Шмуэль-Йосеф Агнон - Эдо и Эйнам Страница 8

После дополнительной молитвы вернулся я с хозяином домой. Уселся он на циновке и запел услаждающие слух песни во славу Престола, что избрал свой народ Израиля и дал ему субботний день. Потом принялся славить Израиль, коему дан субботний день. Затем стал славить субботу, ибо ее святостью освятятся все соблюдающие ее. Затем мы омыли руки и сели за трапезу. Трапеза завершилась, но песнопения не завершились. Спросил я его: откуда у вас эти песнопения? Сказал он: от отца моего, большой мудрец и книжник был отец мой и все, что писано в книгах, знал. Сказал я: а где книги? Сунул он руку в дыру в стене и вытащил кипу рукописей со святыми и устрашающими письменами. Среди них и гимны рабби Досы, сына рабби Пенуэля, что сочинил песнь «Господь — властитель мой», да по скромности не подписал ее, и лишь в четвертом стихе, в коем являются сочинителю два архангела. Мудрость и Знание, творящие ореол Пресвятого, да будет Благословен Он, в описании их деяний вплел он свое имя акростихом. И еще нашел я там песни владыки Эдиэля, сочинившего гимн «Сей народ Ты сотворил исполнять Твои заветы», и сочинения прочих пиитов древности, что скрыли свои имена. Стал я его уговаривать продать мне книгу. Сказал он: да я ее и за вола не отдам. Сказал я: позволь мне переписать два-три стиха. Сказал он: да я и за ягненка не дам позволения. Не захотел принять за нее вола в дар и за ягненка в подарок не дал переписать. Вышел я в удручении и побрел в город. Через три дня пришел он ко мне и книгу принес. Хотел я дать ему цену, но не принял он. Я добавил, но не принял он. Сказал я: тебе этого мало? Сказал он: Боже упаси, даю я ее тебе без мзды. Сказал я: почему ты даешь ее безвозмездно? Сказал он: какое тебе дело. Ты хотел, я даю. Я сказал: бесплатно я не хочу. Возьми ее цену. Спрятал он руки за спину и ушел.

Трудно мне было взять у бедняка такую дорогую вещь и не уплатить. Пошел я к мудрецам города спросить совета. Как увидели меня, бросились они мне навстречу и приняли с превеликими почестями. Сказал я: учителя мои, почто оказываете мне такие почести? Сказали: как не оказать тебе почести, коль любезен ты небесам. Сказал я: не достоин я того, что вы говорите. Откуда вам ведомо, что любезен я в вышних? Сказали: пришел селянин и рассказал нам, что был ему вещий сон — отдать тебе святой свиток, что получил он от отца, а тот — от своего отца, и так из поколения в поколение. Сказал я: из-за этого свитка и пришел я. Оцените его, и вручу вам в руки его цену. Сказали они: Боже упаси, не возьмем твоих денег. Сказал я: клянусь, что с места не сдвинусь, пока не скажете, сколько отсчитать. Когда увидели, что я стою на своем, согласились взять у меня столько да столько золотых. Отсчитал я им золотые динары. Не знаю, достались ли они тому бедняку или не достались. Может, вещий сон указал ему отдать деньги на благую цель, и он отдал деньги на благую цель. Вот рассказ о собрании песней, что досталось мне в те времена, когда познакомился я с Гемулой.

6

Чиста, как луна, была Гемула. Очи, словно искры, светлые, ликом подобна утренней звезде, голос нежнее вечерней тени. Когда песнь возникла на устах ее, казалось, открываются небесные врата песнопений. Еще умела она печь черные блины и жарить мясо на угольях. Двенадцати лет была Гемула от роду, когда закатился в их места Гамзо, но свет мудрости ее воссиял, как у жены, умудренной годами. Отец передал ей секреты мудрости, воспринятой от праотцев его, ибо одна была Гемула у отца, не было у него сынов и дочерей, кроме Гемулы. Умерла жена его, родив Гемулу, и не взял он себе другой жены. Жаль ему было, что столь великая мудрость сгинет со свету, и передал ее дочери.

Год провел Гамзо в дому отца ее, пока не стали возвращаться силы его. Собрался и поехал в Вену лечить глаза. Провел там год и вернулся с одним глазом. Пока что вернется к нему зрение и поедет он к Гемуле. Когда вышел из больницы, не было у него денег на дорогу, ибо лекари поглотили все плоды его труда. Встретил его Экива Эмрами и сказал: такой человек, как ты, нужен Эвадии и Эвадиевичу, чтобы ездил по дальним странам и покупал для них книги. Пошел он к Эвадии и Эвадиевичу. Указали они ему, куда поехать, дали ему денег на дорожные издержки и доверительную грамоту — тратить на их счет сколько понадобится. Господь был ему в помощь, и волю пославших он ублажал. Заработал столько и столько и поехал на родину Гемулы.

