Орхан Памук - Мои странные мысли Страница 86

– Первое, что мы сделаем, Райиха, – это пойдем в управу и возьмем сертификат, который подтверждает, что ты замужем за Мевлютом, потом пойдем в клинику и найдем двух докторов, которые подпишут форму, что ты беременна, и, наконец, возьмем чистый бланк разрешения, которое должен подписать Мевлют. Хорошо?

Ссора Мевлюта и Райихи разгорелась еще сильнее, но теперь не из-за ревности, а по более деликатному вопросу – надо ли Райихе сохранить ребенка. Супруги не могли говорить об этом в магазине или перед девочками, так что единственной возможностью было утро после ухода дочерей в школу. Мевлют был очень расстроен, когда понял, что Райиха воспринимает его нерешительность как тактику затягивания.

Он предвкушал мальчика и уже начал мечтать о такой возможности. Он назовет его Мевлидхан. Он думал о том, как Бабур[69] завоевал Индию с помощью троих своих сыновей, у которых были сердца львов, и о том, как четверо верных сыновей Чингисхана сделали своего отца самым грозным повелителем мира. Он все время твердил Райихе, что неудачи его собственного отца в Стамбуле были связаны с отсутствием помощника: когда Мевлют приехал на помощь из деревни, было уже слишком поздно. Но каждый раз, когда Райиха слышала слова «слишком поздно», она могла думать только о десятинедельном пределе для законных абортов.

Эти утренние часы после ухода девочек в школу, ранее бывшие для них временем для радостей любви, теперь были отданы бесконечной грызне и упрекам. Только слезы Райихи могли заставить Мевлюта немного смягчиться и сказать ей: «Все будет хорошо», и в такой момент смущенная Райиха могла ответить, что, может быть, действительно ей лучше оставить ребенка. Но она тотчас же жалела о своих словах.

Мевлют сам гадал – с нарастающей обидой, – было ли решение Райихи прервать беременность ее ответом на его бедность и все его жизненные неудачи. Ему казалось, что если он сможет убедить ее сохранить ребенка, это покажет всему миру, что у них есть все, что нужно в жизни. От этого станет ясно, что они более счастливы, чем даже Акташи, Коркут и Ведиха, у которых только двое детей. У счастливых людей детей много. Богатые и несчастные люди завидуют многодетным беднякам – как те европейцы, которые продолжают твердить, будто Турции надо заняться планированием семьи.

Однажды утром Мевлют поддался настояниям Райихи и ее слезам и пошел к мухтару местной управы за сертификатом, подтверждающим, что они женаты. Советника, который был еще и агентом по недвижимости, не было в конторе. Опасаясь вернуться к Райихе с пустыми руками, Мевлют немного побродил по улицам Тарлабаши: по старой привычке безработных дней его глаза блуждали по сторонам. За последние десять лет улицы Тарлабаши наполнились пустыми тележками торговцев, некоторые тележки оставались прикованными на цепи даже днем. Мевлют подумал о том, что с тех пор, как он перестал продавать бузу по ночам, он чувствует тесноту в груди.

Он посидел с чашечкой чая и немного поговорил о религии и о новом мэре с курдским торговцем металлоломом, который поженил его с Райихой тринадцать лет назад. Теперь на улицах Бейоглу было еще больше баров с выставленными на тротуары столиками. Он спросил торговца металлоломом про аборты. «В Коране сказано, что это великий грех», – сказал торговец, пускаясь в подробные объяснения, но Мевлют не слишком серьезно слушал его. Если бы это действительно был ужасный грех, почему так много людей все время делают аборты?

Но было кое-что из сказанного торговцем, что засело в голове у Мевлюта: души детей, вырванных до рождения из материнских утроб, живут в раю на деревьях, перепрыгивая с ветки на ветку, словно осиротевшие птицы, и неустанно скачут, как крохотные белые воробьи. Он не сказал об этом разговоре Райихе, опасаясь, что она не поверит, будто он не застал мухтара на месте.

Когда он пришел снова четыре дня спустя, мухтар сказал ему, что паспорт его жены просрочен и что, если Райихе надо получить какую-либо услугу от государства (Мевлют не уточнял, какую именно услугу), она должна прийти за новым паспортом. Такие вещи всегда пугали Мевлюта. Главный урок его покойного отца состоял в том, чтобы держаться подальше от правительственных записей и тех, кто их ведет. Мевлют никогда не платил государству никаких налогов. За это государство забрало его белую тележку для плова и уничтожило ее.

