Лия Флеминг - Спасенная с «Титаника» Страница 87

Порой идентифицировать погибшего можно лишь по отпечатку пальца. Всякий раз, когда Фрэнк обводит взглядом длинный ряд тел, узнавая знакомые лица, часть его души умирает вместе с ними. Как можно произносить благословения, видя столько оборванных молодых жизней? И тем не менее это его работа. После того как трупы накроют холстиной и забросают землей, Фрэнку предстоит написать гору похоронных писем. Иногда он так устает, что перо застывает в пальцах, и он часами смотрит в пространство, моля Бога ниспослать ему сил в тысячный раз исполнить свой скорбный долг.

Англо-американские войска вгрызаются в землю под шквальным артиллерийским огнем с Албанских гор. Пробиться вперед практически невозможно. Устранить вражеские орудия, расположенные в выгодной позиции, способна только авиация. Противник контролирует каждое движение на прибрежной территории, блокируя атаки.

Если Фрэнку удается заснуть, ему снятся кошмары: совсем юный парнишка на последних секундах жизни цепляется за английский флаг. «Не дайте мне умереть, падре, я не хочу умирать…» Фрэнк мог лишь держать несчастного за руку, пока остекленевший взгляд паренька не устремился в блаженную пустоту. Еще ему снится немец, который прижимает к губам фото своего сына и плачет. «Святой отец, помогите мне, я хочу исповедаться». Фрэнк помолился над ним, отпустил грехи, как любому из своих солдат. Кто знает, добровольно или по принуждению этот человек пошел в армию, и насколько претили ему война, боль и кровь?

Есть и такие, кто при виде священника плюются и чертыхаются. «Пошел вон! Ступай куда-нибудь в другое место, обойдемся без тебя!» Хотя большинство солдат испытывают облегчение, когда Фрэнк приходит к ним, точно пес, учуявший запах людей. Он приносит письма, передает весточки, слушает жалобы или просто сидит вместе с ними, дымя сигаретой.

Военные священники тоже гибнут, и это все больше заметно. Ряды капелланов редеют, замен почти не присылают. Особенно не хватает католических священников. Тем, кто еще жив, кажется, будто они делают недостаточно, ведь они не могут прийти ко всем, кому нужна помощь. На каждую секунду активных военных действий приходится час затишья, когда капеллан молитвой поднимает боевой дух солдат, вселяет в них надежду.

Фрэнк надеется, что со следующей атакой они прорвутся на север. Он жаждет увидеть Святой Престол, услышать итальянскую речь, радостные возгласы освобожденных. В ушах у него стоит родной язык отца. Впереди несколько драгоценных дней отпуска на восстановление сил и бюрократические формальности, которые положено уладить священнику. Но кто будет молиться за солдат в его отсутствие, кто займет его место? Нет, сейчас нельзя позволить себе роскоши наслаждаться уединением и душевным покоем в каком-нибудь монастыре. Фрэнк будет отдыхать ровно столько, сколько и солдаты, ни часом больше. Он не сможет смотреть в глаза этим изможденным людям, если вернется сытым и выспавшимся, в чистой форме.

Как-то там Пол, знакомый священник ордена иезуитов? Они познакомились во время подготовки, а сейчас Пол – в авангарде наступающих частей. Фрэнк завидует жесткой военной дисциплине иезуитов. Они всегда на передовой и представляют здесь самую большую когорту католических священников, близких к мирянам и все же отделенных от них духовным призванием. Фрэнк воочию убедился в их храбрости и жертвенности, хотя они такие же люди, как и все. Как и все, они могут ошибаться, испытывать различные страхи, гадать, кто из них доживет до следующей мессы и сколько солдат вернется домой с войны. Страх – великий уравнитель.

Ныряя в окоп, Фрэнк со стыдом обнаруживает, что его рука сжимает на дне кармана крохотный башмачок – scarpetta d’Angelo. Поначалу пинетка пахла домом и маминым душистым мылом. Теперь она перепачкана пылью и грязью от пальцев, но пока никуда не делась. Как и он. Он тоже пока жив.

Солдаты считают, что он заговоренный. «Держитесь поближе к отцу Фрэнку, с ним не пропадете», – со смехом говаривают они новичкам.

В нем видят мудрого родителя, хотя он совсем не намного старше большинства из них. Святой крест в петлице отделяет Фрэнка от остальных, но не настолько, чтобы в его присутствии нельзя было шутить и дурачиться. На войне есть время и для личных моментов – кто-то делится плохими новостями, кто-то жалуется на зуд в паху, а после осмотра венеролога признается в грехе, – всякое бывает. Отец Фрэнк присматривает за своими чадами, которые готовятся оборонять траншею. Он знает, что матери в муках производили их на свет и воспитывали с любовью и заботой.

