Канта Ибрагимов - Сказка Востока Страница 86

— А Седа мальчика родила.

— Откуда знаешь? — оторопел Малцаг.

— Мне отдашь? — теперь в упор глядела она на него. Кадык забегал по длинной, мускулистой шее мамлюка, и прежде чем он успел раскрыть рот, вновь неожиданно появился купец Бочек.

— Пойдем, быстрее, — буквально за руку схватил он Малцага, тот вырвался, бросился к девушке:

— Шадома, Шадома, — обнял он ее.

— Прости за все, не забывай, — тяжело дыша, шептала она и, уже расходясь, — ты ларец забыл.

— Он твой.

— Постой, — она рванулась к нему. — Травы, помнишь горные травы? Доставь мне их.

— Опять за свое?

— А другого «оружия» нет, и оно твоего сильнее. Помоги, прошу.

Эмир Малцаг хотел было что-то возразить, но Бочек его потянул за собой, и он, углубляясь в какой-то темный проход, с полуиронией крикнул:

— Безоружной тебя не оставлю!

Мираншах был третий из четырех, а теперь старший сын Тамерлана. Безусловно, он был отважный воин, неплохой полководец, но как человек крайне неуравновешенный, импульсивен, заносчив и очень ревнив. Эта ревность, а более зависть распространялась на всех, в том числе и на отца. Тимуру уже шел шестьдесят четвертый год. Пора бы оставить завещание, объявить наследника, и было бы проще всем, в первую очередь самому Повелителю. Вот если бы можно было довериться старшему, тогда и забот не было бы. Да в том-то и дело — Мираншах не достоин. Прямо об этом заявить Тимур не может (все-таки любит он всех детей одинаково), ибо знает: начнутся распри, подковерная борьба, и наследника могут свои же убить, что, как предполагалось, случилось с первенцем Джехангиром.

Вместе с тем, наследники — сыновья и внуки — уже взрослые воины, имеют свои семейства и должны иметь свой доход. Стал делить меж ними Тамерлан завоеванные земли. Начались ссоры, которые лишь он своей железной рукой сумел усмирить. И все же Повелитель поддался давлению старшей жены Сарай-Ханум, как-никак, а по традиции и по существующему положению дел, она — второй человек в империи Тамерлана, и ее сын, теперь старший, стал правителем не восточных, голодных монгольских степей, а богатого Кавказа, всей Передней Азии и Ирана.

Вот где много жителей и много богатств, вот где можно сколотить состояние, показать себя для престолонаследия. Однако Мираншаху не до этой суеты. Став, как и грезилось, полновластным хозяином, дань которому платят более пяти миллионов человек, он так вознесся, что даже не откликнулся на призыв отца в поход на Индию. Правда, послал запоздалое письмо Повелителю, что не сомневается в успехе, а сам очень занят, ибо отстаивает самые тяжелые западные рубежи империи, где проживают наиболее ретивые безбожники, идолопоклонники и иноверцы.

Мираншах действительно очень занят. Каждую ночь он в «Сказке Востока». Там все для него бесплатно, кроме одного — он играет на огромные деньги со всеми аферистами. Бывает, что выигрывает, но чаще проигрывает. И тогда в угарной злобе он может многое натворить, кого угодно избить, а бывало, чуть ли не убить. Но в «Сказке Востока» последнее недопустимо, тогда он крушит столы, стулья и все подряд. Вот и накануне он до утра гулял. Многое не помня, к обеду проснулся, в руке боль: острая деревянная заноза глубоко засела в руке.

— Молла, Молла, где ты, шелудивый пес? — кличет он Моллу Несарта.

Хотя и есть у него другая прислуга, но он другим не доверяет. А вот Молла изначально прибыл сюда с личной пайзцой Тимура, что дает особый статус и особые привилегии, но только не в свите Мираншаха. Не один фаворит отца и местный сановник был казнен, посажен в тюрьму или просто выгнан со службы пинками. Вокруг Мираншаха остались одни лишь проходимцы, лизоблюды и льстецы. Как ни странно, Молла Несарт — один «долгожитель» в свите Мираншаха, и это не оттого, что он тоже преуспел в восхвалениях, а оттого, что он первый догадался очень мудро сказать:

— О сиятельный хан, на этой древней персидской земле было много великих царей. Но таких, как ты, — впервой. Ты — подлинный властелин. Настоящий шахиншах.[143]

С тех пор не иначе как Шахиншах называют Мираншаха. За такую услугу Молла Несарт получил явные преференции; он отправился в Марагу и занялся своим делом — перевозкой в Самарканд местной разрушенной обсерватории, а заодно — любимой астролябией. Однако вскоре его вызвали в столицу, в Тебриз, и прямо на заседании двора, где Мираншах за какой-то пустяк отдал приказ казнить верховного судью и тут же объявил:

— Назначаю главным судьей этого звездочета, — указав на Моллу Несарта.

