Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 86

Отец Мурэшану приехал верхом, остановился у ворот, подозвал работника и попросил передать, что ждет господина управляющего. Долго ждать ему не пришлось — из ворот, тоже верхом на лошади, выехал Иосиф Родян, ответивший на приветствие священника. Казалось, смотрит он на высшее существо, которое может вызволить его из беды. Дорогой если кто и говорил, то только отец Мурэшану. Иосиф Родян отвечал коротко «да» и «нет». Но голос у него дрожал, и страх проступал на лице, когда он смотрел на священника. Порой Родяну чудилось, что этот бородач и впрямь спасет его, и тогда он взирал на священника, как на самого господа бога.

Дорога до «Архангелов» вышла неблизкой, потому что тропинки, проложенные напрямик, завалило снегом. Пришлось держаться санного пути. Один-единственный сторож вышагивал между землянками на прииске. Заледеневшую тишину нарушал лишь скрип шагов сторожа и лошадей. Порывистый северный ветер отряхнул ели от снега, и теперь они, грозно чернея, обступили белую поляну перед входом в штольню. Землянки все были пусты, кроме одной, окошечки которой заиндевели изнутри, а из трубы поднимался голубоватый дым. Десяток холмиков золотоносной породы запорошил снег, сделав их похожими на детские могилки. Из входа в штольню вырывались клубы пара и, быстро смешиваясь с прозрачным морозным воздухом, исчезали.

Сторож молча взглянул на приехавших, равнодушно поклонился и взял лошадей под уздцы.

— В штольне, — буркнул он на вопрос священника «А где же рудокопы?» и стал пристукивать нога об ногу промерзшими сапогами, стучавшими будто костяные.

— Неплохо бы позвать! — предложил отец Мурэшану, испытующе глядя на Родяна.

— Конечно. Сейчас позовем, — отозвался, вздрогнув, управляющий.

Пока сторож ходил за рудокопами, лошадей держал священник; он поглаживал их, похлопывал по мордам, а они норовили потереться о его пальто. Священник молчал. По дороге к прииску он говорил без умолку и теперь вдруг не знал, что сказать. Возможно, запустение «Архангелов» так гнетуще на него подействовало. Он ждал рудокопов, чтобы начать молебен, и нетерпеливо поглядывал на вход в штольню.

Наконец вместе с паром из штольни один за другим появились шесть человек с землистыми лицами, перепачканные в грязи. Они принесли с собой тяжелый острый запах, столь характерный для тех, кто работает в глубинах земли. Ни искры радости не засветилось в их взгляде — усталые, мрачные, они сухо поздоровались с приехавшими. Сторож вынес из землянки квадратный столик, установил его перед входом в штольню, поставил на него чашу с водой, положил деревянный крест и кропило-веничек из базилика, от которого остались лишь голые стебельки.

Вслед за отцом Мурэшану все подошли поближе к столику. Священник развернул епитрахиль, обернутую вокруг старого молитвенника, перекрестился, надел ее и начал богослужение.

В морозной тишине голос его раздавался отчетливо и гулко:

— К тебе, Матерь Божия, прибегаем мы, грешные и смиренные, и из глубины душ наших исторгаем мольбу: смилостивься, владычица, и поспеши, ибо гибнем от искушений бесчисленных…

Рудокопы склонили головы и еще больше помрачнели. Самый старший из них пел вместо дьячка, который не решился поехать на прииск в такой мороз. Но ни молитвы, ни песнопение, казалось, не трогали рудокопов, суровые их лица ничуть не смягчились, как обычно бывало при богослужении. Всем им чудилось, что они отпевают «Архангелов».

Один только управляющий трепетал от звучного голоса священника. Только он один, хоть и мало вникал в смысл моления, был во власти этого чистого голоса, который взмывал вверх и падал вниз, вибрировал и плавно лился. Надежда избавиться от нежданной беды переполняла его волнением, и, когда вход окропили святой водой, Родян горячо поцеловал деревянный крест с детски неумелым изображением крещения Христа.

Иосиф Родян торопливо следовал за священником, который, прочитав уже внутри штольни молитву, шел при свете сальной свечи сторожа вперед к новой галерее, дышащей им навстречу тепловатым влажным воздухом, каким дышит глубокий погреб, если открыть его среди зимы.

Шестеро землекопов рады были вновь оказаться под землей. Во время богослужения их влажная одежда успела промерзнуть и даже покрылась ледяной корочкой. Иосифу Родяну казалось, что двигаются они чересчур медленно. Сам он готов был лететь на крыльях по новой галерее. Его не покидала лихорадочная мысль: «В самом конце мы обязательно найдем золото!» В редкие минуты, когда его отчаяние освещалось вдруг надеждой, он готов был верить даже в чудеса, о которых всю свою жизнь не желал и слышать. Сейчас Иосиф Родян то и дело торопливо забегал вперед, но, спохватившись, останавливался и опять плелся вслед за священником. Он похож был на бедняка, который не знает, как вести себя, как поступить, чтобы не потерять чего-то весьма ценного, что он надеется получить.

