Ксения Велембовская - Дама с биографией Страница 84

— Оставь, пожалуйста, Марка в покое, надоело уже, — тихо проговорила она, изо всех сил стараясь не заводиться. — Он, безусловно, не подарок, однако и не стопроцентный мерзавец, как ты считаешь. В нем много всего намешано — и плохого, и хорошего…

— Уже и хорошего? — с саркастическим смешком, не дав договорить, мгновенно подхватил обличитель, как будто только и ждал, к чему бы снова прицепиться. — Может быть, я здесь уже третий лишний?

— Кость, не говори глупости! Это я лишь справедливости ради. Потому что считаю несправедливым, когда ты мажешь его исключительно черной краской и при этом всячески восхваляешь Викторию. В чужом глазу соринку видим, а в своем бревно не замечаем, так? Чем, позволь узнать, она принципиально лучше Марка? Тем, что снова из кожи вон лезет, чтобы разрушить твою личную жизнь?

— Что значит, из кожи вон лезет?! — вспыхнул он, оскорбившись за бывшую возлюбленную, и опять завел свою песню про химию и про Викторию, которая, как любая хорошая мать, волнуется о Тимкином будущем, хочет, чтобы ребенок поступил в институт.

— Хватит, Кость! Она тебя хочет, — оборвала его Люся, чувствуя, что еще минута втроем с «достойной уважения» Викторией, и можно запросто слететь с тормозов, высказать в запале уже вертевшиеся на языке соображение об аморальности взрослых, которые втягивают в свои игры ни в чем не повинных детей. — Да, тебя! Поэтому она под видом занятий и внедрила к тебе Тимофея. Использует его как наживку. Странно, что ты этого не понимаешь! Хорошая, как ты выражаешься, мать взяла бы ему преподавателя из того института, куда мальчишка будет сдавать экзамены! За сто долларов в час! Сам-то посуди, какой из тебя, по большому счету, репетитор?

Пока она высказывалась сдуру, Костя как-то испытующе-недоверчиво щурился, а при последних словах глаза его округлились от возмущения:

— Ну, знаешь, это уж слишком! — И он, резко развернувшись, чуть ли не бегом кинулся вниз по мостовой.

Догонять его, снова извиняться и снова объясняться Люся была уже не в состоянии — чересчур сильным оказалось напряжение сегодняшнего вечера. Сражаясь с Марком, она так долго держала себя в руках, что теперь сломалась. Вслед за усталостью на нее уже накатывала волна жалости к себе — одинокой, слабой женщине, на чью долю за последние полгода выпало столько испытаний, сколько этим двум здоровенным мужикам, которые вынимали из нее душу пять часов подряд, и во сне не снилось!

«Да пропадите вы все пропадом!» — жалобно всхлипнув, прошептала она, у двери в подъезд все-таки оглянулась, но мостовая была пуста. Лишь далеко внизу между голыми ветками бесплодных вишен, тридцать лет назад понатыканных безбашенными новоселами на продуваемой всеми ветрами глиняной горе, в свете фонаря со стройки мелькнула чья-то тень… Ладно, глядишь, завтра опомнится и позвонит. Отходчивый товарищ.

Он не позвонил ни завтра, ни послезавтра. Пришлось засунуть свою женскую гордость подальше и набрать самой. Вежливый докторский баритон в трубке ответил: «Извините, я сейчас занят». Оставалось только ждать. Если ты мужчине нужна всерьез, он обязательно объявится.

Выходные прошли, но он не объявился.

В понедельник, когда за огромными окнами бывшего НИИ уже искрилась настоящая весна, для кого-то, наверное, радостная и многообещающая, Люся без лишних слов положила Руслану на стол заявление об уходе. На вокзале взяла билет и поздним вечером села в питерский поезд.