Виктор Мануйлов - Лестница Страница 9

— Ой, что вы! — еще более радостно воскликнула Машенька. — Мы поздно ложимся! Да если бы даже и ночью. Раз так случилось. Бывают же такие обстоятельства. Правда?

— Бывают, — легко согласился Тепляков. — Это когда землетрясение или наводнение. А вчерашним вечером, насколько мне известно, ничего подобного не случилось.

— Да вы поднимайтесь! Мы вам верим, — снизошла до него Дашенька.

— Правда, правда! — подтвердила Машенька. — Вот честное слово!

И Тепляков, забрав свой паспорт с подоконника и все остальное, поднялся к девочкам, сунул паспорт Дашеньке, а затем каждой из них протянул по букету роз.

— Ну а этот, побольше, вашей маме, — пояснил он.

— Ой, что вы! Это ж так дорого! — воскликнула Машенька, прижимая букет к своей груди и глядя на Теплякова счастливыми глазами.

— Большое спасибо, — зардевшись, чуть ли ни шепотом поблагодарила его Дашенька и, так и не раскрыв паспорта, вернула его Теплякову.

И Машенька, спохватившись, тоже поблагодарила его теми же словами. И только после этого они перешагнули друг за другом порог квартиры.

Разувшись и раздевшись, Тепляков сидел на кухне, выложив на стол свои гостинцы, а девчонки, оставив его одного, скрылись в комнатах, затворив за собой двери. Он слышал торопливые шаги в ванную, из нее — шум воды, щелканье выключателей, еще какие-то звуки, и представлял, чем сейчас занимаются девчонки: не ожидал, что его появление здесь может вызвать такой переполох.

С Лилькой иногда случалось почти то же самое: ее вдруг что-то подстегивало, и она начинала прихорашиваться, будто ждала гостей, а на самом деле это вдруг происходило вовсе не вдруг, а от осознания ее вины перед Тепляковым, облаянным ею за какой-нибудь пустяк сегодня утром или вчера вечером, и это при том, что могла не замечать с его стороны и нечто более существенное. В психологии это называется отложенной или запоздалой реакцией, которая возникает по поводу, а не по причине. До Лильки ее вина перед сожителем доходила не сразу, а когда все-таки доходила, ее реакция была именно такой. И все это происходило на его глазах: и прихорашивание, и смена туалетов, при этом менялась не только она сама, но ее голос, лексика, из которой исключалась нецензурщина, менялся взгляд ее светло-серых глаз: в них возникали раскаяние и страх перед возможностью, что Тепляков хлопнет дверью и уйдет. На столе появлялись самая дорогая водка или коньяк и самые деликатесные закуски.

И сейчас, сидя на кухне и вспоминая недавнее прошлое, он удивлялся, как мог он все это вытерпеть, почему не ушел после первого же скандала. Ну да, ему было жалко Лильку, одинокую и несчастную, особенно после ее рассказа о том, как однажды в магазин ворвались какие-то люди в масках, избили ее, связали, изнасиловали, забрали выручку, ящик водки и всякие консервы, пригрозили ей, что если пикнет, то убьют, и с тех пор она жила под страхом, что они вернутся. И Тепляков вместе с нею ждал их возвращения, хотел его, но они так и не вернулись, потому что, скорее всего, были залетками и дважды в одном месте не отмечались. Удерживало его при Лильке и то обстоятельство, что ему некуда было идти, что он устал от бродяжничества, а в город, покинутый им девять лет назад, его привела надежда, что здесь он сможет устроиться и начать новую жизнь, где, если не помнили его отца, то могли помнить его мать, преподававшую в музыкальной школе игру на фортепьяно. Но за последние годы изменился не только город, разросшийся в обе стороны вдоль реки, изменились его обитатели: они поблекли, отступили в тень, с опаской поглядывая на множество чужих лиц, наглых, нахрапистых, не считающихся ни с кем и ни с чем, как будто это были не соотечественники, когда-то мирно обитавшие на окраинах огромной страны, а ее завоеватели. И так повелось везде, где Теплякову пришлось побывать, следовательно, и выбирать было не из чего.

Наконец дверь на кухню отворилась, и девчонки предстали перед Тепляковым, смущенные и зардевшиеся, одетые, надо думать, в самые лучшие свои наряды, предстали будто на смотрины. На Дашеньке было длинное серо-зеленое платье, расшитое по подолу, рукавам и лифу белыми ромашками, с глубоким вырезом на груди, открывающем соблазнительную ложбинку; Машенькино платье из той же ткани было попроще и поскромнее.

Тепляков поднялся.

— Ну, девчонки, вы просто. уж и не знаю, что сказать. У вас что сегодня, праздник какой-нибудь?

