Дино Буццати - Загадка Старого Леса Страница 9

Заметив, что Маттео крайне взволнован и изнурен напрасными метаниями по небу в поисках туч, ветер захотел подсобить ему и протащить громадный облачный ком до самого Нижнего Дола. Маттео несся следом за ним, подбирая — впрочем, в этом не было необходимости — растерявшиеся по пути клочки облаков.

Со всеми этими проволочками Маттео опоздал к условленному часу. Люди стали думать, что он не явится вовсе; кое-кто, беззаботно насвистывая, уже спускался обратно в долину, а Эваристо (правда, мало кто знал об этом) решил, что удача улыбнулась ему. Однако где-то в четверть шестого с юга начала надвигаться серебристая гряда туч.

Благодаря стараниям могущественного союзника Маттео облачная громада в мгновение ока достигла устья долины. Маневр получился быстрым и ловким, но, надо признать, не слишком продуманным. Ветер хватал облака в неистовой спешке, и масса вышла недостаточно плотной. Над долиной нависла мрачная тень, и все-таки в тучах зияли прорехи, сквозь которые пробивалось солнце. При таком раскладе устроить бурю было невозможно.

Однако все это произвело на собравшихся сильное впечатление. У людей сердце замерло, женщины упали на колени и принялись креститься, из поселка поплыл густой колокольный звон.

Но Эваристо остался невозмутим. Дать тучам отпор и вытолкнуть их из долины было бы не под силу даже ветру позначительнее его. Эваристо сразу сообразил, что нельзя терять ни минуты. Если Маттео удастся залатать дыры между облаками и снова сбить их в тяжелый ком — тогда все пропало, битва проиграна.

Проворно, но без суеты Эваристо взялся за дело, он пытался разметать тучи по небу, отогнать их подальше друг от друга, пробить широкие бреши там, где в облачном покрове были разрывы, и рассеять самые черные тучи, кружась вокруг них и отщипывая кусочки. Ничего другого ему не оставалось.

Эваристо пожалел, что вообще ввязался в это дело, он уже не надеялся сладить с огромной стаей облаков, но вскоре воспрянул духом, обнаружив, что Маттео не сопротивляется.

Над долиной грохотал гром, и все же облака редели и мало-помалу таяли. Снизу, из толпы, доносились ободряющие крики.

На выступе скалы стоял Симоне Дивари, инженер, следивший за дамбой в О., — именно он много лет тому назад разгневал своими словами Маттео. Когда рушилась дамба, Дивари серьезно пострадал и теперь ходил на костылях.

Затаив дыхание, он наблюдал за поединком между двумя ветрами. «Значит, ты вернулся, да? — кричал он, потрясая кулаками. — Злосчастный ветер! Но Бог не без милости, настал и твой час, получи-ка по заслугам. Я тотчас догадался, что время потрудилось над тобой на славу. Проклятый старикан, вот ты и сам убедился, что гроша ломаного не стоишь. Теперь ты мне не страшен, и я могу во весь голос заявить, кто ты есть на самом деле: ветошь, мерзавец, ничтожество».

И поверьте, за ревом, свистом и раскатами грома, в разгар ожесточенного сражения Маттео расслышал те язвительные насмешки. Не долго думая он устремился на голос и стал искать среди сотен людей, облепивших склоны, своего врага.

И в результате потерял драгоценное время. А Эваристо носился между облаками, разрежал, трепал их, увеличивал прорехи. По горам расползались пятна солнечного света. Тучи, что поначалу были чернее черного, поблекли и висели в небе вылинявшие, жалкие. Люди ликовали. С перевала грянул духовой оркестр.

Полчище туч было разбито. Маттео, вконец обессилевший, продолжал свирепствовать, но все напрасно. Его порывистые, гневные атаки встречали уверенный, спокойный отпор со стороны Эваристо. На глазах у толпы народа, который уже в открытую высмеивал его, осыпая колкостями, Маттео продолжал бессмысленную борьбу, хотя чувствовал, что изнурен.

Когда солнце склонилось к закату, от темных туч, заполонивших было небо, не осталось и следа — вернее, осталось лишь легкое облачко, которое снизу казалось не больше ореха, маленькое золотистое облачко, покоившееся на высоте около восьмисот метров, до смешного одинокое посреди чистого, бескрайнего и бездонного неба.

На последнем издыхании, Маттео уцепился за него. Битва проиграна, но Эваристо не должен утащить у него из-под носа это крошечное напоминание о грозной армии туч. Он носился, точно вихрь, вокруг облачка, готовый защищать его от Эваристо.

И тогда случилось неожиданное. Небо было ясным, однако — это видели все — из облачка выскочила огромная сверкающая молния. Над долиной прокатился гром.

