Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил Страница 8

Мне разрешают играть в саду, но запрещают выходить в буш, окружающий поместье. Говорят, что там живут черные, многим из которых пришлось покинуть свои дома, и что они не слишком любят белых жителей Южной Африки, сопротивляющихся концу апартеида. Может, нам нужны футболки с огромной надписью типа: «Профессиональные кочевники-сикхи. Просто проходили мимо»? Ну чтобы обозначить свою позицию.

Так или иначе, два раза в неделю мы занимаемся дзюдо, учимся отбиваться от убийц, воров и чертовых бюрократов. Фрэнк блистает в группе пятнадцатилетних, а меня, как всегда, валяет по полу рыжий мальчишка, из-за которого я страдаю уже несколько недель. Я придерживаюсь семейного кодекса, запрещающего демонстрировать слабость на публике, и только один раз, уже в машине, я не выдерживаю и начинаю плакать:

— Не хочу больше туда ходить!

— Ты просто пытаешься уйти от проблемы, — замечает папа.

Мы едем по дороге, которую окружают плодородные красные африканские земли. Заходящее солнце, большое и мерцающее, опустилось к самым холмам с виноградниками.

— Ты всю жизнь собираешься убегать? — спрашивает он.

Я стараюсь унять слезы и хватаю ртом воздух. А разве бегство — это не то, чему мы научились лучше всего? Мама хочет что-то сказать, но папа останавливает ее взглядом и поворачивается ко мне:

— Милая, ты знаешь, что однажды на пляже нашли три скелета?

Я смотрю на него и пытаюсь понять, о чем это он вообще.

— Ученые исследовали останки, — тем временем рассказывает папа, — и установили, что эти люди умерли от обезвоживания. Представляешь — лежать перед океаном, не иметь возможности пить эту воду и медленно умирать от жажды?

Я слушаю, распахнув глаза.

— Знаешь, что они еще нашли? — спрашивает он.

— Нет. — Я шмыгаю носом.

— В четырех футах под песком был источник пресной воды. Он все время был там, совсем близко. Если бы они только копнули. Так что мне не кажется, что тут нет решения. Этот мальчик не великий воин, а просто ребенок. Копай глубже.

Когда папа определяет для меня цель, я всегда стремлюсь к ней кратчайшим путем, превращаясь почти в маньяка. Мой режим тренировок пересмотрен и теперь включает ежедневный спарринг с Фрэнком. Мы тренируемся в свободной комнате, застелив пол одеялами, чтобы было мягко падать.

— Целься ниже центра тяжести, — объясняет мне голый по пояс Фрэнк и показывает правильную технику. — Если ты выбьешь его из равновесия, то сумеешь бросить.

Возвышаясь надо мной в обрезанных джинсах, он демонстрирует, как взять противника за одну руку, повернуться, сгибая колени, а потом напрячь спину и перебросить его через плечо. Заодно мы отрабатываем удушающий захват, на случай если «станет сложно», как осторожно уточняет Фрэнк.

Несколько недель спустя в дверь звонят как раз тогда, когда мама делает нам утренний сок из моркови, сельдерея и огурца. Она отрывает взгляд от соковыжималки, а остальные замирают на месте. Мы все убеждены, что незваные гости ничего хорошего принести не могут. Мама, Фрэнк, Кьяра и я предусмотрительно уходим из кухни, которая полностью просматривается через огромные окна, и прячемся в небольшом алькове в гостиной.

Папа очень тихо подходит к двери. Он бос, на нем свободное черно-зеленое кимоно, и он похож на светловолосого бородатого самурая. Он — сила, с которой придется считаться. Я прижимаюсь к маме и чувствую, как потеют ладони — побочный эффект страха, который все проясняет. Я мгновенно понимаю, что мне нужна семья, чтобы чувствовать себя в безопасности. Эти четыре человека — все, что у меня есть, все, что я знаю. Весь остальной мир для меня чужой.

Напрягая слух, я различаю, как едва слышно шлепают по полу босые ноги отца. Я знаю, что он выглядывает в окна, прежде чем приблизиться к дверному глазку. Мы всегда так делаем перед выходом — потому что если за тобой пришли, то вежливо стоять у переднего крыльца не будут, а рассредоточатся вокруг дома.

Гнетущую тишину нарушает щелчок — папа открывает дверь. Я задерживаю дыхание. До нас, окопавшихся в тылу, доносится невразумительная беседа.

Бум!

