Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер... Страница 9

Начал я с краткого представления Хичкока. Джеси, как всегда, сидел на кушетке с левой стороны с чашкой кофе в руке. Я сообщил ему, что Хичкок был английским режиссером, что он легко западал на некоторых блондинок, игравших в его фильмах, и порой от этого дурно попахивало. (Мне хотелось привлечь внимание сына к рассказу.) Потом сказал, что Хичкок снял полдюжины шедевров, и добавил, возможно, не к месту, что любой, кто с этим не согласится, скорее всего, не любит кино. Я попросил сына обратить внимание на пару деталей в фильме, в частности, на лестницу в доме злодея в Рио-де-Жанейро. Какова ее длина? Сколько времени надо было, чтобы спуститься по ступеням? Я не сказал ему, почему задал этот вопрос.

Еще я попросил Джеси внимательно послушать изящные, порой наводящие на размышления диалоги, памятуя при этом, что фильм был снят в 1946 году. И сказал, чтобы он обратил внимание на знаменитую сцену, снятую камерой, которая из-под самого потолка бального зала медленно опускается к группе людей, приглашенных на бал, а потом движется дальше — к сжатой руке Ингрид Бергман. Что она в ней сжимает? (Ключ от винного погреба, где в винных бочках спрятаны свидетельства нацистских злодеяний.)

Я упомянул о мнении некоторых известных критиков, которые считают, что Кэри Грант вполне мог бы быть лучшим из всех киноактеров, поскольку умел «одновременно воплощать добро и зло».

— Ты знаешь, что значит одновременно? — я посмотрел на Джеси.

— Да, да.

Я показал ему статью Полин Кейл о Гранте, опубликованную в журнале «Нью-Йоркер». «Может быть, он и не так много может делать, — писала Кейл, — но он способен делать то, что еще никогда и никому не удавалось делать с таким блеском, и так, что его цивилизованная толерантность и остроумное признание собственной глупости нас просто чаруют».

Потом я заткнулся и включил кино, — в свое время мне очень хотелось, чтобы мои университетские учителя чаще поступали именно так.

Пока строительная бригада работала в церкви через улицу (переделывая ее в роскошное жилье), из динамика доносилось следующее:

Ингрид Бергман (целуя Гранта). Это очень странный роман.

Грант. Как это понимать?

Бергман. Может быть, потому что ты меня не любишь.

Грант. Я скажу тебе, когда не буду тебя любить.

Джеси бросал на меня взгляды, улыбался, кивал, до него доходил смысл этой сцены. Потом мы вышли на крыльцо — сыну хотелось выкурить сигарету. Некоторое время мы смотрели, как работают строители.

— Ну, так что ты думаешь? — спросил я Джеси как бы между прочим.

— Неплохо. — Он затянулся. На противоположной стороне улицы стучал молоток.

— Ты обратил внимание на ту лестницу в доме?

— Да.

— А ты видел, какой она стала в конце фильма? Когда Кэри Грант и Бергман хотят убежать из дома, а мы не знаем, удастся им ускользнуть оттуда или нет?

Джеси проглотил наживку.

— Нет, не заметил.

— Лестница стала длиннее, — сказал я. — Для этой заключительной сцены Хичкок достроил второй пролет. Знаешь, зачем он это сделал?

— Зачем?

— Потому что так по ней дольше спускаться. Понимаешь, для чего ему это было надо?

— Чтобы сделать действие более напряженным?

— Теперь тебе ясно, почему Хичкок стал таким знаменитым?

— Потому что он мастерски умеет нагнетать напряжение?

Я понял, что теперь самое время остановиться, потому что сегодня кое-чему я Джеси уже научил. Надо, чтобы это осталось у него в голове. Поэтому я сказал:

— На сегодня все. Урок окончен.

Так и не поняв, светились его ясные глаза благодарностью или мне это только показалось, я повернулся, чтобы вернуться в дом.

— Погоди, пап, вот еще что, — задержал меня сын. — Те кадры, такие известные, где в бальном зале камера приближается к руке Ингрид Бергман, сжимающей ключ…

— Их знает всякий, кто хоть когда-нибудь занимался кино, — вставил я.

— …Съемки, конечно, неплохие, — продолжил мой сын, — но, честно говоря, они не произвели на меня особого впечатления.

— Неужели?

— А на тебя?

Немного подумав, я ответил:

— На меня тоже.

И зашел в дом.

ГЛАВА 4

У ДЖЕСИ БЫЛА ПОДРУЖКА Клэр Бринкман — эдакая веснушчатая, жизнерадостная прелестница, обожавшая родителей, любившая ходить в школу, возглавлявшая клуб любителей классической музыки, выступавшая в любительском театре, игравшая в хоккей на траве, летавшая по всему городу на роликовых коньках. Я, правда, немного опасался, что Джеси потеряет к Клэр интерес, потому что ей были не по душе всякие тусовки. Кроме того, ей трудно было конкурировать с приведением — призраком Ребекки Нг, витавшим в доме по ночам.

