Макар Троичанин - Вот мы и встретились Страница 9

          - Ага… - накуксилась, скривив полные губы, Анна. – Аркадий Михайлович как узнает, так и выпрет Валеру из театра. Жалко! – Она даже хлюпнула аккуратненьким носиком.

          - Чего жалеть-то? – с досадой прикрикнула на неё Мария Сергеевна. – Ты что, тоже на него глаз положила? – Её в затее больше всего радовало то, что втюрившись, слабосильный нахалюга перестанет тревожить её по вечерам.

          - Вот ещё! – возмутилась Анюта, но как-то не очень искренне.

          - Смотри! – пригрозила Мария. – Алкаша пригреешь!

          - Ну, уж так и алкаша! – неожиданно встала на защиту гладколицего героя Верка. – А кто среди нашего брата не пьёт? Работёнка-то нервная! Все цедят! По мере возможностей. – Помолчала чуть и добавила: - Кроме нас. Да и то потому, что нечего, - в третий раз с сожалением подняла пустую бутылку. – Мария! Ты в следующий раз, когда вздумаешь приглашать, бери настоящее пойло: водку или, в крайнем случае, коньяк, а не эту бурду. – Мария Сергеевна никак не ответила на наглые притязания взбудораженной заговором дорогой гостьи. – А Валерку Аркаша никогда не уволит.

          - Это ещё почему? – слабо удивилась жмотливая хозяйка.

          - А потому, - объяснила театральный психолог, - что Лизка не позволит, не даст в обиду платонического красавчика. Разве она не нормальная баба? Ей, как и всякой другой, тоже хочется, чтобы вокруг увивались обожатели и чем больше, тем приятнее. Вот ты, Машка – недотрога, и то приютила незнакомого таёжного вахлака. – Мария Сергеевна слегка покраснела, но защищаться от правды не стала. – Что поссорятся Аркадий с Лизаветой, так это точно, а нам того и надобно – пусть сами рубят под собой общий корень, легче выковыривать. Так что, Марья, действуй, эта задачка тебе по силам, - и, довольная возросшим заговором, засмеялась, ободряя иезуиток.

          - Ну и лады! – согласилась хозяйка. – Финита! Освобождайте территорию – поздно уже. – Она боялась, что вахлак опять позвонит в их присутствии.

          Расцеловавшись, подельницы, наконец, расстались, весело и заговорщически поглядывая друг на друга.

          Мария Сергеевна, прибравшись на кухне, прошла в спальню и улеглась на кровать, тяжело вздохнув. На душе было гадко и черно. Она совсем не была убеждена, что зло можно искоренять злыми и подлыми методами, и потому злилась и на себя, и на псевдоподруг, и особенно на того, кто так и не соизволил позвонить, хотя прошло уже более часа. «Спит, наверное, зверюга», - подумала с ожесточением, - «без задних лап!» Сама она, конечно, напоминать о себе не станет. Не дождётся! Ничего не оставалось, как взяться за ксерокопию новой пьесы, одно название которой, претенциозное и непонятное – «Неравнобедренный треугольник» - уже вызывало отвращение. Вся интрига примитивного сюжета заключалась в том, что успешный и хваткий спекулятивный бизнесмен, прикупивший по случаю дачу, обнаружил в соседской двух одиноких скучающих смазливых женщин под стать его уму – мать и дочь – и решил, не долго думая, овладеть обеими, обещая каждой мохнатую руку и задубевшее сердце. Решительному соблазнителю нечаянно мешает, то и дело встревая в щекотливые ситуации, домашняя прислуга – бойкая девица, которая и сама не прочь заделаться бизнесменшей. Весь спектакль перенасыщен раздеваниями, хватаниями, поцелуями и полусексактами, что, по мнению Аркадия Михайловича, должно привлечь массового зрителя, и в первую очередь, молодого, ищущего жизненного опыта. Незадачливому режиссёру особенно нравился финал, когда обе дамы остаются с носом, а бизнесмен исчезает с прислужницей, ровней ему и по характеру, и по воспитанию. Марии Сергеевне Аркаша выделил одну из главных ролей – дочери. Уже сейчас её коробило от бесстыжего поведения героини, старающейся нечистоплотными способами, включая податливость похотливым наскокам бизнесмена, отвадить его от стареющей матери. А каково будет на сцене, под сотнями жадных взглядов, терпеть мерзкие прикосновения липких рук Валерки и видеть его обеспамятевшее от вожделения гнусное лицо? Уж он-то не упустит возможности прихватить побольнее за то, к чему не то что пальцем дотронуться, но и увидеть не разрешалось. Отказаться от роли, остаться без заработка, без актёрской работы и снова сесть на шею родителям? Может, стоит переломить себя, поскольку наступило такое время, и никто не печётся о старомодной нравственности, считая её анахронизмом и вредным барьером на пути к верному достижению материального благополучия? «Чего он ждёт?» - раздражённо подумала она. – «Прошло уже более двух часов. Не звонить же мне самой? Ещё подумает, что навязываюсь. Обойдётся!» - Она рывком поднялась, вошла в комнату, взяла аметист и снова вернулась на кровать. Улёгшись повыше, поднесла камень близко-близко к глазам и стала внимательно рассматривать, стараясь разглядеть, что у него внутри. И – о, ужас! – увидела лохматую голову и ярко голубые глаза – теперь-то она отчётливо разглядела, что они голубые – смотревшие прямо на неё. И она тоже никак не могла отвести заворожённого взора и всё глядела прямо в голубые, ярко светящиеся, точки, пока голова не растаяла постепенно в фиолетовой прозрачности кристалла. Тогда Мария Сергеевна осторожно поднялась, крепко зажав магический камень в обеих ладонях, чтобы ненароком не выронить, и медленными шагами унесла на место. Постояла там, вглядываясь, но волшебник больше не появлялся. Помотав головой, прогоняя магическое наваждение, она ушла в ванную, не спеша разделась и улеглась в горячую воду, соображая, зачем он появился и что хотел сказать. Хорошенько прогревшись, постояла под прохладным душем до появления пупырышек, слегка обтёрлась и обнажённой залезла под одеяло, положив телефон на прикроватную тумбочку.

