Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник) Страница 9

Этот сын – от первого брака Ивана Константиновича – похож, кажется, на покойную мать: в лице ни одной отцовской черты. Ведь у отца все лицо состояло как бы из милых луковиц, а у сына наоборот: тонко обточенное диетой. Про диету выяснилось тут же, когда он выпил рюмку и сказал после неизбежного кряка:

– По диете один соленый огурец мне можно, но они у вас что? – И он изобразил лицом огурец – очень подкисший, – как какого-то старичка с улыбкой набок.

– С Новым годом, с новым счастьем, – начала заклинать его жена Валерия, надеясь выправить закисающее веселье.

Иван-младший сказал ей, не выходя из образа кислого огурца: мол, разве ты не знаешь, что счастье начинается с полутора миллионов.

У Валерии было семейное прозвище: Травка-отравка (увлекалась лечением травами). Была она такая красавица, что вся жизнь у нее переработалась в красоту, и больше ничего не осталось, кукла и кукла. А мы промолчали, хотя привыкли сочувствовать женам, с которыми мужья себя так кисло ведут. Но здесь другое. Аня говорила нам, что Травка-отравка после вуза устроилась в школу для слабовидящих. И вскоре дети стали спрашивать других учителей:

– Правда, что в предыдущих жизнях мы были убийцами и бандитами и за это наказаны?

– Кто вам это сказал?

– Валерия Владимировна.

В общем, Травку уволили, и она долго всем рассказывала, что ее преследуют за взгляды.

Продолжаем про Новый год. Иван-младший решил развлечь компанию и начал эпос о себе:

– Знаете, у нас в ЖЭКе все с ума посходили. Вчера приходит бумага из мэрии, что будет отлов бродячих собак. И пишут, значит, серьезно: «Обеспечить наличие собак».

Тут Иван Константинович сказал сочувственным голосом, как пятикласснику:

– Что? Да кто это сочиняет – за мои деньги налогоплательщика!

Печальным взглядом сын ему ответил: легко тебе общими фразами отделываться, когда ты рулишь такими бабками!

Уже через месяц наша Аня приходит к нам домой, лицо – как будто пролежавшее в воде несколько дней. Но еще из последних сил протягивает нам какие-то немецкие чашки чайные, ну просто фарфоровые перепонки!

Села она и молчит. Хотелось ее растолкать: не тормози!

– Ань, как себя чувствуешь?

– Немного пострадала сегодня: чай наливала, а черепаха, поганка, как схватит за пятку – требовала есть. И я кипяток на палец.

Какая черепаха? Ну, допустим, купили подарить внуку. А почему не подарили?

– Ладно, это не соль, – без выражения продолжала Аня. – Помните моего пасынка?

– Угу. Смутно.

– У него еще все начинается с полутора миллионов: и жизнь, и счастье, и любовь. Теперь не знаем, куда от него бежать. Неделю назад под предлогом отксерить зашел в кабинет и взял ключи от нашей квартиры, гаденыш… – Тут она спохватилась: – Да нет, он ничего, неплохой. Это его все бабы подкосили.

– Может, это он баб косил?

– Первая жена до сих пор на нем висит, вторая, молодая, травит, требует, чтоб денег было больше. Да еще Иван-старший видел его с какой-то в ЦУМе – покупал он ей бюстгальтер чуть ли не за пять тысяч…

– Хорошо, что она не Артемида Эфесская с двумя рядами грудей!

– Ты в шестьдесят лет, Букур, кипишь, я вижу. Ну я опять про свое. В общем, мы обнаружили уже в четыре часа дня, что ключи украдены. Я вам не говорила? У Ивана в том числе есть хозяйственный магазин. Он съездил, привез два замка, старые убрал, новые врезал. И тут же у него сердечный приступ! Ведь Иван Константинович сыну построил одну квартиру, потом тот развелся, отец купил ему другую. И эта фисташковая тоже записана на его имя. Но у него – удава – видимо, нет сил ждать, когда отец помрет и освободит площадь!

Мы ей кивали: типа, с ума сойти. Ну а дальше как-то даже удивились, разгорячились и загоревали: в самом деле, видно, богатым тяжелее, чем нам. Подкрепившись чаем и нашим сочувствием, Аня продолжала:

– Через день пасынок ключи вернул – подбросил. Но представляете: приехали в гости. Пасынок в гостиную, а жена его, как ящерица, скользнула на кухню. Я за ней: у меня там суп кипит. А она стоит у плиты, переливается косметикой. Вдруг она в суп что-нибудь как сыпанет? Для чего ей наша кухня? Руки можно и в ванной помыть. Тем более что она увлекается травками…

– Да, мы слышали – лечится.

– В основном все для лица. Мы еще с Иваном смеялись: травки-отравки… теперь не до юмора.