Убедившись, что муж в конце концов подпишет разрешение, которое требуется для аборта, Райиха устыдилась, что покинула его в магазине, так что с начала апреля она вновь начала появляться в «Свояках». Однажды там ее вырвало. Мевлют убрал следы, прежде чем их мог заметить кто-то из покупателей. Райиха больше туда не возвращалась.

Супругами было решено, что днем, после школы, Фатьма и Февзие будут ненадолго заходить в «Свояки» помогать мыть стаканы и наводить чистоту. Райиха затруднилась объяснить им, почему она сама не может помогать отцу. Чем меньше людей будет знать про ее ребенка – включая дочерей, – тем проще будет от него избавиться.

Мевлют велел детям мыть стаканы и убирать со столов, но он был слишком заботливым отцом, чтобы позволить им обслуживать покупателей и брать деньги, да и вообще заговаривать с кем-либо.

Фатьма была поумнее сестрички. Она знала, сколько стоят еда и одежда и что продается в каждом магазине; она знала, какие люди приходят в «Свояки», какая обстановка на улице. Она знала привратника, который продавал контрабандный товар через нищего на углу, знала, что ее мать дома одна, и знала даже то, что́ ждет бизнес ее отца. Она была полна покровительственной любви к нему, и Мевлют глубоко это чувствовал. Как он часто с гордостью говорил Райихе, если его магазин когда-нибудь стал бы успешным предприятием, он бы со спокойной душой оставил его в двенадцатилетних руках дочери.

Февзие в свои одиннадцать была еще ребенком: она ненавидела мыть, убирать, протирать и всегда находила причины увильнуть от работы. Мевлют пытался быть с ней строгим, но ему было трудно сохранять суровость на лице, ведь он знал, что это бесполезно. Мевлют любил болтать с младшенькой, обсуждая с ней заходивших покупателей.

Некоторые, не успев сделать глоток бузы, уже заявляли, что она им не нравится, и требовали деньги назад. Такой маленький инцидент мог дать Мевлюту и Февзие пищу для разговоров на два или три дня. Мевлюту нравилось подбирать забытую или оставленную покупателем газету и просить одну из дочерей почитать отцу вслух. Слушая, он удовлетворенно улыбался. Иногда он останавливал чтение, если что-то привлекало его внимание, и сразу же объяснял прочитанное. Таким образом, газета помогала ему преподавать дочерям небольшие уроки жизни, нравственности и ответственности.

Иногда одна из девочек со смущением рассказывала ему о своих текущих трудностях (учитель географии придирается к ней, или ей нужны новые туфли, потому что те, что есть, уже разваливаются, или она не хочет больше надевать старое пальто, потому что другие девочки смеются над ним), и, когда Мевлют понимал, что он никак не может помочь, он говорил: «Не переживай, все пройдет» – и постоянно завершал назидание следующим советом: «Пока ты хранишь свое сердце в чистоте, ты всегда в конце концов получишь то, что хочешь». Однажды ночью он подслушал, как дочери смеются над его привязанностью к одной-единственной мудрости насчет чистоты сердца, но не рассердился на эти маленькие дерзости.

Каждый вечер, перед тем как темнело, Мевлют оставлял магазин без присмотра на несколько минут, брал за руку дочь, чья очередь была помогать ему в этот день, переводил ее через необъятные толпы проспекта Истикляль на сторону Тарлабаши, следил, пока она не скрывалась из виду, а затем спешил обратно в «Свояки».

Однажды вечером, проводив Фатьму и вернувшись, он увидел Ферхата.

– Люди, которые отдали нам эту старую греческую лавку, присоединились к нашим врагам, – сказал Ферхат. – Цены на недвижимость и аренду растут в этом месте, мой дорогой Мевлют. Можно продавать здесь все, что пожелаешь, – носки, кебабы, белье, яблоки – и все равно зарабатывать вдесятеро больше, чем имеем мы с дорогой тебе бузы.

– Мы, в сущности, толком ничего не зарабатываем… – грустно согласился Мевлют.

– Вот именно. Я бросаю лавку.

– Что ты имеешь в виду?

– Нам придется закрыть ее.

– А что, если я останусь? – спросил Мевлют неуверенно.

– К тебе придут бандиты. Они потребуют с тебя оброк… И если не заплатишь, заставят тебя сильно пожалеть об этом…

– Почему бандиты не приходят к тебе?

– Я держу домá, которые курируют бандиты, подключенными к сети, так что оставленные греками особняки приносят хоть какую-то пользу для подобных ребят. Если ты заберешь все прямо сейчас, ты ничего не потеряешь. Забирай, продавай или делай с нашим имуществом все, что хочешь.