Келли Линк - Все это очень странно Страница 9

Они с Рейчел поженятся у пруда, весной, под свежей листвой шестичасового дуба. Мистер Рукк наденет свой самый нарядный нос — латунный, с розовой бархатной подкладкой, или другой, в цветочек. Кэролл вдруг вспомнил маленькую могилу у тропинки, ведущей к пруду, — никакой это не пруд, решил он, — нет, они поженятся в церкви. Или в библиотеке.

— Высадите меня здесь, — сказал он водителю.

— С вами точно все в порядке? — спросил тот. Кэролл кивнул — да, точно, точно. Он помахал вслед такси рукой с укороченным пальцем.

Миссис Рукк сошьет дочери свадебное платье с высокой талией — атлас, шелк, кружева, оно будет желтовато-бледное, как мотыльковые крылья, а еще будет свадебный торт с восемью веселыми собаками из сахарной глазури, белой, как снег. Церковь он почему-то никак не мог представить. Она растекалась, менялась в воображении — стала сначала библиотекой, потом черным прудом. Окна были высокие, узкие, а стены сырые, как в колодце. Внутри тоже все менялось, стены сближались, превращались в стеллажи с книгами, в темные бархатные волны. Кэролл представил, как ведет Рейчел к алтарю, а черная вода добралась до щиколоток, будто у них обоих уже нет ступней. Опять вспомнился белый свадебный торт — стоит разрезать его, и темнота хлынет, как чернила.

Кэролл помотал головой и прислушался. Со склона холма сквозь редкие новогодние елки доносился глухой щемящий звук. Это будет замечательная свадьба — хорошо, что он потерял лишь кусочек мизинца, а не безымянный палец. Во всем надо видеть хорошие стороны, подумал Кэролл. И пошел по тропинке к пруду, чтобы сказать об этом Рейчел.

ШЛЯПА СПЕЦИАЛИСТА

— Когда ты Мертвая, — говорит Саманта, — тебе не надо чистить зубы.

— Когда ты Мертвая, — говорит Клер, — ты лежишь в деревянном ящике, и там всегда темно, но ты нисколько не боишься.

Клер и Саманта — двойняшки. Вместе им двадцать лет, четыре месяца и шесть дней. Быть Мертвой у Клер получается лучше, чем у Саманты.

Няня зевает, прикрыв рот длинной белой ладонью.

— Я сказала, идите чистить зубы и пора спать.

Она сидит между ними на цветастом покрывале. Все трое играют в паунс, карточную игру с тремя колодами, по одной на каждого игрока. У Саманты не хватает валета пик и двойки червей, Клер то и дело жульничает, но няня все равно выигрывает. На руках у нее разводы крема для бритья и прилипшие кусочки туалетной бумаги. Трудно сказать, сколько лет этой новой няне — сперва двойняшки думали, она взрослая, но сейчас няня кажется не старше их самих. Как ее зовут, Саманта забыла.

— Когда ты Мертвая, — упрямится Клер, — ты не спишь всю ночь.

— Когда ты Мертвая, — объясняет няня, — тебе всегда очень холодно и сыро, и надо лежать тихо-тихо, а то придет Специалист и заберет тебя.

— Тут в доме водятся привидения, — сообщает Клер.

— Я знаю, — кивает няня, — я здесь жила.

Кто-то крадется по лестнице вверх,Кто-то рыдает, рыдает в холле,Кто-то приоткрывает дверь,Кто-то вздыхает под полом.

Клер и Саманта приехали на лето к отцу, в старый дом под названием Восемь Труб. Мама у них умерла. Ровно двести восемьдесят два дня назад.

Отец пишет книгу о Восьми Трубах и о поэте Чарльзе Читхеме Рэше, который жил здесь в конце прошлого века. В тринадцать лет Рэш убежал из дома на море, а в тридцать восемь вернулся. Женился, произвел на свет ребенка, три тома слабых малопонятных стихов, роман под названием «Смотрящий на меня в окно», еще более слабый и малопонятный, и в 1907 году снова исчез из дому, теперь уже навсегда. Отец говорит, что некоторые стихи Рэша все же не лишены смысла, да и роман не такой уж длинный, в конце концов.

Как-то раз Саманта спросила, почему он решил писать книгу именно о Рэше. Потому что этого еще никто не делал, сказал отец, а вы с Самантой лучше идите играть на улицу. Это я Саманта, сказала она, но он только нахмурился и проворчал — как вас различить, если обе в синих джинсах и клетчатых рубашках? Почему одна не может одеваться в зеленое, например, а вторая — в розовое?

Двойняшкам больше нравится играть в доме. Восемь Труб — дом большой, не меньше приличного замка, только еще темнее и грязнее, чем Саманта представляла себе замок. Правда, здесь больше всяких диванов, фарфоровых пастушек с отбитыми пальцами и меньше комплектов оружия. А рва вовсе нет.

