Анхела Бесерра - Неподвластная времени Страница 9

С годами Сара и Кадис научились отделять любовь от работы и превращать поражения в победы. Они не уставали благодарить суровых критиков, вопреки суждениям которых сумели подняться на вершину.

Те, кто полагал, что Сара безвольно копирует мужа, в конце концов признали, что это не подражание, а своего рода симбиоз; утонченная игра по правилам, понятным только двоим, смелый эксперимент на грани искусства и психологии, увлекательное путешествие в неизведанные доныне миры.

Первые осенние дни пролетели в предвыставочной суете и спешке, возрожденных надеждах и вновь обретенных супружеских ласках.

В день открытия Сара подошла к окну и отдернула занавеску, ожидая, что небо, как в последние дни, окажется плотно затянуто тучами, но вместо этого увидела припозднившуюся луну, не пожелавшую покидать бесстыдно синий небосвод. Выставке ничто не угрожало.

Счастливая, Сара вернулась в постель и прижалась к разнеженному во сне Кадису. Художник обнял жену, бережно коснулся ее груди и нежно прошептал:

— Мазарин...

17

Вечером на Елисейских Полях собралась огромная толпа художников, критиков и просто любопытных, но за оцепление, туда, где были выставлены невиданные скульптуры, пускали только избранных. Среди шумной публики, явившейся на модное мероприятие лишний раз продемонстрировать внешний лоск и внутреннее убожество, оказалось немало знаменитых представителей богемы. Наточившие перья и клыки критики рыскали в поисках малейшего огреха, едва заметного просчета автора, чтобы разразиться едкими комментариями. Пресса, радио и телевидение, вооруженные диктофонами, видеокамерами и фотоаппаратами, самозабвенно снимали, записывали и щелкали все, что попадалось им на пути. Чопорные миллионеры тащили за собой разодетых спутниц. И все без исключения ждали триумфального прибытия четы великих творцов.

Через десять минут, когда полиции удалось обуздать уличное движение, собравшихся оглушил топот лошадиных копыт. Со стороны площади Согласия на широкий бульвар вступила кавалькада белоснежных арабских скакунов с развевающимися на ветру гривами; за ними следовал позолоченный мусоровоз, из которого во все стороны разлетались золотистые листовки с названием выставки: "Подлинности".

Выстроившись по сторонам грузовика, всадники шагом сопроводили его до Гран-Пале. Над толпой пронесся вздох изумления.

Из кузова мусоровоза под гром аплодисментов появились Сара Миллер и ее супруг, оба в черном.

Пока художники приветствовали собравшихся и позировали для прессы, сквозь толпу к оцеплению пробралась босая девчонка в черном пальто.

Кадис заметил ее издалека. Бледное личико без тени макияжа казалось до боли юным и чистым. Из-под черного берета выбивались локоны цвета меда, глаза, похожие на две золотые монеты, лучились нежностью и лукавством.

Репортеры и фотографы окружили Сару и Кадиса плотным кольцом, вопросы сыпались со всех сторон, не давая перевести дух.

— Как вы относитесь к творчеству своей жены?

Чья-то камера загородила Мазарин. Кадис отстранил объектив и начал пробираться к девушке, не сводя глаз с ее босых ног.

— Вы склонны рассматривать выставку как политический протест?

Какого дьявола она здесь делает?

— Ее можно считать призывом к бунту?

Какая она красивая... И как она здесь не вовремя.

— Ваше молчание означает согласие?

Кадис не отводил от Мазарин острого, внимательного взгляда. Он укорял свою ученицу, безмолвно приказывал ей уйти...

— Не собираетесь ли вы обратиться в своем творчестве к судьбе городских маргиналов?

Нет, пусть остается, только близко не подходит. Просто знать, что она где-то здесь...

— Не кажется ли вам, что недавние волнения на окраине города можно как-то соотнести с проблематикой экспозиции?

Сара шептала что-то ему на ухо, но Кадис не слышал. Мазарин целиком завладела его сознанием. Бурное море в ее глазах, гладкая кожа ее босых ног...

— Кадис, могу я узнать, что с тобой творится? — поинтересовалась Сара, улучив момент, когда напор прессы немного ослаб. Опомнившись, Кадис крепко сжал руку жены, намереваясь поскорее увести ее подальше от толпы и, само собой, от своей ученицы.

— Здесь слишком много народу. Пора забраться внутрь. Мне явно не повредит двойное виски.

