Беник Сейранян - Пути и судьбы Страница 9

Ему не говорили, что Овьян в тюрьме, а о других врачах он и слышать не хотел. Когда же он узнал, что Овьян арестован, то страшно рассердился на своих подчиненных и приказал, чтобы доктора немедленно освободили.

Так и сделали.

Было это правдой или не было — Ази не знала. Так она слышала.

Лишь бы застать его дома.

Старуха одела Аби, накинула ему на плечи одеяло, закутала. Микаэл взял брата на руки и вынес на улицу. За ним шел Левон. Сона и Арменаку Ази не позволила идти с ними. Так они и остались стоять на пороге, глядя вслед уходящим полными тревоги глазами.

2

Пригород был погружен в сырую осеннюю мглу. Затянутое тучами небо мрачно насупилось. Темную скользкую землю словно полили черным мазутом.

Поселок спал мертвым сном. Немая тишина стояла вокруг. Улицу освещали всего два-три тусклых фонаря. Они мигали подслеповатыми глазами, изредка набрасывая светлые заплаты на темное покрывало ночи.

Ветхие, полуразвалившиеся, точно в страхе прижавшиеся друг' к другу домишки напоминали спичечные коробки.

Узкие улочки, запутанным лабиринтом вьющиеся среди домов, были покрыты лужами, и под ногами, как в русле не совсем обмелевшего ручья, хлюпала вода.

В темноте трудно было что-нибудь разглядеть, и первые несколько шагов Микаэл сделал с опаской. Осторожно продвигаясь вперед, он вдруг по самую щиколотку ступил в лужу. Холод пронизал его до костей, и он, будто разом сбросив с себя оцепенение, зашагал быстро и уверенно.

Аби здоровой рукой вцепился в плечо брата; больную, закутанную в тряпку, прижал к груди и затих.

По пятам за Микаэлом шел Левон, а в нескольких шагах позади плелась Ази, покряхтывая, как старая лошадь, обремененная тяжелой поклажей.

До железнодорожного полотна они шли, шлепая по грязи, холод пробирал до костей. В городе, с его мощеными улицами и высокими домами, стало как будто легче — ноги на тротуарах не так скользили, ветер чувствовался меньше.

Микаэл время от времени оборачивался к старухе. Она понимала его без слов.

— Сворачивай налево… — сказала она, перестав кряхтеть, и добавила ласково: — Близко уже… сейчас…

Действительно, доктор жил недалеко, но обессилевшему мальчику дорога казалась нескончаемой. Левон несколько раз пытался помочь брату, но Микаэл не соглашался:

— Не надо… Он только-только успокоился…

Наконец у одного каменного дома старуха остановилась. Здесь жил доктор Овьян.

Как же теперь разбудить его! Не дай бог, старик рассердится и прогонит неурочных посетителей. Тем более, что в городе каждую ночь ограбления и убийства. Откроют ли им дверь?

А если доктора нет дома?..

Ази приказала Микаэлу постучать. Он осторожно передал Аби на руки Левону и постучал. Никто не отозвался, Микаэл постучал еще раз, сильнее. Все то же…

Неожиданно на помощь брату пришел сам Аби. Он, видимо, был хорошо знаком с этим подъездом…

Дом стоял на улице, ведущей к рынку, и озорной мальчишка не раз забавлялся тем, что подбирался украдкой к звонку, нажимал кнопку и тут же стремглав удирал…

Тяжело переваливаясь, жена врача спешила к двери и осторожно, как черепаха из своей брони, высовывала голову. Никого… Обескураженная старушка посмотрит направо, налево и, разведя руками, возвращается в дом.

А Аби в это время выглядывает, как крысенок, из-за какого-нибудь угла…

Так вот, оказывается, кто живет в этом доме!

Видя, что на стук Микаэла никто не отзывается, Аби попросил спустить его на землю и сам поднялся по каменным ступенькам. Искать кнопку звонка ему не пришлось — мальчик хорошо знал, где она находится.

Где-то в глубине дома глухо- прозвенел звонок. В глубокой тишине, царившей вокруг, звук этот показался всем пугающим и резким, таким резким, что Аби даже позабыл о боли, о том, что все они пришли сюда из-за него.

Было мгновение, когда он готов был убежать и спрятаться, как делал это обычно.

«А вдруг меня узнают? — подумал он, но сразу же и успокоил себя: Кто может узнать? Ведь меня не видели!..»

Он нажал кнопку еще раз.

За дверью, в глубине прихожей, послышалось наконец какое-то движение, в щелке блеснула полоска света. Мягко зашлепали по полу ночные туфли. Чей-то хриплый, сонный голос спросил:

— Кто там?

Аби спустился с лестницы, уступая место старухе.

