можно было сидеть тихо и книжки читать. И домой можно было носить, дома работать, для женщины – очень удобно.

Марусе-то это было как раз все равно, ей что дома, что на службе, у нее ни семьи, ни детей. А где ей было замуж выходить? В библиотеке, что ли? Или в педагогическом, на вечернем? Там если и пробегали случайно какие-то лица мужского пола, на них столько народу кидалось. И красотки, не Марусе чета.

Красавицей Маруся не была. Уродиной, правда, тоже. Она никакой не была, потому что ее с первого взгляда вообще никто не замечал. Про таких говорят: серая мышка. Маленькая, светленькая, бусенькая – глазки в очках, волосы в пучок, да еще и одета неярко. Внешность, одним словом, непримечательная. Если приглядеться, впрочем, то было видно, что глазки – большие и серые, носик тоненький, рот вполне изящный, а если волосы распустить, то и совсем хорошо. Но Маруся волосы распускала, только причесываясь на ночь, ей мама с детства объяснила, что с волосами – неопрятно, а приглядываться к ней все равно никто не собирался. Да она как-то и не думала об этом особо.

Издательство, в которое устроилась Маруся, при советской власти стояло на ногах довольно прочно, выпуская никому не нужные справочники и памфлеты, в бурные перестроечные годы начало шататься, а к моменту наступления молодого капитализма стало неустойчивым настолько, что руководству пришлось поступиться гордым званием образцового социалистического предприятия и озаботиться вопросами выживаемости.

Вопросы пошли решать сразу в трех направлениях. Во-первых, сдать в аренду многочисленные издательские площади, во-вторых, начать печатать что-нибудь более удобочитаемое, а в-третьих, сократить персонал. А поскольку считалось, что удобочитаемую литературу будут читать в любом виде, сокращение должны были начать с корректоров.

К счастью, суровость решений часто смягчается плавностью их выполнения. Издательские площади сдали, в здании завелось сразу несколько фирм и фирмочек, занимающихся всевозможнейшей деятельностью, падение печатного дома замедлилось, подпертое арендными деньгами, и про увольнение корректоров временно подзабыли.

Хотя всем известно, что нет ничего постояннее временных решений, и Маруся продолжала получать свою копеечную зарплату, как ни в чем не бывало, успокоиться она не могла. Ей нравилось работать корректором, но она помнила, как было непросто найти работу в прошлый раз. И, чтоб не попасть впросак снова, начала на всякий случай оглядываться вокруг – не подвернется ли вдруг какая-нибудь симпатичная работа как раз для нее.

Не прошло еще месяца, она, входя в здание, заметила на большой доске объявлений маленькую бумажку: «Фирме такой-то требуется секретарша. Срочно. Обращаться в комнату №... или по телефону». Маруся медленно, как во сне, протянула руку, сняла бумажку с доски и сунула в карман.

Полдня она сидела, как на иголках, все думая, идти или нет, а потом, незадолго до обеденного перерыва, решительно встала и отправилась в нужную комнату.

Фирмочка была маленькой, размещалась всего-то в двух смежных комнатах и занималась какой-то куплей-продажей. Наймом нового персонала в лице секретарши ведал сам директор, высокий гладкий мужчина по имени Петр Сергеевич. Кроме него в помещении фирмы находился еще один молодой человек, не отрывавший глаз от компьютера, по экрану которого носились стреляющие монстры. Похоже было, что персонал на этом и кончался.

Петр Сергеевич, морщась, словно кислого наелся, оглядел Марусю с головы до ног в маленьких туфельках на детской застежке, задержался взглядом на коленках, закрытых юбкой, еще раз скривился и уныло спросил:

– Ну, а что вы умеете делать?

Маруся по-хорошему умела только читать, но было понятно, что Петру Сергеевичу это радости не добавит, поэтому она, в свою очередь, вежливо поинтересовалась:

– А что нужно уметь?

Петр Сергеевич, не меняя выражения лица, погрузился в минутное раздумье, поскреб затылок, еще немного поморщился и, наконец, неуверенно выдал:

– Ну... Там... Бумажки разбирать... Кофе варить для меня, письма читать... Отвечать тоже. С клиентами работать, – тут он, наконец что-то вспомнив, радостно оживился и добавил уже бодрым тоном: – И иметь представительную внешность!

На протяжении этого перечисления обязанностей Маруся лихорадочно соображала, что из списка она умеет делать, а что – нет. С чтением писем проблем не было, с бумажками вроде тоже, толпы клиентов в офисе не наблюдалось, трудности могли возникнуть только с кофе (Маруся с мамой дома из экономии пили чай), но это можно освоить, в крайнем случае у девочек в издательстве спросить. Оставалась внешность.

– Я все это умею, – сказала она как можно увереннее. – И кофе тоже. А что вам не нравится в моей внешности?

Маруся совсем не хотела ни хамить Петру Сергеевичу, ни смущать его. Она понимала, что на вид, наверное, не очень представительна, и совершенно серьезно пыталась выяснить, можно ли тут что-нибудь исправить своими силами, и если да, то что именно. Но Петр Сергеевич вдруг смутился, даже покраснел и, отведя глаза, выдавил:

– Да нет... Ничего. Нормальная внешность. – Немного помолчал и вдруг, будто в воду прыгнул: – Если все умеете, беру вас на испытательный срок. Зарплата сто пятьдесят долларов, потом посмотрим. Завтра выйти можете?

Если у Маруси и были сомнения, стоит ли связываться со всем этим делом или лучше досидеть спокойно в издательстве до увольнения, а потом начинать волноваться, то, услышав сумму зарплаты, она онемела. О таком она и мечтать не могла. Это было раз в пять больше ее корректорских харчей. Она только кивнула, не отводя от директора умоляющих глаз.

– Я п-постараюсь, – пролепетала она. – Мне только уволиться надо, но я постараюсь.

– Постарайтесь-постарайтесь, – буркнул новый начальник. – Завтра к одиннадцати. Нет, к десяти, – поправился он. – К одиннадцати я сам прихожу, сварите мне кофе. Вот ключ.

Так началась Марусина новая трудовая жизнь. За остаток этого дня она успела все оформить с издательством, уволили ее – легче легкого, потом ночь, полная волнений и ожиданий, и без десяти десять она уже стояла у двери фирмы, пытаясь засунуть трясущейся рукой ключ в замок.