Мазарин жадно разглядывала Сару Миллер. Законная супруга Кадиса, героиня стольких книг и журнальных статей, настоящая знаменитость, женщина, каждую ночь засыпавшая подле ее кумира, стояла в двух шагах от нее. Эта женщина делила с Кадисом все, кроме радости. Мазарин с горечью признала, что ее соперница не просто красива: она излучала талант и внутреннюю силу.

На мгновение их взгляды скрестились, и Сара холодно улыбнулась девушке. Мазарин ответила на улыбку, искоса посмотрев на учителя, чтобы напомнить себе, ради кого она сюда пришла.

Знаменитая чета растворилась в толпе репортеров, гостей и критиков, а Мазарин снова осталась совсем одна.

В небе сгущались тучи, и зеваки, осознавшие, что ничего интересного больше не произойдет, постепенно начали расходиться. Внезапно запахло дождем, и густые облака рассекли первые молнии. Девушка не двигалась с места, продолжая глядеть на дверь, за которой исчезли Кадис и Сара Миллер. Ее ступни затекли от усталости и холода.

Мазарин не собиралась уходить. Ей хотелось снова увидеть Кадиса, ощутить его присутствие. Приблизиться к нему, сделаться ему необходимой и за пределами студии.

Хлынул дождь, и скоро Мазарин вымокла до нитки. Полы пропитанного водой шерстяного пальто обвисли и почти касались земли. Девушка по-прежнему не двигалась, словно приросла к асфальту.

Кадис смотрел на дождь из широкого окна Гран- Пале; он держался в стороне от гостей наедине со стаканом виски и своей печалью. Глядя на площадь сквозь залитое водой стекло, художник вел безмолвный диалог со своей ученицей.

— Мазарин, малышка... что же ты стоишь под дождем?

— Кадис... Не бросай меня. Неужели не видишь, как ты мне нужен?

— Тебе не стоило здесь появляться.

— Разве не я твое вдохновение?

— Наша жизнь сон. Не нужно путать его с реальностью.

— Мне холодно.

— Девочка моя... Ты дрожишь. Иди домой.

— Если бы ты мог меня обнять...

— Завтра, едва рассветет, я буду с тобой.

— Как же мне хочется, чтоб ты меня обнял.

— Завтра ты будешь мне позировать. Я вновь увижу твое тело и услышу, как бьется твое сердечко.

— Прикоснись ко мне.

— Я буду любоваться тобой...

— Коснись меня рукой, как касаешься кистью.

— Я не трону тебя, не оскверню. Ты чиста. Моя дева, прекрасная дева.

— Кадис...

— Девочка моя. Как поздно я тебя встретил!

— Поцелуй меня. Мне нужен твой поцелуй. Я хочу ощутить твой язык у себя во рту. Хочу знать, на что похож твой поцелуй.

— Как поздно! Нет, лучше я буду тебя писать. Пусть мое желание остается неутоленным. То, что можно написать, никогда не умрет.

— Обними меня. Мне так нужно твое объятие.

— Мы просто поиграем. Я превращу твое тело в живой холст, стану ласкать его одними глазами.

— Мне нужно твое тело. Твое тепло... Мне так холодно.

— Нельзя разрушать колдовство.

— Иди ко мне...

— Нельзя обрезать крылья вдохновению.

— Пожалуйста...

— Мне достаточно поймать твой взгляд, прикоснуться к твоей душе... Так рождается искусство.

— Кадис...

— Иди домой, малышка. Завтра мы снова увидим наш сон.

— Подойди...

Кадис отошел от окна. Слезы Мазарин мешались с дождевыми струями. Девушку вновь охватило тошнотворное ощущение собственного сиротства. Мазарин задыхалась от рыданий, одиночество тянуло ее к земле, как тяжелое мокрое пальто. В небе с новой силой засверкали молнии; серебряные сполохи пронзали небосвод над головой Мазарин, словно обнося ее магическим кругом; внутри этого круга не было дождя. Стекла в окнах Гран-Пале зазвенели от оглушительного раската грома. Молнии вспыхивали и гасли, подчиняясь ритму непогоды. Безжалостная ночь накрыла дворец ледяным саваном.

А на другом конце улицы, укрывшись за пеленой дождя и тумана, Мутноглазый с неподдельным интересом и нескрываемым отвращением разглядывал свой портрет. С одной стороны, было здорово видеть, как твое собственное изображение возвышается посреди мокрого тротуара; с другой — его главное сокровище — символ — оказалось выставленным на всеобщее обозрение. Что скажут остальные, когда увидят его изображение? Ведь он позволил сфотографировать то, что должно быть скрыто!

Убедившись, что жандармы разошлись и выставка осталась без охраны, Мутноглазый медленно направился к скульптурам, не вынимая изо рта сигареты.