Наконец они добрались до новой галереи. Сальная свеча отбрасывала бледный желтый свет на коричневый гранит, из которого если и можно было что-то добыть, то только мелкие крупинки кварца, но никак не золото. Священник окропил святой водой и стены, и каменный свод, прочел молитву, снял епитрахиль и, завернув в нее старый молитвенник, проговорил:

— Дай вам господь бог счастья!

— Дай, господи! — отозвались из темноты рудокопы. И голос их эхом прокатился по штольне.

Управляющий тяжело вздохнул. Он стоял у самого входа и, наклонившись к стене, внимательно рассматривал породу. Резко выпрямившись, он молча вышел вслед за священником. Рудокопы остались в забое и, повздыхав о зря потерянном времени, принялись стучать молотами.

Всю дорогу до самого дома Иосиф Родян молчал. Отец Мурэшану сначала говорил о чем-то, но потом и он умолк, и только скрип снега под копытами лошадей сопровождал их до самого дома.

Доамна Марина сидела как на иголках, ожидая мужа. Она почему-то была уверена, что после молебствия судьба их решительно переменится. Увидев мужа, забросала его вопросами, и ее льстиво звучащий голосок, казалось, воскрешал их юность. Но, заметив, что Иосиф молчит, она вновь погрузилась в тупое безразличие, голос ее угас и последние слова она произнесла почти шепотом: «Нужно ведь человеку иметь и веру».

Иосиф Родян не слышал, что говорила ему жена.

Старик Ионуц Унгурян, видно, узнал от кого-то о молебне на прииске, и не успела Марина выйти из дома, как увидела поднимающегося на крыльцо компаньона «Архангелов». Был он уже слегка подвыпивши и вошел к Иосифу Родяну, не постучав в дверь.

— Правильно сделал, что окрестил ее, — заговорил Унгурян, подходя к Иосифу.

Тот, словно мячик, подскочил на диване и с ужасом поглядел на старика.

— Ох-ох-ох! — продолжал Унгурян. — Ты, верно, заснул, а я разбудил тебя! Вот и я так тоже: приду с мороза домой, в тепло — сразу в сон клонит.

Управляющему стало неловко; опустив глаза в пол, он пересел на стул.

— Хорошо, что отслужил молебен на прииске, — с удовлетворением повторил старик и тоже уселся, не дожидаясь приглашения.

Иосиф Родян кивнул.

— Правильно сделал. Еще раз освятил ее… Много там покойников! Много грехов незамоленных. А мороз все стоит.

— Стоит, — подтвердил управляющий.

— И ты толочь руду не можешь?

— Не могу.

— Страшная зима. Пройдет еще недели две и, боюсь, камни будем грызть.

— Камни? — отшатнулся Родян.

— А что? Наше золото в камне спрятано, а дробить этот камень мы не можем. Самое большее две недели — и конец нам. — Старик сдавил пальцами горло. — Если, конечно, бог не смилостивится! Я все жду, вот-вот телеграмма грянет, что мой надумал застрелиться. Больно давно не требовал с меня денег. А ты не знаешь, управляющий, почему он так долго денег с меня не спрашивает?

— Кто? — устало переспросил Родян с видом человека, которому не дают спокойно жить.

— Ты что ж, не слушаешь, что я говорю? Сынок мой, адвокат…

— Не знаю, — отрезал Иосиф Родян.

— А я думаю, что он либо взялся за ум и принялся учиться, либо решил сразу такую сумму запросить, какую мне вовек не выплатить. Так вот я думаю! — покачал головой старик.

Видя, что от управляющего ничего не добьешься, старик убрался восвояси, приговаривая:

— Хорошо, что ты ее окропил… Много грехов незамоленных…

В конце недели, после богослужения, покинули «Архангелов» и последние рудокопы. Прииск опустел, только один сторож на жалованье топтался среди сугробов и пустых землянок, а чаще всего сидел в одной из них, где была печка, и неподвижно смотрел на огонь.

Все последние дни Иосифу Родяну казалось, будто тело у него — одна сплошная болячка. Любое движение причиняло ему боль. Боль ему причиняли не только прикосновения, но и слова, которые решалась произносить его жена. С некоторых пор ему стало казаться, что сам он все округляется и становится похожим на огромного и омерзительного клеща, а руки и ноги у него усыхают и становятся похожими на веретена.