Молния зигзагом рассекла небесную гладь, метнулась к кровле древнего собора и пробила ее, перекрытия рухнули, над обломками поднялись клубы желтой пыли. Небо осталось чистым и спокойным.

Жителям долины, которые только и ждали поражения Маттео, было ничуть не жаль разрушенного собора. Напротив, они вовсю потешались над таким комичным финалом. Раздался хохот — он перескакивал с одной вершины на другую и в конце концов накрыл всю долину. А птицы снова стали выводить свои напевы, посылая последний привет заходящему солнцу.

Глава XVI

Там, где заканчивается Старый Лес (за Рогом Старика, самой высокой точкой горной цепи), скалы круто обрываются, нависая над узким ущельем с растрескавшейся глинистой почвой. Это Сухой Дол, который соединяется с Нижним Долом в шести километрах от поселка. Когда-то по дну ущелья текла река, вода размыла горную породу, образовались глубокие балки. В этих местах часто случаются обвалы и оползни, шорох осыпающегося щебня и грохот камней не смолкают ни днем, ни ночью.

На вершине обрыва растут ели, примыкающие к Старому Лесу. Иногда глыбы скатываются в ущелье, таща за собой комья земли вместе с целыми деревьями, которые так и остаются гнить внизу. Выудить оттуда ствол непросто, да и не стоит труда.

В тот вечер Маттео укрылся как раз в Сухом Доле, ему хотелось побыть одному. Когда он пролетал над ущельем, по отвесным красным скалам зашуршали струйки каменной крошки, и казалось, этому шуршанию не будет конца, — так же неумолимо бежит песок в клепсидре.

Здесь, где не встретить ни души, Маттео горестно стонал и выл, наедине со своим стыдом. И если прежде в лесу он пробуждал целый каскад прекрасных созвучий, то теперь над Сухим Долом раздавались приглушенные стенания, которым вторили сыплющиеся вниз камни.

По правде говоря, это было совсем неподходящее место для оплакивания утраченного могущества. Из глубины ущелья, где не было заметно никаких признаков жизни, подкрадывались сумерки. Маттео скреб красные глинистые откосы, и под его напором порода покорно осыпалась, бормоча какие-то невнятные слова.

Мимо пролетала зеленушка, которая припозднилась и еще только возвращалась в свое гнездо. Услышав жалобные всхлипыванья, она решила покружить немного над ущельем и узнать, что же происходит. Но никого разглядеть не удалось, вокруг было пустынно, как и всегда в этих местах. Тогда птичка догадалась, что плачет Маттео, и, удовлетворив свое любопытство, улетела прочь.

Единственный свидетель, маленький красный паучок — нам, правда, неизвестно, к какому виду он принадлежит, — рассказывал потом, что никогда еще Маттео не пел так прекрасно, как в ту ночь. Красный паучок, это стоит отметить, хорошо разбирался в музыке и слыл тонким ее знатоком.

«Маттео был бесподобен, на него снизошло вдохновение, — говорил он. — Когда Маттео пел в лесу (давайте уж будем откровенны), он частенько фальшивил. Деревенщина с ума сходила от восторга, с этим не поспоришь, но вряд ли то можно назвать музыкой. Напрасное позерство, вот что это было. Страдание — необходимое условие для творчества. А раньше Маттео был слишком весел, слишком доволен жизнью и уверен в себе. Лишь в тот вечер, потерпев поражение, он достиг небывалых высот. В Сухом Доле не растет деревьев, которые, шелестя кронами, обволакивают звуки приятным рокотом, сглаживают шероховатости и делают огрехи солиста менее заметными; растрескавшаяся земля, голые скалы — ну о какой акустике тут можно говорить? Если музыкант ни на что не годен, это видно сразу, ведь в таких условиях ничего у него не получится, слукавить невозможно. И все-таки Маттео превзошел самого себя, пел до утра песни редкой красоты под скромный аккомпанемент сыплющихся камней, и слушал его я один, даже досада взяла, что никого вокруг нет. Я не плакал, конечно же плачущий паук — это ведь нелепо, но клянусь, любой другой, окажись он на моем месте…»

Глава XVII

Маттео явился к полковнику только наутро. Шел дождь, Себастьяно Проколо сидел у себя в кабинете, изучая старые карты. Окно было распахнуто.

Услышав приближение ветра, полковник даже не повернул голову. Он положил на карты что-то тяжелое, чтобы они не разлетелись, и сказал:

— А я-то думал, ты серьезный, суровый ветер. И вот пожалуйста: врываешься ко мне, весь благоухая, точно из стихов какого-нибудь поэта. Это изысканно, слов нет.