Павел Антипов - Дипломная работа Страница 9

Каково же было моё разочарование, когда в ближайшем гастрономе, теребя в кармане полученные тыщи, я понял, что настолько привык жить на 50 рублей в день, что больше потратить не в силах. Я просто не способен наесть на сумму, превышающую 50 рублей. Купил булочку и кисель. Объелся.

У одной девочки была очень жадная мама, которая никогда не давала денег на карманные расходы. Тогда девочка убила маму, написала на листике "Помогите, умерла мама" и стала с этим листиком в метро, чтоб заработать. А в это время в метро проходил злой волшебник. Он помог девочке — оживил маму. После этого случая мама перестала быть жадной и всегда давала девочке деньги на карманные расходы.

Так прошёл год, повторить который у меня уже не хватило ни желания, ни сил, ни средств. Измождённый, я бежал в домашний уют набирать потерянные килограммы, переваривать полученные ощущения. Более храбрые дотянули до защиты дипломных работ. Только тогда я им позавидовал, перерыл всё написанное мною в институте и нашёл, что у меня тоже есть дипломная работа, пусть даже и несколько беззащитная. Её-то я и посвящаю Денису Дробышеву, Валере Печейкину, Нарсулуу Гургубаевой, Алие Каримовой, Наташе Рымарь, Маше Пабст и, так уж и быть, Оле Яковлевой. Когда-нибудь мы вернёмся к этому дому на Добролюбова, разберём его по кирпичикам, самые удачные из которых будут проданы с нашими автографами.

Москва — Минск

2007 — 2008

Боб Иванович и Марс Марсович

Боб Иванович скис. Целую жизнь он работал, веселился, радовался, грустил, бродил по улицам — а теперь скис. Причём нельзя сказать, что он хоть раз за свою жизнь бывал в депрессии. Этого решительно невозможно сказать про Боба Ивановича. Вот Марс Марсович — другое дело. Это был такой субчик, который целую жизнь нудел, гундосил, ворчал, стонал и вздыхал. Марс Марсович скис, пожалуй, ещё до рождения. А Боб Иванович только теперь: в 73 года.

73 — это жуткий возраст, попробуй в него не скиснуть. Тут уже надо подводить какие-то итоги и по результатам подведения идти выбирать себе памятник на могилку. Хотя тоже непонятно. Вот Марс Марсович подвёл в 73 свои итоги и купил себе надгробие в виде маленькой птички в клетке.

— Душа моя, — говорил Марсович, — всю жизнь, как птичка в клетке, промаялась. Вот и памятник у меня подходящий будет.

Но это уже когда было — 20 лет назад. Сейчас Марс Марсовичу уже 93, и в этом возрасте он уже ни за что не стал бы заказывать себе надгробие в виде птички — а что ты будешь делать: уже готово и стоит в прихожей. Не пойдёшь же к скульптору: «Знаете, а переделайте мне эту птичку в собачку». За последние годы Марс Марсович завёл себе собачку и очень к ней привязался, а потому хотел себе на могилу собачку. Но никуда ж не денешься теперь: птичка так птичка.

Вот Боб Иванович и остерегался подводить итоги и заказывать монументы: а ну как только полжизни прошло? И только он так подумал, как сразу приосанился, расправил плечи и всячески вырос в своих глазах. «Действительно, — думает, — раз только полжизни прошло, то с изваяниями торопиться как-то рановато. Пойду-ка я лучше на улицу погуляю». И, улыбаясь, пошёл бродить.

Боб Иванович был жизнерадостный оптимистический старец. За свою жизнь он был в депрессии всего лишь раз, да и то это длилось каких-нибудь там пять минут. Впрочем, случались в его жизни моменты, близкие к депрессии. Но было это чаще всего в молодости.

Вот однажды, когда Боба Ивановича звали просто Боб — вот так вот запросто: Боб и всё. Кто угодно мог подойти, хлопнуть его по плечу и сказать: «Боб!», и Боб Иванович бы не обиделся. Хотя один раз он всё-таки обиделся. Это было тогда, когда Марс Марсович, которого в то время звали ещё просто Марс, вяло хлопнул Боба Ивановича по плечу и тоскливо так сказал: «Бо-о-б…». Тут Боб Иванович и обиделся, но долго дуться он не мог, потому что Марс Марсовичу было уже под сорок и можно было войти в его положение, тем более что он скис ещё до рождения.

Так вот, в молодости Боба Ивановича как подростка постиг любовный зуд. Всё тело его ныло, а душа требовала любви. Причем это уже была не та отроческая любовь, которая довольствуется лишь ахами, телефонными разговорами и рассматриванием своей зазнобы издалека. Это была настоящая подростковая любовь, когда всё тело напряженно ноет и хочется лопнуть, но любить здесь и сейчас, любить по-настоящему, по-взрослому и немного даже похабно. Хотелось-то хотелось, но предложить данную похабщину девушкам было стеснительно. А как быть? Ведь тело просит.