          Утром по дороге в театр вспомнила вдруг, что когда ему было не по душе общее дело, он замыкался на своём маленьком и делал его с ещё большей отдачей, чтобы не терять душевного тонуса и профессионального мастерства. Уж не об этом ли он хотел ей напомнить, материализовавшись в кристалле?

- 4 –

«Дорогая Мария Сергеевна», - начал Иван Всеволодович долго вынашиваемое письмо и приостановился. Можно ли её называть дорогой, имеет ли он на это право? Для него она, конечно, дорогая, а вот кто он для неё? Не хочется плохо думать, но, скорее всего – минутная дешёвка, иначе не было бы последнего «перезвоните через два часа» и не было бы долгого равнодушного молчания.

          В ней ему всё нравилось: и высокий умный лоб, и чуть впалые породистые щёки, и густые строгие брови вразлёт. И особенно  - синие глаза, контрастирующие с тёмным цветом волос и меняющие оттенок в зависимости от настроения. Нравилось и то, что была актрисой, да не какой-нибудь, а столичной и, следовательно, публичной, общественной личностью, в отличие от него, предпочитающего замкнутое уединение и общение в ограниченным коллективе близких единомышленников. Нравилось и то, что она, женщина, свободно управляется с автомобилем, а вот он, мужчина, равнодушен к автотехнике. Импонировало и её свободное, раскрепощённое поведение без оглядки на выдуманные приличия. Он же всячески себя сдерживал и стыдливо ограничивал, стараясь произвести на окружающих благоприятное впечатление или хотя бы не портить им настроения. В общем, они с ней как небо и земля, и земля, конечно, он. Нет, пожалуй, «дорогая» надо убрать и начать нейтрально.

          «Здравствуйте, Мария Сергеевна! Вот уже трое суток маюсь в знаменитой здравнице и с каждым днём чувствую себя всё хуже и хуже. Настроению не помогает ни хвалёное тёплое море, переполненное нечистотами многих народов, грязью и потом многих десятков миллионов бездельников и сотен и сотен судов и судёнышек, ни так называемые солнечные пляжи, покрытые крупной и мелкой галькой, на которой не то, что лежать или сидеть – ходить трудно, ни парной воздух с дефицитом кислорода, ни жаркое солнце, ошпаривающее влажную кожу и сжигающее её до болезненной красноты. Зря я согласился приехать сюда, купившись на слёзные уговоры нашего профсоюзного лидера о горящей путёвке, и зря поторопился сюда, где, как я понял, нужны не отдыхающие, а зарегистрированные путёвки. Никто бы и слова не сказал, опоздай я хоть на половину срока. Лучше бы подзадержаться в Москве, походить с пользой для души по музеям, побывать в вашем театре да познакомиться с вами всерьёз. А здесь, в атмосфере пассивного отдыха, нет никаких стоящих развлечений, только рестораны, бары, дансинги, дискотеки и грохочущие концерты заезженных поп-метеоритов, так что и по ночам покоя нет. И везде легко можно поиметь нетребовательную партнёршу и любой наркотик. Отрывается на всю катушку болящий! А ещё и сверх всякой меры популярны медразвлечения в виде физиопроцедур, которыми каждый уважающий себя клиент, особенно женщины, старается спастись от имеющихся вроде бы болячек, а заодно и от тех, которые могут появиться. За завтраком и обедом только и слышно, кто какую болячку привёз и чуть ли не попал к богу в рай. Здешние все убеждены, что непременно попадут туда и только через очищающие процедуры. Но к вечеру все болячки и процедуры забыты, и умирающий люд массово устремляется в вечерне-ночной разгул. И неизвестно ещё, что помогает излечению: процедуры или разгул. Я со своими архаическими потребностями хорошей умной книги, требующей глубоких размышлений, мелодической классической музыки романтического стиля, задиристых профессиональных споров под умеренную чарочку, рыбацких и охотничьих баек, а самое главное, самих охоты и рыбалки, оказался в культурном вакууме и начал гнить. Поэтому начинаю всерьёз задумываться о побеге с санаторной каторги…»