В тот июнь мы втроем поехали на Кубу — Мэгги, Джеси и я. Разведенная пара, решившая провести отпуск с любимым сыном. Моя жена — единственный человек, у которого была постоянная работа, осталась в моей квартирке, где жила Мэгги. Для посторонних — как и для немногих скептически настроенных друзей Тины — такой семейный вояж, должно быть, казался странноватым, но Тина все понимала правильно, отлично зная: то время, когда мы с Мэгги то и дело ныряли друг к другу в койку, давно ушло в прошлое. Но факт оставался фактом: моя нынешняя жена жила в доме моей бывшей жены, пока я с ней и сыном оттягивался на Карибах, — жизнь порой приносит странные сюрпризы.

Все решилось буквально в последний момент. Выкинув в то утро из головы призраков с привидениями, я несколько минут от отчаяния колотил мебель и изводил Тину нытьем о безработице (работа в документальной программе на телевидении благополучно завершилась), потом снял телефонную трубку — кто-то оставил мне сообщение на автоответчике. Сообщение мне наговорил толстый, краснолицый, пассивно-агрессивный южноафриканец по имени Дерек X. Он снимал часовой документальный фильм — только представьте себе на минуточку! — о виагре и звонил, чтобы выяснить, не хотел бы я поддержать его в прессе. Мне за это обещали пятнадцать тысяч долларов, поездки в Филадельфию и Нью-Йорк, а также путешествие на две-три недели в Гонконг, где, по выражению Дерека, старики в прямом смысле слова из кожи вон лезут, чтобы «затрахать себя до смерти».

Мы договорились о встрече, я познакомился с членами съемочной группы, выбрал себе в Бангкоке номер в гостинице с видом на реку и обсудил график работы. Поездка была назначена на начало июля. Потом я всем пожал руки.

В тот вечер я был в таком возбуждении, что в стельку напился и уже не стоял на ногах, когда меня посетила мысль о поездке на Кубу с Джеси и его матерью.

В день отъезда к нам в присущей ей манере, то есть на роликах, заскочила Клэр Бринкман, чтобы попрощаться. Она объявилась именно тогда, когда за нами должна была приехать машина. Меня беспокоили покрасневшие глаза девочки.

Мы сняли пару экстравагантных комнат в гостинице «Эль Парк» в старой Гаване. Бассейн там находился на крыше, в комоде лежали плотные махровые халаты, каждое утро в ресторане был накрыт шведский стол в римском стиле. Мэгги нервничала, когда думала о расходах, — она ведь была когда-то простой девочкой с фермы в прериях, и сердце ее начинало трепетать, даже если междугородная телефонная связь использовалась больше минуты, — но я был непреклонен. К тому же разве нам часто доводилось куда-то ездить вместе с сыном? А ведь совсем скоро ему вообще уже не захочется путешествовать с родителями.

Это случилось в третью ночь пребывания на Кубе. Днем я водил Джеси в Музей революции, где мы видели шхуну, на которой Кастро с шестнадцатью революционерами прокрался обратно на Кубу, там же экспонировалась фотография мертвого Че Гевары. Потом мы все втроем пообедали на балконе какого-то ресторанчика с видом на Прадо, изрядно при этом выпив. После этого неуверенной походкой прошли по улице Обиспо, чтобы присовокупить еще пару глотков «Мохито» на ночь под задорные ритмы в битком набитом помещении, полном насекомых. Когда мы возвращались в гостиницу, у меня от жары и возлияний слипались глаза. Было где-то около трех утра. Мэгги ушла в свою комнату. Мы с Джеси еще некоторое время смотрели телевизор. Пора было спать.

— Пап, можно я еще немного посмотрю телевизор, приглушив звук? — попросил Джеси.

— Ты бы лучше вместо этого что-нибудь почитал, — ответил я.

Мы выключили свет. Я чувствовал, что парень мой никак не может заснуть, никак не успокоится. В конце концов, я включил свет.

— Джеси!

Уснуть он не мог — был слишком возбужден. Может быть, ему пройтись немного, сигарету выкурить? А если вон там, через улицу, на той скамейке посидеть, что у самого парка? Ты же меня будешь видеть отсюда, пап! В конце концов, он меня уговорил.

Он быстро оделся и торопливо вышел из номера. Я некоторое время лежал, выключив свет. Потом встал, включил свет снова, подошел к окну и распахнул его. Кондиционер выключился, в комнате было тихо. Вдруг все стало слышно до странности отчетливо: стрекот цикад, приглушенные голоса, говорившие по-испански, шелест шин медленно ехавшей машины. За дверью по коридору гулко проехала тележка, позвякивая чашками.