И вот молодой Боб решил обратиться к относительно молодому ещё Марсу.

— Марс, дружище, скажи, а как это — быть с девушками?

— Ох, голуба, душа моя, все они бабы — стервы.

— Я ж у тебя спрашиваю про девушек, Марс.

— С девушками ещё проще, все они проститутки, о-хо-хо.

Такую дикую картину мира нарисовал Марс Бобу. Понятно было, что надо действовать решительно и незамедлительно — раз девушки и правда такие.

И вот стоит молодой Боб на остановке, ждёт троллейбуса, а любви-то хочется здесь и сейчас. И вот подходят к остановке разные девушки и женщины, а Бобу с каждой из них любви хочется.

«Эх, вот бы с этой! Хотя она, видимо, баба, а значит стерва. Да пофигу мне. А может с этой — ничего такая девушка, или с той?»

И от обилия женского полу у Боба закружилась голова. Господи, ну как же ему быть, ведь с каждой любви хочется! И все такие красивые, такие чудесные. И тут вдруг одна из них, самая красивая, решительно подходит к Бобу и говорит:

— Молодой человек, у вас закурить не найдётся?

— Здесь и сейчас? — переспрашивает Боб.

— Какой забавный! Конечно, здесь и сейчас.

А надо сказать, что Боб тогда ещё не курил. Он вообще никогда не курил, но тогда ещё была надежда, что он закурит. Но так как сигарет у него не было, то и надежда эта была хлипкая.

— Знаете, а у меня нету сейчас и здесь сигарет… а может… может…

— Ну, хорошо, дурашка, уговорил. Пойдём во двор.

Боб чуть не подпрыгнул от радости: «Наконец-то! Да свершится акт любви!» — прокричал он, но про себя, естественно: чтоб удачу не спугнуть.

А удача шла чуть впереди, и с ней происходили неприятные метаморфозы. Сначала Боб увидел, что её остроносые сапоги перестали гармонировать со спортивным костюмом. Потом её выбеленные волосы показались Бобу слишком редкими. Вдобавок и голос девушки как-то охрип, приговаривая:

— Сейчас, сейчас, потерпи дружок.

Когда Боб и девушка зашли в расщелину между домами, то девушка обернулась и крепко прижалась к Бобу.

— Наконец-то мы одни, — прошептала она. — Давай же здесь и сейчас!

Но Боб уже не был уверен, что здесь и сейчас ему так надо. Это было гораздо похабнее его самых похабных фантазий.

— Погоди, я даже не знаю, как тебя зовут, — сопротивляясь, сказал Боб.

— А какое это имеет значение? Ну, Люся.

— Люся?! — это уже переходило всякие границы. — Знаешь что, Люся, прости меня, пожалуйста, но не здесь и не сейчас. И, пожалуй что нигде и никогда. Прощай! — крикнул Боб и убежал.

После этого случая любовный зуд пошёл на спад.

Марс Марсович был тоскливым пессимистическим старцем. А всё оттого, что он часто задумывался о жизни и месте в ней человека. И сколько он ни задумывался, всегда приходил к выводу, что места для человека в жизни нет.

Птичка сама по небу летит, если не в клетке, пчелка самостоятельно выбирает, на какой цветок ей сесть, собачка живет, как знает, — и всё у них получается легко и свободно. Один лишь человек всё время держит себя в рамках и ничего не может сделать по собственному желанию.

Всё начинается прямо с утра: человек просыпается и сразу же становится несвободным, сразу же от него ничего не зависит. Его подхватывает река-жизнь и несёт, как трухлявое бревно, как фекалию какую-нибудь; несет, не поймёшь куда. Человек умывается, чистит зубы и надевает костюм или джинсы. Никаких мыслей: всё происходит автоматически. Человек выходит из дому и направляется к остановке. Человек протискивается в троллейбус и, зажатый, едет до метро. Человека выносит из троллейбуса и тащит в подземный переход.

По переходу идут люди: справа — вперёд, слева — назад. И только в центре этого потока лежит что-то чёрное. Люди обходят чёрное автоматически, не замечая. Что это — шапка? Нет, не шапка: это лежит, свернувшись, чёрный пёс. Когда он лёг? Давно? Только что? Жив ли он, умер?

Марс Марсович проходит мимо пса, понимая, что жизнь так и осталась загадкой.

Однажды Боб Иванович и Марс Марсович решили провести эксперимент. Боб Иванович, по натуре оптимист, говорит: