Николай Переяслов - Он где-то рядом Страница 8

А от ворот, шлепая туфлями по оставленным поливалками лужам, бежали припоздавшие.

— Что-то вы долго спите, товарищи будущие руководители! Так — дела не делаются.

— Да мы!.. Да вы знаете!.. — задыхаясь от бега, оправдывались те. — Так торопились, так торопились!..

— Ладно. Зачетки, — протянул он руку, и припоздавшие получили свои заветные «хор».

Тем, кому еще удавалось перехватить профессора за воротами, выставлялся «уд», а вот не успевшие на этот не совсем обычный экзамен вовсе и не получившие хотя бы этого «уда», вынуждены были потом переписывать (но только — у кого, если почти никто толком их не конспектировал?) все прочитанные за семестр лекции и до конца следующего полугодия изо дня в день караулить профессора, чтобы уговорить его принять у них этот злополучный экзамен. Но тот, само собой, оказывался всякий раз занят, и экзамен откладывался чуть ли не до новой сессии. Одна радость, что за эти долгосрочные задолженности никого из института не отчисляли, а только лишали стипендии…

Но всё это вошло в мою жизнь несколько позже, а пока что, счастливый и беспечный, я ехал в метро по кольцевой линии от станции «Октябрьская», где находился Горный институт, в сторону «Краснопресненской», где мне нужно было перейти на радиальную линию и, доехав до «Улицы 1905 года», сообщить моим домашним о своем состоявшемся поступлении.

Людей в вагоне было немного, и я прошел мимо нескольких пустых мест и сел на самое первое по ходу движения сидение, где обычно меньше всего чувствуется врывающийся в вагонные окна ветер. В молодости, правда, мало внимания обращаешь на разные осторожничанья, так как кажется, что ты всегда будешь так же бодр и энергичен, как сегодня, и слова о каких-то простудах, радикулитах и прочем просто не проникают в сознание, но за год до окончания школы я в самый разгар лета, в тридцатичетырёхградусную жару, вдруг свалился с высочайшей температурой после того, как в мокрой от пота рубахе проехался в метро, балдея от обдувавшего меня в вагоне холодного ветерка, так что хотя бы один урок с тех пор усвоил твердо, и теперь, если есть возможность, всегда стараюсь садиться только в начале вагона.

Вот и в тот раз, заметив свободное сидение перед первой дверью, я быстро прошествовал через вагон и плюхнулся на него, продолжая «переваривать» в сознании факт своего зачисления в ряды студенчества и вытекающие из этого выгоды. Во-первых, я на пять лет как минимум освобождал себя этим от службы в рядах Вооруженных Сил, получая за время учебы в институте звание лейтенанта инженерно-саперных войск, присваиваемое нашей военной кафедрой. Ну, а во-вторых, студенческая жизнь рисовалась мне тогда как некий сплошной карнавал, наполненный КВНами, танцами, веселыми пирушками со стипендии, легким брожением умов, гитарным бренчанием да песнями у костра во время стройотрядов да выездов на картошку, а главное — девочками, девочками, девочками…

В счастливом возбуждении я повел ищущим взглядом по полузаполненному вагону, повернул голову и посмотрел сквозь стеклянную дверь в салон впереди идущего… И вдруг, словно сорванный с места какой-то неведомой силой, вскочил с сидения и бросился к торцевой двери. Там — за двумя стеклами — в электрической белизне переднего вагона я увидел свою потерянную пляжную блондиночку. Ну — ту, что была тогда на ВДНХ со своей тонувшей подругой, они и теперь были вместе — о чем-то оживленно болтали в полутора метрах от меня и абсолютно не глядели в мою сторону.

Стремясь привлечь к себе их внимание, я принялся усиленно махать руками и жестикулировать, и вскоре эта моя индейская пляска была замечена. Кивнув в мою сторону, черненькая что-то шепнула на ухо соседке, та повернула ко мне свою прелестную мордашку, и обе прыснули от смеха. Я же, увидев, что на меня смотрят, принялся напоминать им о нашей первой встрече, изображая для этой цели некоего пловца, артистично загребающего воду энергичными взмахами рук.

Дождавшись остановки, я перебежал из своего вагона в передний и предстал перед подружками.

— Привет! — радостно выкрикнул я. — Вы чё, меня не узнали? Мы же как-то купались рядом на ВДНХ, и ты, — кивнул я темноволосой, — еще устроила тогда сцену ухода в русалки, да мой друг тебя вытащил назад к людям. Ну? Вспомнили?..

