Михаил Гиголашвили - Захват Московии Страница 80

И он повёл речь о том, что генетика долго не выдержит: умные уезжают, деньги уплывают, недра расхищаются, скоро придётся, наверно, растапливать вечную мерзлоту и продавать в виде пресной воды — всё остальное будет извлечено и продано, что это пародия на государство, которое в итоге само себя победит и развалится на части, отчего всем будет только хорошо, и в первую очередь самим россиянам до Урала и до Северного Кавказа, и не надо будет кормить толпы тунеядцев — своих хватает…

— Вообще вся хуйня в мире от нефти этой ебучей происходит… Интересно, что было бы, если в один день вся нефть исчезла бы, испарилась?.. Нету нефти — и всё, ты хоть тресни, а?

Я вздрогнул — кого? что он от меня хочет? какая тресня? — но промолчал на всякий случай, а он с искренним сожалением сказал:

— И главное, расхищают-то как? Тупо, топорно, грубо, по-пацански! Ведь можно было эту нефть тут переработать и втрое дороже продать? Не сырой лес в Финляндию гнать, а самим из него мебель делать? Нет, не хотят, производство денег стоит, а они копейкой не жертвуют, даже под нажимом и давлением заставить не получается… — Наклоняясь вперед и высматривая таблички, он сообщил: — Вот эта, Пулемётчиков… — и долго крутился по дворам и задворкам, пока, наконец, не спросил у мальчиков, игравших в карты в детском теремке:

— Ребята, где тут дом 83/85, строение 2 Б, будь оно неладно? — на что один мальчик сказал:

— Дай полтинник — скажу, — а другой крикнул:

— Я и за тридцатник покажу…

— Говорите, где! Не то выйду из машины! — пригрозил шофер, на что первый мальчик скорчил рожу:

— И выйди. Тут наш район, вон наши братья тусуются…

А третий мальчик сказал:

— Ладно, завязывай. — И через плечо, большим пальцем указал на восьмиэтажное здание: — Вот ваше строение, там раньше автозаправка была внизу, а сейчас магазин.

Мы кое-как подъехали к зданию. Я расплатился, вылез и с сумкой на плече долго искал подъезд, и люди смотрели на меня как на сумасшедшего. Да, видели бы меня сейчас папа и мама…

И вдруг опять словно прихлопнуло плитой — еще ничего не позади, и я один в чужой Московии… Меня ищут… А я тут, без одежды, в штанузах и тапочках, когда некоторые уже в пальто и шапках… Нет, одежда нужна — любой патруль остановит в таком виде. Ну и остановит. Вот мой паспорт, пожалуйста. Нет, лучше не надо в поле их зрения сеяться, а то перемелют на муку, вроде той, что фон Штаден на севере свиньям скармливал. Размоли, блин, тунцовы кости!

Вот квартира… За дверьми слышны голоса… запахи печёного… типа ватрушечки… Может, даже и блины… Запах чего-то мясного и вкусного… Да, московиты умеют готовить, сколько бы полковник ни клеветал на них… Вот кнопка!

На звонок сразу открыли. Свежие, веселые голоса! И Максимыч, в белой рубашке, побритый, за ним — какие-то женщины, дети…

— О, Фредя! Милости просим, входите!

Из-за ноги Максимыча выглядывал маленький мальчик. Он вопросительно смотрел на меня. И вдруг до меня дошло, что его день рождения, а я без подарка!.. Я автоматически пошарил по карманам и — о, чудо-сюдо! — нащупал алмазную серьгу (снятую полковником в ресторане с коня из бюро).

— Вот! Подарюга тебе! С день рождением! — Я протянул её, но Максимыч крепко перехватил мою руку:

— Да господь с вами — такому малышу такую мелкую вещь дарить…

Я возразил, пытаясь освободиться, что это не мелочь, что это алмаз, но Максимыч объяснил:

— Да я не об этом! Он же её в рот потащит, проглотит, потом что? Входите!

— Как же без подарка? — бормотал я, входя и смущаясь под взглядами, но Максимыч махнул рукой:

— Потом шоколадку подарите — и дело с концом! — И он сунул серьгу мне обратно в карман. — Заходите ко мне, мы пока тут с Павлом Ивановичем, по-стариковски…

И он завёл меня в боковую комнату, где на письменном столе блестела бутылка и были разложены на тарелках розовые кружки колбаски, жёлтые лепестки сыра и отдельно — коричневатые и поджарые… нет, поджарные пухленькие пирожки (похожие на те, что не достались мне в подвале милиции, Алка съела). А за столом сидел Павел Иванович. Он был в расшитой сорочке навыпуск, в джинсах и шерстяных носках (туфли стояли тут же, под столом). Жировиков на лице как будто меньше.

— О, геноссе Фредя! Садитесь! Шнапсу с дороги! — Он потряс мне руку и указал на кресло и на бутылку.

— Тут сидело…

— Максимыч стул найдет. Это почётное место для гостя. Сумку бросайте в угол. Ну, рассказывайте, где были, что видели? Что-то вы очень по-летнему одеты, — присмотрелся он.