Пусть все сложится удачно. Когда война закончится, он сделает все от него зависящее, чтобы молодым парням никогда не пришлось платить столь высокую цену, как этим ребятам на плацдарме в Анцио. Передовая линия фронта полностью изменила мировоззрение Фрэнка, привела к открытию, что человеку, не рожденному католиком, вовсе не обязательно заранее уготован ад. Храбрецы есть среди приверженцев всех конфессий и даже среди атеистов, и эти люди тоже на верном пути. Жизнь нельзя делить на черное и белое. Фрэнк все чаще задумывается о том, что уже не сможет вернуться к прежним строгим догматам – если, конечно, выживет.

– «Анцио Энни» опять дает нам прикурить, падре!

Грохот взрыва и крики о помощи заглушили голос, прозвучавший совсем рядом. Пора вылезать из траншеи на поиски раненых и убитых. Фрэнк взялся за дело, стараясь унять дрожь в руке, которой осенял себя крестом. «In mano tuo, Domine»[32], – бормотал он, ползя на животе в направлении стонов. Как далеко… Отец Фрэнк не выносит криков несчастных, которым даже некому вколоть обезболивающее, поэтому он всегда старается не допустить, чтобы солдат в одиночестве умирал на дне воронки от взрыва.

Над головой свистели пули, однако Фрэнк упрямо полз дальше. Солдаты называют его ищейкой за безошибочное умение отыскать раненого. Вряд ли это так. Скорее, им руководят безумный страх и целеустремленность. Именно эти чувства заставляли его сейчас двигаться вперед, на слабеющий голос. Фрэнк увидел двух скорчившихся на земле солдат: один, убитый выстрелом в голову, удивленно смотрел в небо, второй трясся в болевом шоке, обхватив руками живот.

Времени не было. Фрэнк не мешкая прижал к ране ватно-марлевый тампон и сделал укол морфия стонущему бойцу, затем закрыл глаза его мертвому товарищу и успел прочитать короткую молитву. «Нет, святой отец, он был евреем», – еле слышно выдавил раненый. Фрэнк начал читать над убитым «Шма Исраэль» и внезапно почувствовал, что над ним нависла тень. Подняв глаза, он увидел дуло винтовки и серо-зеленые штаны вражеского солдата, наблюдающего за ним сверху. А потом он услышал слова, от которых внутри все похолодело:

«Для тебя, святой отец, война закончилась».

Глава 111

Италия, 1944 г

Капитан Родерик Паркс смотрел на Гору Смерти. Пальцы примерзли к биноклю, глаза полузакрыты от усталости – сказывается бессонная ночь под бомбежками. Уже два месяца они торчат здесь, под шквалом огня из крепости, расположенной в Апеннинах. Для некоторых батальонов это место стало кровавой адской бездной – выжили единицы. Сколько обстрелов предстоит еще выдержать, прежде чем они возьмут городок Санта-Мария-Инфанте вместе с соседними холмами и продвинутся на север?

Теперь рев авиамоторов вызывает слабую радость: удары бомбардировщиков ровняют с землей древнюю крепость, превращают здания в пыль. Другого способа нет.

Родди очень ждет известий о прорыве в Анцио, однако и там все без перемен, и Рим до сих пор не взят. Атака захлебнулась, войска застряли в богом забытой дыре, пытаясь хоть как-то укрыться от вражеского огня.

Почему он пошел на войну? Мог ведь преспокойно остаться дома, в безопасности. Ради этого самого момента, шанса посмотреть в лицо смерти, необходимости вести людей на гибель? Ради того, чтобы жить, как дикие звери, в холоде, грязи и паразитах? Итальянская кампания – это забытый фронт, на котором остановилось время. Слякоть, мулы и горы. Унылое Рождество они встретили, забившись в разбомбленную церквушку. Кто-то даже заиграл на губной гармошке «Святую ночь». Родди накрыла волна неизбывной печали и тоски по дому. Когда солдаты поникли головами, внимая одинокой губной гармошке, по щекам Родди потекли слезы.

Гора взирает на них, точно глаз циклопа. Зоркий глаз снайпера ловит каждое движение; стоит выдать себя, и тут же грянет выстрел. Во время воздушной атаки при каждой вспышке оранжевого пламени солдаты не испытывают никаких чувств, кроме облегчения – их еще не убили. Во всем виновата война, она лишает человека человечности и сострадания. Монастыри, церкви, замки, чудесные деревушки на склонах холмов – все, что создано во славу Господа, – гибнет в огне. Все это должно быть уничтожено, если они хотят наконец отбросить врага за Альпы.

Когда пыль, дым и туман рассеялись, Родди увидел, что цель достигнута, а значит, нужно воспользоваться шансом и двигаться, двигаться, отбивать однажды отданную территорию. Но среди груды камней, в которую превратилась разрушенная деревня, могут оставаться союзники, готовые объединить усилия и отвоевать больше земли. Будет замечательно, если их части соединятся и выступят вместе.