— Нет, никакого праздника, — поспешила ответить Дашенька.

— Ну-у, потому что. потому что гости, — пояснила Машенька, выглянув из-за плеча старшей сестры: кухонька настолько была крохотной, что девочки не могли разойтись между холодильником и раковиной. И добавила: — Мы же не знали, что вы придете.

— Вы уж извините меня за мой костюм, — произнес Тепляков, обеими ладонями проведя сверху вниз. — Не успел обмундироваться соответствующим образом. В следующий раз постараюсь выглядеть лучше.

Он не успел закончить фразы, как обе девочки протестующе замахали руками и в один голос воскликнули:

— Да вы что! Вы и так прекрасно выглядите!

И все трое рассмеялись.

Нужный тон был найден, напряжение спало, Машенька попятилась, Дашенька тоже, приглашая Теплякова покинуть кухню. В комнате, которая, судя по всему, служила в торжественных случаях столовой, они усадили Теплякова на диван, включили старенький телевизор.

— Юра, вы пока смотрите, а мы сейчас что-нибудь приготовим, — распорядилась Дашенька, поддержанная улыбкой Машеньки.

Но тут запиликал мобильник, лежащий на полке трельяжа, Дашенька схватила его, приложила к уху.

— Да, мам! Я слушаю. А ты где? Ой, а у нас Юра! Юра Тепляков! Мам, я сейчас выскочу. Я быстро!

Но Тепляков, догадавшись, о чем идет речь, уже стоял в прихожей и шнуровал свои ботинки.

— Да вы что, Юра! — пыталась остановить его Даша. — Там не так много. Я сама справлюсь.

Но Тепляков был непреклонен:

— Не сомневаюсь. Но втроем мы справимся еще лучше. А еще лучше, если ты останешься помогать Машеньке. Тем более что с мамой мы знакомы.

И вот все четверо сидят за круглым столом: Тепляков напротив Татьяны Андреевны, девочки по бокам. Было испробовано вино, принесенное Тепляковым, и стоя выпито за Сашу и всех не вернувшихся домой. Потом были суп с фрикадельками, жареная картошка с разнообразными соленьями, и теперь они пили чай с тортом, и Тепляков, под участливые взгляды трех пар серо-голубых глаз, рассказывал, как он провел минувший месяц, рассказывал с юмором, потому что об этом рассказывать серьезно трем очаровательным женщинам было бы глупо и неинтересно.

— Не знаю, что меня ждет через два месяца, кто купит меня себе в услужение, как там сложатся отношения, зато я уверен, что в будущей моей работе отыщется хоть что-нибудь интересное и поучительное. Конечно, эта работа не на всю жизнь, постараюсь выкраивать время на учебу, но это пока лишь мои прожекты, — закончил Тепляков на оптимистической ноте.

— Ой, как интересно-ооо! — с радостной улыбкой воскликнула Машенька и принялась делиться своими впечатлениями: — Вы знаете, Юра, по телику в прошлом году показывали американский фильм про телохранителя, так я ужасно как переживала. — И, всплеснув руками: — Ой, вы, Юра, главное, не поддавайтесь на провокации! Эти богачи. они бог знает что о себе думают! Будто они самые умные! А всех, у кого нет таких больших денег, презирают. Правда, правда! — воскликнула она на снисходительную улыбку Теплякова, будто у нее целая куча знакомых богачей, из наблюдения за которыми она и сделала свои выводы.

— Ну, положим, не все, — возразила Татьяна Андреевна учительским тоном. — И богачами люди становятся по-разному. Другое дело, что им всем не хватает душевной теплоты, потому что свое богатство они добывают в борьбе с конкурентами. Подчас очень жестокой, когда не думают о последствиях для тех, кто проиграет. А ведь у всех семьи, дети, внуки. Но это со временем должно как-то урегулироваться, — закончила она убежденно, в то же время взглядом приглашая Теплякова поддержать ее точку зрения.

Тепляков не стал возражать. И не потому, что не имел аргументов против точки зрения хозяйки, быть может, к тому же, высказанной исключительно в воспитательных целях для своих девочек, а более всего потому, что не имел еще своей точки зрения, не имел опыта общения с сильными мира сего, хотя среди курсантов его группы ходили всякие истории о том, кто и как добывал и продолжает добывать себе миллионы. А еще, глядя в эти светлые и, как ему казалось, наивные глаза двух девочек, он вдруг почувствовал себя по сравнению с ними таким стариком, прожившим такую долгую и насыщенную далеко не самыми лучшими впечатлениями жизнь, что даже нахождение за этим столом представилось ему ничем не оправданным вторжением, которое, если будет повторяться, ни ему, ни этим девочкам, ни их матери ничего хорошего не сулит.