Дом открыт для экскурсий. Туристы, в основном семьи с детьми, осматривают угодья Восьми Труб и два первых этажа. Третий этаж отдан в распоряжение Саманте и Клер. Иногда они играют в исследователей, иногда ходят за служителем, который проводит экскурсии. Через неделю после приезда двойняшки выучили все его пояснения наизусть и теперь беззвучно, одними губами рассказывают вместе с ним. А иногда помогают продавать открытки и книги Рэша в маленькой сувенирной лавке.

Мамаши улыбаются им и часто говорят что-нибудь ласковое, но двойняшки лишь молча смотрят в ответ. Вечные сумерки старого дома придают полноватым женщинам бледный, усталый, какой-то расплывчатый вид. В Восьми Трубах все они, — отцы, матери, дети — кажутся уже не совсем настоящими, не такими, как в очереди у кассы. Туристы уходят и никогда не возвращаются, так что, возможно, они и не настоящие. Двойняшкам хочется предупредить их: лучше не выходить из дома, а если вам надо ехать, идите прямо к машинам, и побыстрее.

Служитель говорит, в лесу небезопасно.

По утрам отец сидит в библиотеке на втором этаже и пишет, а после обеда долго гуляет в лесу. Но берет с собой не Саманту и Клер, а карманный диктофон и флягу виски.

Служителя Восьми Труб зовут мистер Коуслек. Левая нога у него заметно короче правой, и на ботинках разные каблуки. Из ушей и ноздрей торчат жесткие черные волосы, а на макушке волос совсем нет. Зато мистер Коуслек разрешил Саманте и Клер ходить по всему дому, исследовать его. Это он рассказал им, что в лесу водятся медноголовые гадюки, а в доме привидения. Всё это довольно злобная компания — и змеи, и призраки, — говорит служитель, так что девочкам лучше ходить по протоптанным дорожкам и держаться подальше от чердака.

Мистер Коуслек различает двойняшек, хотя их не различает даже отец, — говорит, у Клер глаза се-ерые, как кошачья шерстка, а у Саманты сер-рые, как море под дождем.

В лес двойняшки пошли на второй день после приезда. И увидели что-то странное. Саманта считает, что это была женщина, а Клер — что змея. Лестница на чердак оказалась заперта. Они посмотрели в замочную скважину, но там было темно и ничего не видно.

…и у него была жена, говорят, очень красивая. Один человек хотел пойти с ней в спальню, и она сперва отказалась, боясь мужа, а потом согласилась. Муж узнал об этом — говорят, он поймал змею, добавил в виски три капли змеиной крови и дал жене. Так его научил дикарь, который плавал с ним на корабле. Примерно через полгода у нее в желудке завелись змеи, расплодились и стали ползать под кожей. Говорят, было даже видно, как они ползают на ногах, вверх и вниз. Говорят, змеи выели все нутро, и она стала совсем пустая внутри, а потом умерла. Мой папа своими глазами все это видел.

Восьми Трубам больше двухсот лет. Дом получил свое название из-за каминных труб на крыше, таких больших, что Клер и Саманта даже вдвоем могли бы запросто поместиться в любую из них. Трубы сложены из красного кирпича, и каждая идет через три камина — один над другим, по восемь на каждом этаже, всего двадцать четыре. Саманте кажется, что трубы проросли сквозь дом и шиферную крышу, как толстые красные деревья. Рядом с каждым камином стоит чугунная подставка для дров и кованые кочерги в виде змей. У себя в комнате Клер и Саманта играют ими в дуэль. По трубе гуляет ветер. Если сунуть голову в камин, чувствуешь, как сырой поток воздуха устремляется вверх, словно вода в реке. Дымоход пахнет копотью, сыростью и стариной, как камни с речного дна.

Их комната всегда была детской. Там стоит одна большая кровать с балдахином на четырех шестах, похожая на четырехмачтовый корабль. Матрас пахнет нафталином, и Клер брыкается во сне. Чарльз Читхем Рэш тоже спал здесь в детстве, а потом спала его дочь. Она исчезла одновременно с отцом. Возможно, это карточные долги, сказал мистер Коуслек. Возможно, они уехали в Новый Орлеан. Девочке было четырнадцать. Клер спросила, как ее звали, а Саманта — что стало с ее матерью. Мистер Коуслек закрыл глаза и тут же открыл, будто подмигивал. Миссис Рэш умерла от какой-то ужасной таинственной болезни, сказал он, за год до исчезновения мужа и дочери. Как звали бедную девочку, он забыл.

У Восьми Труб ровно сто окон, и в каждом до сих пор старые, волнистые, вручную изготовленные стекла. С таким множеством окон дом мог бы быть светлым и веселым, думает Саманта, но деревья так близко прижимаются к нему, что на первом, втором и даже третьем этаже стоит зеленый полумрак, как будто двойняшки живут глубоко под водой. Из-за этого зеленоватого света туристы кажутся призраками. Утром и поздним вечером вокруг Восьми Труб ложится туман. Иногда се-ерый, как глаза Клер, иногда сер-рый, как глаза Саманты.