Вся свита кинулась поздравлять мудреца со столь высоким назначением. А Несарт любезно поблагодарил всех и попросил слова у правителя.

— О величайший Мираншах, скажи, разве ты поклоняешься звездам и веришь всяким шарлатанам-звездочетам?

— Хм, конечно, не верю.

— Тогда как ты можешь назначить какого-то звездочета верховным судьей? Я буду судить, как подскажут звезды. Прошу, отмени свое назначение.

Словно выпущенный из клетки, довольный Несарт вновь отправился в обсерваторию Мараги. А тут письмо из Индии от самого Тимура: «Есть сведения, что мой сын Мираншах совсем свихнулся. Доложи как есть».

Старик Несарт понял, что попал меж двух огней, да делать нечего, и он пишет ответ: «Повелитель! С ума сошел тот, кто

о скалу своей башкой бьет. А пока чужие чубы летят. Так что можешь гордиться — твой сын порою превосходит тебя».

Неизвестно, попала ли эта переписка в руки Мираншаха, но Молла опять был вызван в Тебриз, где правитель заявил:

— Ты, Молла, в счетах, как я знаю, силен. А ну-ка, проверь, как расходовались наши средства. — Перед Несартом положили исписанный казначейский фолиант.

Молла Несарт несколько дней подбивал дебет с кредитом, разница была внушительной. Зная крутой нрав Мираншаха, Молла многое скрыл, показал лишь толику нестыковки. Но и этого оказалось достаточно: сын Тамерлана вызвал главного казначея прямо на обед, обвинил в воровстве и сказал:

— Пока я обедаю, съешь свои грехи, и тогда я, может быть, помилую тебя.

Молла Несарт при этом тоже присутствовал. Он видел, как краснощекий, упитанный казначей рвал на куски пухлый журнал и вместе с толстой кожаной обложкой пихал пальцами в рот и тяжело глотал. Вначале от чрезмерной спешки и усердия казначей стал пунцовым, потом темно-бордовым, и слезы из ошалелых глаз.

— Поторопись, видишь, я заканчиваю есть, — хладен голос Шахиншаха, а казначей уже весь посинел, съел.

— В подвал, — выскребая меж зубов кусок мяса, встал из-за стола правитель. — Воды не давать, ничего не давать. А ты, — указал он тем же пальцем на Моллу Несарта, — отныне казначей. Ха-ха.

Вновь вся свита бросилась к Молле, стала его поздравлять, перед ним выслуживаться, лебезить и даже своих дочек в жены предлагать. А Несарт думает о другом: бывший казначей в истошных криках, болях и мучениях спустя неделю в подвале скончался, все его имущество по указу Шахиншаха пошло на распродажу и в казну царя; эту бухгалтерскую проводку теперь осуществляет новый казначей и все по-новому. Вскоре Шахиншах узнает от Моллы, что денег нет, и требует представить отчет.

Перед ним выкладываются высохшие пласты армянского лаваша,[144] на них четкие записи каламом.[145]

— Что это такое?! — заорал Мираншах. Молла смиренно молвил:

— О Повелитель! Твой покорный слуга ведет учет на этом лаваше, потому что желудок мой слабый, старый, больной и вряд ли сможет переварить незаслуженный обед.

Воровства здесь не было, и Мираншах казначея простил, но вскоре случилось совсем неожиданное. Выяснилось, что во время священного поста в армянском селе потребляли еду, из-за этого село наказали, отобрали почти все добро и не только у христиан-армян, но и заодно у всех подряд.

Обездоленные люди с жалобами пришли в город и, не попав к Шахиншаху, слезно обратились к казначею. Сжалился сердобольный Молла Несарт, как по учету был приход, так все и выдал обратно.

Тут же Мираншаху доложили: «Этот новый казначей, пусть сгорит его отец в могиле, раздает из твоей казны деньги направо и налево».

Разгневанный Шахиншах вызвал казначея:

— Ты что же, хочешь повторить путь своего предшественника? Кому ты раздаешь мои деньги?

— О величайший из царей, — в почтении склонился старый Молла. — В честь великого праздника Рамадана раздаю деньги вдовам, сиротам и беднякам, ради твоего благополучия и благоденствия.

— Какое там благополучие и благоденствие? Ты разоряешь меня. Хочешь загнать в нищету и в могилу? Я казню тебя!

— Это всегда успеется, — выпрямился старик. — Но вначале, как положено перед казнью, выслушай меня.

— Говори, старый плут.

— Каждого, кому я даю деньги, предупреждаю, что они обязаны вернуть их после смерти твоего отца, великого Тимура.