— А-а! Точно! — припомнила темненькая и, пряча смущение, как бы между прочим, поинтересовалась: — А где сейчас твой друг? Я ведь ему даже спасибо не сказала.

— Ну еще бы! — обиженно произнес я. — Пока мы бегали звонить на «скорую», вас и след простыл!

— Нас один мужик на «Москвиче» в медпункт отвез, — подала голос блондинка и покраснела.

— Ладно уж, — великодушно смилостивился я, — главное, что всё хорошо закончилось. А уж теперь-то вы от меня так просто не улизнёте.

— Да мы и не собираемся, — пожала плечами темненькая, — наоборот, я даже жалела, что мы тогда так расстались, и я не могу поблагодарить своего спасителя. Он — твой друг?

— Да, мы живем в одном доме. Правда, я его последнее время не видел — у меня были вступительные экзамены.

— А куда ты поступал?

— В Горный.

— И как?..

— Можете поздравить! Сегодня как раз вывесили списки зачисленных, и я — в числе студентов. Так что вечером мы могли бы это дело где-нибудь отметить. Ну, скажем, в «Шоколаднице», знаете такое кафе? Возле метро «Октябрьская»?

— Найдем, — закивали головами девчонки.

— Вот и отлично! В шесть часов вечера возле входа в него и встретимся. Согласны?

— Если ты придешь с другом.

— Окей! Он, правда, тоже сдавал экзамены на факультет журналистики, но, по-моему, вступительные во всех вузах уже закончились, так что я прямо сейчас забегу к нему и договорюсь насчет вечера…

Спросив у подружек их имена и узнав, что светленькую зовут Катей, а тёмненькую Надей, я выскочил на «Краснопресненской» и вприпрыжку понесся по переходу. Я вдруг отчетливо почувствовал, как исчезла куда-то сила земного притяжения и, оттолкнись я от пола посильнее, так, кажется, и взмою под самые своды станции, как один из выскользнувших из детских рук и гоняемых там ветром воздушных шариков…

Войдя в Вовкин подъезд, я поднялся на второй этаж и позвонил в его квартиру. За дверью послышались шаги, замок щелкнул, и я увидел посеревшее и вытянувшееся лицо друга.

— Ну-у, ты тут совсем заучился! — констатировал я, оглядев его тусклую физиономию. — Если ты за одну только вступительную сессию стал зеленей марсианина, то что же этот университет сделает с тобой за пять лет учебы?..

— Ничего он со мной не сделает, — вздохнул он. — Не поступил я.

— Ты? — изумился я. — Ты и не поступил? Что ж это за билет такой тебе попался, что ты не смог на него ответить?

— А-а! — махнул он рукой. — На билет я ответил нормально, профессор уже потянулся было ставить мне отметку, да напоследок возьми и спроси, какое, на мой взгляд, значение для жизни советского общества имели решения ХХIV Съезда КПСС.

— И ты — не ответил?!

— Ответил…

— И че ты ему выдал?

— Сказал, что дерево узнаётся по плодам. В истории, говорю, часто бывает, что про малое «се — великое» молвят, а потом те, кто были первыми, оказываются последними, а кто последними — первыми.

— Ну накрутил… Сказал бы, что для советского народа решения любого из съездов имели только решающее значение. Старичок-то по этим съездам себе две диссертации, небось, защитил, он уже просто не может думать иначе, чем сам в них однажды написал, а ты ему — про первых и последних…

Володька печально покачал головой.

— Ты тоже… Не понимаешь… Я же ему не о конкретном съезде говорил, а о смысле истории! Ведь в том-то и дело, что решающее, как ты говоришь, значение имеет не новизна политических идей того или иного лидера, а достижение гармонии между душой и Богом — с одной стороны, и душой и миром — с другой. Мы должны думать не о том, как выплавить больше всех в мире чугуна и завалить страну вареной колбасой, а о том, как после каждого прожитого дня стать хоть немножечко лучше. Ведь в нас вложены такие души, что могут залить своим сиянием всю планету, а мы вместо этого с каждым годом погружаемся во всё большую темень. Неужели ты об этом не думал? — он с надеждой остановил на мне свой взор, но я медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Но о чем же ты тогда думаешь? — спросил он.

— Я думаю, — сказал я, — как поскорее достичь гармонии между нами и ожидающими нас с тобой сегодня в кафе девчонками.

— Какими девчонками? — не понял он.

— Катей и Надей. Помнишь, в начале лета ты спас одну купальщицу на пруду ВДНХ? Это — Надя. Я обещал ей, что приду в шесть часов вечера в «Шоколадницу» вместе с тобой.