– Может, ей воды стакан…

– Может, стакан. А зачем тогда ключи украли? Я говорю своему: у нее маленький ротик, но видно, что она им может много погрызть. А сегодня Ивана Константиновича вывесили из вертолета вниз головой: «Деньги отдашь?» – «Нет». – «Тогда прощай!» Он полетел, закричал и проснулся. Ну и я проснулась – до сих пор меня колотит.

Тут пришли чужие люди – смотреть нашу коммуналку (мы размечтались об отдельной квартире). Когда они, не скрывая разочарования, ушли, Аня рассказала:

– Невестка-то, Травка-отравка, ходит вот так – смотрит квартиры. Хобби такое. Ничего не покупает. Для нее смотреть квартиры – развлечение. Ходит с риелторами и людей зря тревожит…

Теперь, читатель, слушай сюда. Аня с Иваном решили: пусть сынок подавится этой квартирой, а они выпишутся, купят другую. Но тут сразу тормоз мечтам, искры из глаз: ведь Иван-младший, скорее всего, захотел все наследство! И ресторан! И магазин! Аня шептала мужу, и тот начинал с каждым словом седеть.

– Подложит он нам что-нибудь на даче! И тогда сразу получит все наследство.

И после такой голливудщины вызывалась к Ивану Константиновичу сначала простая «скорая» – 03, но она не снимала трубку.

– Потом приезжали внимательные разумные врачи. Угадайте, почему?

– Трудно, но мы попробуем. Наверно, потому что это платная скорая.

Потом Иван Константинович опустошенно начинал высчитывать: на девяносто девять процентов он уверен, что сын замышляет что-то страшное, нечеловеческое. Но один процент – он такой огромный процент, просто сердце истыкал все.

– Ивану-младшему три года было. Играли в чаепитие в детском саду, насыпали песок в игрушечные стаканчики. Воспитательница, практикантка еще, командует: «Горячо, дуйте, ждите! А вот теперь можно пить». Не успели оглянуться, как мой дурак заглотил весь песок и чудом не умер. Ведь в группе тридцать два ребенка, а пил песок он один. Такой был доверчивый.

А дальше повисала тишина, которая говорила: «А сейчас?»

Нам уже рассказывали несколько историй охоты за деньгами родителей, но без смертельного налета. Например, наш однокурсник работает на Карибах и написал доверенность сыну, чтобы он получил контейнер с запчастями в порту Петербурга. Сын все запчасти реализовал, деньги прокутил, а отцу плакался, что контейнер потерялся. Возмущенный однокурсник позвонил с бурных Карибов, диспетчер ему ответил в том смысле, что у них все ходы записаны. Получили контейнер тогда-то, вручили по доверенности через трое суток. Хотел горячий отец посадить отпрыска, но тот рыдал, ветхозаветно обнимал отцовские колени и обещал закончить универ с отличием. И студент был определен на хлеб и воду до конца обучения.

Аня горюет, мы горюем и говорим:

– Неужели вам придется уезжать из Перми?

– Хренушки – уезжать куда-то! Не дождутся, чтобы бросили племянника в Гордуме. А в других местах кто нас прикроет?

Мы здесь впервые слышим про думского племянника. Но, с другой стороны, можно было предполагать кого-то в этом роде, видя их удачливость.

– Закажу молебен, закажу сорокоуст за наше с Иваном здравие, но из Перми ни ногой! Ведь вообще-то некуда, некуда ехать!

И Аня плачевно развела руками. Мы увидели, что вокруг Перми раскинулась пустыня, в которой нет ни одного думского племянника.

Племянник, впервые возникнув в этом разговоре, продолжал реять через час, во время звонка Ани:

– Послушайте, тут такое творится, то есть происходит, то есть такие повороты! Дед Ивана Константиновича – священник расстрелянный – никого на допросе не назвал!

– Подожди, Аня. Сколько лет твоему Ивану?

– Шестьдесят девять. Он внук священника. На синодальной комиссии дали нимб местночтимого святого-мученика. Вот племянник сейчас приезжал из Думы, просит фотографию, чтобы икону написать. Кажется, где-то была, но не можем найти.

И последовал получасовой телефонный рассказ, что дедушка Степан, то есть мученик Стефаний, начал являться в Верещагинском районе и чудеса творить.

– Бум канонизации сейчас. Около двух тысяч причислили к мученикам.

– Букур, слово «бум» не сюда. Тогда были не только расстрелы – после революции. Священников пытали! И вот синодальная комиссия запрашивает каждый раз в архивах ФСБ протоколы: не сотрудничал ли батюшка, не назвал ли кого под пытками? Дед Степан никого не назвал. Получил пулю в затылок, а потом побежал за девушкой – она хотела утопиться.

– Аня, стой – как это побежал за девушкой?

– Явился. Она хотела утопиться из-за жениха, который подлец оказался – страшно запил, не мог остановиться. А отец Стефаний ее догоняет и за рукав держит. А потом пошел с ней к этому запойному жениху, как цыкнет на него, как топнет, и у того сразу горбик стал расти…