Анхела Бесерра - Музыка любви Страница 9

Однажды утром в прачечной к нему подошел рыжеволосый мальчишка, уже не первый день наблюдавший за ним.

— Вы говорите по-французски?

Наконец хоть кто-то дал себе труд обратиться к нему, увидел в нем человеческое существо. Жоану к тому времени уже казалось, что он вовсе разучился говорить, но французские слова сумбурным потоком полились из него сами собой.

Благодаря новому знакомому Жоан посетил самые интересные места в поселке. Оказалось, Кань-сюр-Мер — это не только каторжный труд. По его булыжным мостовым прогуливались рыцари в настоящих кольчугах. Средневековый замок и улочки старого города несли в себе дыхание минувших столетий, запечатленное на полотнах Сезанна, Ренуара, Модильяни... Кань-сюр-Мер омывало лазурное Средиземное море, и Жоан снова ощутил вкус жизни.

— Я тебя познакомлю с моим отцом. Он здешний пекарь. Какой хлеб печет! Вот увидишь, — сказал ему Пьер.

Жоан Дольгут начал задумываться о возможности жить по-другому. Его руки, изъеденные аллергией на моющие средства, давно не прикасались к клавишам. Старый пекарь проникся к нему симпатией. Сначала подкармливал вечно голодного подростка свежим хлебом, потом стал водить его в церковь, где древний, бог знает с каких пор умолкший орган вновь запел отрывки сонат. Сын пекаря Пьер уже не справлялся один с работой, ему нужен был помощник. Добрая слава их пекарни вышла за пределы городка, и все чаще приходили заказы из окрестных поселений.

Когда Жоану, занятому по горло домашним хозяйством, удавалось выкроить часок-другой свободного времени, пекарь обучал его своему делу. И Жоан научился подготавливать печь, заквашивать тесто, сыпать муку, месить, раскладывать на противне — и все это под веселые песни.

На старом велосипеде, который ему одалживал Пьер, он каждый вечер ехал через всю деревню на пляж, так как вернулся к своей старой привычке слушать море. От отца вестей не было, и, наверное, Жоан все еще жил со своими вредными тетушками только потому, что боялся оборвать последнюю ниточку. Ведь если отец напишет, то на их адрес. На последние письма Жоана он не отвечал. В новостях по радио говорили, что Гитлер и Муссолини оказывают мощную поддержку националистам и положение в Барселоне осложнилось. Наконец Жоан сообщил теткам хорошую новость: пекарь поселка зовет его к себе в помощники. За несколько франков в день Жоан будет печь и развозить хлеб. Старые девы разразились истошными воплями, угрожая вышвырнуть его из дома, если он согласится. Но Жоан сумел уговорить их, пообещав ежедневно отдавать половину заработка.

В течение долгого и деятельного года он жил то вдыхая чудесные ароматы выпечки, то разъезжая по окрестностям на уже своем собственном подержанном велосипеде, который пекарь подарил ему на пятнадцатый день рождения.

Война вынуждала к бегству тысячи испанцев. Бесконечный поток людей, лишившихся крова, хлынул через границу. Французы по эту сторону распоряжались их судьбами на свое усмотрение, нередко отправляя женщин в коммуну Шомерак в департаменте Ардеш, а мужчин — в лагерь для беженцев на побережье близ Аржеле. В пограничных деревнях и городах оседало множество артистов, поэтов, композиторов, мыслителей и политиков всех рангов, которые оттуда пытались как-то поддержать то, что осталось от Республики.

До Жоана дошли слухи, что среди них находится и его кумир Пау Казальс. Ему приятно было думать, что их теперь связывает что-то общее. Оба они живут в вынужденной ссылке. Он безумно скучал по отцу и боялся за него, зная, что любовь к сыну не заставит его покинуть город. Отец твердо обещал, что будет сражаться в первых рядах — за себя и за него. С одной стороны, Жоан втайне лелеял надежду, что он все-таки бежал и рано или поздно отыщется среди иммигрантов, но, с другой стороны, понимал, что отец не оставит товарищей и будет бороться до конца. Постепенно Жоан приходил к мысли, что неплохо бы ему перебраться поближе к границе. Скопить немного денег, поехать в Прад и встретиться с великим виолончелистом. Пусть они никогда не были знакомы лично, но раз они верят в одни и те же идеалы, страдают от одной и той же беды, то, как казалось Жоану, могут считаться почти друзьями.

Чем дальше, тем больше Жоан чувствовал себя республиканцем. Такая жизненная позиция приближала его к отцу. Он мечтал помочь своим беглым соотечественникам, но не знал как. Несмотря на все трудности, он считал, что ему неслыханно повезло. Ведь не так уж и плохо ему живется: он худо-бедно зарабатывает себе на пропитание, и бывают даже дни, когда он смеется и забывает о своих печалях.