Ази назвала себя и сказала, зачем пришла. Мальчику очень плохо, и она умоляет помочь ему.

Врач узнал ее, но долго еще не решался впустить. Наконец слезные просьбы Ази подействовали. Доктор открыл дверь, но сначала, приподняв свечу, внимательно осмотрел своих поздних гостей, каждого в отдельности. Когда они вошли в прихожую, он сам запер дверь, накинул на ее створки тяжелую железную щеколду и повел их к себе.

Опустившись в просторное кресло за письменным столом, он зажег стоявшие в подсвечнике две свечи. Из полумрака смутно выступила старинная, потускневшая от времени мебель.

Старуха легонько подтолкнула Аби вперед.

— Окажи божескую милость, доктор, дорогой… — Горестный голос Ази дрогнул и прервался. — Спаси этого бедняжку — воет от боли, как зверюшка, плачет в голос…

Доктор поглядел на бледное, заплаканное лицо мальчика, на его замотанную в тряпки руку.

— Что случилось? — спросил он и подумал: «Должно быть, змея укусила или скорпион…» — Подойди-ка ко мне, милый, — сказал он ласково.

Аби боязливо приблизился.

— Ну, что случилось?

На вопрос врача ответила старуха.

— Не понимаем, доктор дорогой… Погляди сам, помоги, чем можешь. Твоей доброты без оплаты не оставим… — И она инстинктивно сжала платок, в одном из углов которого у нее было завязано несколько отложенных на черный день грошей.

Врач распустил тряпки на руке Аби, ощупал пальцы.

— Ну-ка, подними руку… теперь отведи ее в сторону, согни пальцы, подвигай ими вот так… Не можешь?.. Повернись-ка сюда.

Аби, растерявшийся в этой незнакомой обстановке, держался, как пугливый теленок. Стискивая зубы, он старался выполнить все, что ему приказывал доктор. Но рука не слушалась. Слезы застыли у него в глазах. Колени дрожали, колебля складки его штанишек, давно потерявших и цвет свой, и форму.

Маленькая ладонь его правой руки была похожа на смятую перчатку из синеватой кожи, пальцы висели безжизненными лоскутами.

Наконец мальчик сам рассказал, что произошло с ним на рынке, но без подробностей: просто, мол, ударили палкой…

Врач раздел его до пояса и тщательно осмотрел. Он проводил ногтем какие-то странные черточки на сухой коже спины мальчика и внимательно следил за тем, как исчезают оставляемые им следы. Выстукивал, выслушивал сердце и легкие.

На вопросы врача Аби отвечал отрывисто, одним, двумя словами. Ази кое-что добавляла. А Микаэл и Левон молча стояли у дверей, не осмеливаясь проронить хоть слово. Они сошли со своих мест только тогда, когда Овьян, вспрыснув какую-то жидкость в изувеченную руку Аби, сказал, что его можно одеть. Ази, однако, опередила мальчиков и принялась одевать Аби сама.

— Эх, что сказать, доктор дорогой? — тяжело вздохнула она. — Будь отец у этого мальчика, не пошел бы он на улицу, не видел бы столько горя.

Овьян, что-то писавший на длинном листке бумаги, подняв голову, спросил:

— А отчего умер его отец?

— Не умер, доктор дорогой, убили… чтоб их разорвало, его убийц. — И Ази, воспользовавшись случаем, рассказала Врачу историю гибели Тиграна.

Кончив писать, доктор задумчиво слушал рассказ старухи. Он не спешил. До рассвета — поглядел он на часы — было еще далеко. Теперь уже не заснешь, а этих поздних гостей — старуху прачку и приведенных ею полуголых сирот — сейчас еще нельзя выпускать на улицу.

Ази сидела на стуле подле стола, ребята, прижавшись друг к другу, примостились на кушетке, покрытой клеенкой, а доктор, откинувшись на спинку кресла и подперев голову, продолжал свои расспросы.

3

Тяжелые воспоминания охватили Овьяна.

Старая Ази невольно коснулась больного места, растравила не успевшую еще затянуться мучительную рану — она воскресила в воспоминаниях доктора те страшные события, ту ужасающую картину, которая впервые за его долгую жизнь поколебала в нем веру в мир и людей, показала ему страшную, оборотную сторону действительности и заставила на многое взглянуть по-новому. Проживи он целый век, ему и тогда, пожалуй, не удалось бы настолько постичь суть вещей, как он постиг ее за этот один-единственный день.

С того самого дня жизнь утратила для Овьяна свой, казалось, незыблемый, стройный порядок, а душой его завладели какие-то новые неведомые силы, не дававшие ему ни минуты покоя.

В ушах его постоянно не смолкали стоны и предсмертные хрипы раненых, перед глазами стояли лужи крови.