Тем временем на родине Гемулы произошло событие. Такое событие, что и раз в семь, и раз в семижды семь лет не случается. Святой человек, мудрец из Иерусалима, приключился на родине Гемулы и провел там шесть месяцев. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как попрощался он с местными людьми, а все еще лишь о нем говорили люди. Хворые рассказывали, что излечил их мудрец Гидеон от хвори, а прочий народ рассказывал, что научил их мудрец Гидеон тому, что облегчает тяготы жизни. И еще он учил их останавливать болезни, и даже без заклинаний, и даже лечить младенцев, умирающих от сглаза, и денег у них не брал, а если подносили ему подарок, отдаривал дарителя каким-либо даром. По мнению Гамзо, не мудрец иерусалимский был сей мудрец Гидеон, но европейский ученый, этнограф или вроде этого. А подтверждение тому — записывал он в записной книжке все песни, что слыхал он от Гемулы, и даже беседы ее с отцом, что вела на выдуманном языке, он записывал.[45]

Итак, вернулся Гамзо к Гемуле. Увидела его Гемула и обрадовалась, как жениху невеста. Зажарила ему козленка и испекла черных блинов и спела все те песни, что хвалил мудрец Гидеон, и не слушала речей Гади бен Гаима, своего соседа, считавшего Гемулу суженой с тех пор, как его мать вскормила их обоих. Умерла мать Гемулы, рожая ея, и взяла Гемулу мать Гади себе в дочки.

В ту пору беда приключилась с Геварией, отцом Гемулы. Поднялся он на вершины гор, чтобы научиться у орлов[46] возвращать себе молодость. Налетел на него орел и вступил с ним в бой, хотя пришел Гевария и осилил орла, а иначе погиб бы в его когтях и стал бы ему пищей. Но успел орел вцепиться когтями в шуйцу Геварии и пожрать мышцу руки.[47] Не обращал Гевария внимания на рану, пока не заболел. И умер.

А пред смертью устроил он Гемуле ночь плясок. Такой у них обычай — за семь ночей до обручения водят хороводы, и в такую ночь приходят удальцы и похищают из хоровода себе невест. Знал Гамзо, что Гади, сын Гаима, собирается умыкнуть Гемулу, но опередил он Гади и добился Гемулы и повенчался с ней.

Семь дней и семь ночей гуляли свадьбу. Гевария лежал на циновке и здоровой рукой правил хоровод. Семь хороводов правил каждую ночь, и супротив того восемь хороводов каждый день, в знак того, что родит Гемула сына и будет тот обрезан на восьмой день. Завершились семь дней свадьбы, завершилась и жизнь Геварии.

Семь дней и семь ночей оплакивала Гемула отца, из ночи в ночь и изо дня в день песнями туги и кручины. А когда истекли семь дней, устроила большую тризну, с чудными и устрашающими песнопениями и плясками. Как прошло тридцать дней, заговорил с ней Гамзо об отъезде. Услышала Гемула, но не поняла, что он от нее хочет, а когда поняла, вскипела от ярости. Но понемножку соблазнилась и согласилась уехать. Откладывала она отъезд с недели на неделю и с месяца на месяц. В те дни не беспокоила ее луна. Видать, от горя по смерти отца не поддавалась она власти луны, и оберег защищал ее. А она оставалась, как завязь смоквы, что хранит сладость и не выходит плодом. Когда минул поминальный год, сама сказала она, что готова в дорогу. Нанял Гамзо двух верблюдов, и поехали они верхом до края пустыни, откуда выходят караваны. Присоединились они к каравану и шли сорок дней, пока не дошли до обитаемых мест. Купил ей Гамзо туфельки на ножки, и платья, и шали, и поскакали они дальше, до порта. Подрядил он судно, и уплыли они в Страну Израиля. И в честь того, что ехали они в Святую землю, уберег их Господь, да будет Он благословен, от всяких напастей. Но в Святой земле не уберег. Приводит Альшейх спор талмудистов, каждый ли день судит Господь человека или только в Новогодие. Спор этот не касается Святой земли, где судятся дела людские каждый день, и каждый день Пресвятой, да благословится Он, судит и приговаривает и исполняет приговор. Поначалу перестала Гемула ублажать слух пением. Потом отказалась слово молвить. Потом одолела ее черная хандра, потом занемогла она тяжким недугом, а как занемогла, стала досаждать мужу, и с каждым днем тяжесть его напасти круче прежней.

Пока говорил Гамзо, раздался звук, будто открывают окно, затем и звуки речи. Страха я не ощутил, но удивился, ведь, кроме меня и Гамзо, ни души не было в доме. А ни я, ни он не открывали окна. Припомнил я тот сон и тот поезд, что явился мне во сне, и то окно, что открылось в ночном сне, и снова подивился я силе сна, что возвращается наяву и кажется взаправдашним. Вновь раздался тот же звук. Напряг я слух и подумал: Гинат вернулся домой и отворил окно. Но что за речи слышу я? Заметил Гамзо, что я отвлекся, и сказал: вы устали, в сон клонит? Сказал я: не устал и в сон не клонит. Сказал Гамзо: что вас беспокоит? Сказал я: слышу я шум шагов. Сказал Гамзо: насколько я могу полагаться на свои уши, нет ни шума, ни звука. Сказал я: значит, я ошибся, вернемся к нашему разговору.