В доме пекаря его как-то незаметно усыновили. Каждый вечер он ужинал с ними и участвовал в теплых семейных посиделках у камина. Он рубил дрова, топил печь, по очереди с Пьером мыл посуду и прибирал на кухне. Мать Пьера его обожала. Со временем она даже стала, как родному сыну, вязать ему шарфы и свитера и раз в неделю печь его любимые пирожные. Чтобы в меру своих сил отблагодарить семейство пекаря, Жоан каждую субботу по утрам развлекал приютивших его людей концертами барочной музыки, играя на церковном органе.

Неутихающая буря противоречивых чувств — тревога за отца, тоска по родине, радость горячего ужина в атмосфере уюта и взаимной привязанности — привела к тому, что Жоан, сам того не сознавая, начал испытывать творческие порывы. По ночам он пытался сочинять сонаты. Музыка, звучавшая у него в голове, изливалась каскадами беспорядочных нот, которые затем одна за другой стройно ложились на линованную бумагу. Восьмые, шестнадцатые, половинные и четвертные, пойманные в силки нотного стана, возвышали его дух и порой даже приводили в состояние, близкое к счастью. Хотя за неимением инструмента слушать свои произведения он мог только мысленно, Жоан был уверен, что в них говорит его душа. В те часы, когда он пробовал себя в качестве композитора, его мозг превращался в сосуд, полный трепетных звуков, закрытый для внешнего мира и открытый потаенным чувствам. Его слух никогда не уставал от музыки. Он жил, погрузившись в свои сладкозвучные грезы.

Когда он приходил на море, плещущие о берег волны отбивали ему ритм; когда просыпался по утрам, в щебетанье птиц ему слышались сбивчивые симфонии; когда сидел у огня, дрова потрескивали контрастными аккордами; когда набирал воду из колодца, в глубине журчали фуги. Мельница, листва деревьев, тихий снегопад, собственные шаги, ветер, водопроводный кран, позвякивание ложечек, даже руки, месящие тесто, — все пело для него.

Как-то утром пекарь впервые дал ему важное задание:

— С сегодняшнего дня, мой дорогой Жоан, ты будешь отвозить хлеб в большие отели. Вы с Пьером возьмете на себя всю доставку. Поедешь в Антиб, в Жуан-ле-Пен, в Канны...

Одетый в парадный белый костюм, Жоан стал разъезжать по Французской Ривьере со своим ароматным грузом. Мечты окрыляли его.

За годы, проведенные в Кань-сюр-Мер, он никогда прежде не выбирался за пределы его мощеных улочек. Только один раз они с Пьером сбежали в Гольф-Жуан и тайком проникли на виллу, которая якобы раньше принадлежала Франсису Пикабиа. Ходил слух, что великая Айседора Дункан незадолго до смерти танцевала там босиком под сонату Баха, сводя с ума парижскую богему своим «Танцем с шарфом».

Теперь по долгу службы он открывал для себя новые дороги. Эти длинные переезды позволяли ему не только наслаждаться живописными ландшафтами, но и завязывать знакомства в совершенно новом для него мире богатства и роскоши. Постепенно многие стали узнавать и радушно принимать его.

Постоянные заказчики с нетерпением ждали его прибытия. Жоан вставал с петухами, в пять утра, на цыпочках проходил в пекарню забрать хлеб, завернутый в полотняные салфетки, и укладывал его в корзинки, которые затем размещал в коляске мотоцикла, — велосипед был слишком мал для его новой работы. К десяти часам он приезжал в Жуан-ле-Пен, где его поджидала мадам Тету с доброй улыбкой, чашкой шоколада со сливками и щедрыми чаевыми. Жоану очень нравилось беседовать с ней, у нее всегда были в запасе истории о знаменитостях, сплетни о нарядах, радостях и горестях очередного артиста или представителя богемы — все, что обсуждалось накануне вечером за столиками ее ресторана.

Жоан снабжал хлебом самые модные заведения. «Дом любви», «Бистро Анжелики», «У Симоны», «Пляж Андре» были его постоянными клиентами. Служащие относились к нему доброжелательно и обращались как со своим, притом что на испанцев в те дни обычно смотрели с опаской и жалостью. Пусть это была не та жизнь, о которой он мечтал, зато, по крайней мере, ему удалось неплохо устроиться. Он чувствовал, что этот период — необходимый трамплин в будущее. Все полученные чаевые он откладывал, поскольку так и не оставил мысли податься в Прад, чтобы поискать отца среди беженцев и встретиться лично с Пау Казальсом. В душе его теплилась надежда, что музыкант удостоит вниманием плоды его ночных трудов и одобрит творчество одинокого подростка на чужбине.