Раскрасневшийся папа влетает в гостиную.

— Вольно, солдаты! — восклицает он. — Это гребаные свидетели Иеговы.

Мы с Фрэнком выходим наружу. Адреналина в крови полно, ему некуда деться. За нашим двором начинается запретный буш. Мы молча переглядываемся и движемся вперед, навстречу неизвестности. Высохшие на солнце ветки хрустят под ногами и цепляются за мое платьице. Когда мы добираемся до поляны, хвостиков у меня на голове уже нет, а Фрэнк стягивает пропотевшую футболку и сует в задний карман шорт.

Щурясь, мы всматриваемся в горизонт. Иногда мне кажется, что ЮАР с ее красной землей и деревьями, похожими на гигантский бонсай, — самое красивое место в мире. На ветви этих деревьев очень удобно залезать. Остановившись, чтобы передохнуть в тени баобаба, мы вдыхаем запах высушенных солнцем листьев.

— Если задержимся здесь, мне придется искать партнеров по плаванию, — вздыхает Фрэнк. — Мне не хватает тренировок.

— Но у тебя и дзюдо отлично получается. — Вообще, если подумать, у него все всегда отлично получается: рисовать, решать задачи, бить партнеров на татами, очаровывать людей, заводить друзей, быть клевым.

— Но я хочу заниматься плаванием.

Я понимающе киваю:

— А я хочу быть бортпроводницей.

— Да. — Фрэнк улыбается. — Мечта всей твоей жизни.

Учитывая, сколько времени мы проводим в самолетах, я считаю бортпроводников повелителями вселенной. Они управляют тележкой с напитками и имеют доступ к бесконечным запасам орешков.

Мы прислоняемся к шершавому стволу, выдергиваем сухую жесткую траву и разбрасываем ее вокруг себя.

— Если бы мы задержались на одном месте хотя бы на минуту дольше, я бы добился большего! — Фрэнк смотрит на свои потертые кроссовки, и я знаю, что он думает об Олимпийских играх.

Когда очередной тренер видит, как длинное тело Фрэнка прорезает воду, глаза его сразу загораются и он начинает планировать путь к золотым медалям. Для папы это само собой разумеющееся — мы должны быть лучше всех. Это просто фундамент, на котором можно построить что-то еще.

— Попроси папу остаться где-нибудь, где можно плавать.

— Не могу, — фыркает Фрэнк. — Он не послушает.

— Конечно послушает!

— С тобой он по-другому обращается.

— Это почему? — хмурюсь я.

— Не знаю. Наверное, потому, что ты маленькая. — Фрэнк вскакивает. — Пошли назад.

Я чувствую, что брат что-то от меня скрывает, но он уходит, и я бегу за ним. Мы лезем вверх по узкой тропинке, густые колючие кусты высятся с двух сторон. Когда мы добираемся до вершины, я уже с трудом дышу и ничего не замечаю, пока перед нами не оказываются трое чернокожих.

Я тут же вспоминаю миллион предостережений, которые мы слышали. О том, что цвета кожи достаточно для вражды — с любой стороны. Почему, оказавшись в зоне боевых действий, мы надеялись, что нас они не заденут? Я начинаю паниковать, а эти люди молча смотрят на нас.

Фрэнк идет впереди. Его голая веснушчатая спина все мне загораживает, но я успеваю заметить кривые ножи, висящие на поясах у всех троих. Мышцы на их полуобнаженных телах кажутся высеченными из камня. Я понимаю, что нас окружили, замираю и чувствую, как капля пота медленно стекает по спине. Отсюда я вижу профиль Фрэнка. Он сжал зубы и не показывает страха. Но он просто тощий пятнадцатилетний подросток, к тому же на фут ниже их.

Они смотрят на нас и не двигаются. Фрэнк нащупывает мою руку, и я хватаюсь за нее мокрой ладонью. Очень медленно он идет вперед, в сторону дома. Нам нужно свернуть, чтобы обойти самого высокого, и я смотрю тому в лицо. В его глазах гнев, но будто притухший, словно горит уже очень давно. Он еле заметно кивает своим товарищам, и они, не сказав ни слова, поворачиваются и исчезают в буше.

— Беги!

Повторять два раза мне не нужно. Я срываюсь с места и лечу с холма. Внизу Фрэнк хватает меня за руку и тащит за собой, его длинные ноги отмахивают метры, я то ли бегу, то ли лечу следом. Покрытые пылью, листьями и потом, мы врываемся в наш двор.