Я поставил сумку, сел в кресло:

— Спасибо вам. Это и дело, что по лету одет… Такая со мной бухта-барахта… Хочу ваш совет слышать… услышать. Помощь надо, блин-блинской… Реально!

— Конечно, о чём речь! — Он отвинтил крышку бутылки. — Ну, на Руси, как известно, народ все горести начинает лечить стопкой… За встречу! Максимыч, ты где? Бабы тебя не заклевали?

Максимыч вернулся в комнату с солёными огурчиками:

— Тут я. И еще бутылку прихватил, запас задницы не ломит… — И он ловко вытащил из-за пояса, из-под рубашки бутылку, поставил её на полку, за книги.

Книг, как и полок, было немного. А комната чем-то напоминала Самуилычеву, но была побольше и посвободнее от мебели. Но те же коврики на стенах, допотопная кровать. Илюди — без туфель, в носках. Меня они сейчас об этом не попросили. Или забыли? «Это от татар», — объяснил мне Самулович, заставляя у себя снимать обувь, что, наверно, не очень приятно: сидеть, например, в костюме, галстуке — и без туфель, в тапочках или носках, как чурек. Или специально придумано, чтобы за своими носками все следили?.. Как у мусульман — омовение, чтобы не забывали перед мечетью ноги вымыть…

Мы сдвинули стаканчики:

— За встречу!

От первой же рюмки я ощутил неторопливое мудрое спокойствие: как будто какая-то внутренняя рука усадила меня в кресло: «Сел! И подумал! Ничего не случилось — паспорт, деньги, визы в руках… А это главное… А всё другое… покумыкать надо!»

Перед второй Максимыч спросил, что я видел в Москве и доволен ли я поездкой.

— Много доволен. Всё видел. Но вот… с одним делом плохо…

— Что такое? Кто обидел? — забеспокоились ветераны.

— Никто. Я сам обидел себя… Я идиот… — признался я и стал жевать пирожок — и не мог остановиться, пока не доел его до конца. Рюмка водки со вторым пирожком окончательно утишила меня, я понял, что пирожки — это номер два после солянки-поселянки и что не всё так плохо, как кажется, а кажется не так, как есть на самом деле.

Налив сам себе третью, я выпил её за Максимыча и за его дом (как Вы учили), Павел Иванович поддержал:

— Да, Максимычу повезло: у него зять — не только взять, но и сам домой бабки притаранивает.

После третьей ступор сменился течью, и я начал скачками рассказывать:

— Я знаком с граммар-наци… такая партия, глаголы порешить… Они чурок заводят… нет, разводят… короче, водят… Ошибка — штука…Такого одного в мой номер принесли… диктат писали-написали…

Ветераны слушали внимательно. В комнату заглянула женская голова:

— Папа, под шубой хотите?

— Не мешай, потом! — махнул на неё Максимыч.

— Ну вот так… Избивали-избили… Он прыг-скоком в окно… Или они бросили — не знаю… Я вещи взял и бежал… Что делать… Большой апас!

— Так, стоп, без паники. Значит, чурку избили, а вы убежали, так?.. Надо выработать план действий, — подобрался Павел Иванович, даже желваки его окрепли, перестали трястись. — Виза сколько еще действительна?

— 29-го… 29-е… Конец.

— А сегодня что у нас?.. 26-е?.. Не густо, два дня. Билет из Пулкова? Ну, значит, в Питер надо ехать. Первым делом вещичек прикупить. Максимыч, сын твой тут? — На что Максимыч, преданно слушая друга, кивнул:

— Здеся.

— Давай пошли его на барахолку, пусть он купит Фреде одёжу… Ну, ботинки там… штаны. Или джинсы хотите?

— Всё одно равно ещё…

— Ну, и куртку. Вы говорили, деньги у вас есть?

— Да, вот, сколько не надо. — Я полез за рублями, а Максимыч позвал сына:

— Мишаня, зайди! — Лысоватый Мишаня просунулся в дверь, а он спросил: — Ты пил уже?

— Нет еще, собираюсь.

— Тогда, знаешь, надо человеку помочь. Вот Фреде штаны, штифели и куртку купить… экипировку… Через границу перебрасывать будем!

— А чего? Если надо, я и такие дорожки найду, — приосанился Павел Иванович. — У меня в Литве еще со старых времён дружок живет. Сейчас каждый день туда-сюда ездит, сигаретами барыгует. Через границу — без проблем.

Эта идея показалась мне вдруг отличной. Раз-раз — и через границу! А там уже полиция пусть ловит! В Москву же не отправят?.. Там уже дома, в Евросоюзе…

Мишаня не очень радостно вдвинулся в комнату, смотрел то на меня:

— Он по-русски понимает? — то на деньги на столе: — Чего брать? Какой размер?

Они попросили меня встать и стали обсуждать, какой у меня размер. Павел Иванович утверждал, что 46–48, а Максимыч говорил: