Йозеф Шкворецкий - Необъяснимая история Страница 9

Агрикола наблюдал за мной, запустив пальцы в бороду, как у Вулкана, которую начал отращивать, когда ушел из армии.

— Вероятно, он им досаждал, — сказал он. — Наш грек расскажет нам любую сказку, лишь бы убедить нас, что он утонул. А ведь помнишь, как он распространялся, будто Овидий не мог наплаваться в море, а после любил полежать голышом на солнышке. — Кузнец рьяно взялся за миску поленты, которую как раз поставил на наш стол раб. — Да, а потом еще буря, которая якобы разыгралась возле Том. Маленькая местная буря, так? Исключительно возле Том? — Он многозначительно подмигнул.

Я пожал плечами:

— Я не совсем убежден. Нетрудно понять, что Калимах лжет. Но ведь Томы почтили его лавровым венком. Он потрудился написать оду императору на их гетском языке… Нет, друг мой, тут кроется нечто большее.

4

календы июля. Когда наш корабль подплыл ближе, перед нами предстал новенький лагерь, построенный точно в соответствии с правилами.

Мы причалили. Мы с Агриколой сошли на берег в полном вооружении. Написанное Флаком письмо открыло перед нами ворота. Дворец наместника еще не достроили, но массивное главное здание и дома трибунов уже были завершены. Вдалеке был виден лазарет. Четвертый «Флавия» легион выстроился на плацу, лицом к рядам легионеров стоял мужчина в вышитой золотом тоге[98] и обращался к ним с какой-то речью. Мы были слишком далеко, чтобы слышать, что он говорит, но, по всей видимости, это был наместник.

5

только первый этаж дворца легата был завершен, и Поппей расположился здесь. Старший центурион на входе сосредоточенно прочел письмо Флака, и этот документ (бесценный во всей Мезии и сопредельных областях) сделал свое: центурион махнул мне, чтобы я проходил. Поднявшись на три ступеньки к арке, я прошел меж двух легионеров. В конце коридора стражник у двери в покои легата приветствовал меня уважительным: «Луций Поппей ожидает тебя, Квест Фирм». Я прошел под хмурящимся орлом Четвертого легиона и откинул закрывавший дверной проем полог. Прославленный воин сменил золоченую тогу на одеяние попроще и теперь подносил к губам золотую чашу работы явно не римского ремесленника. Когда я вошел, он читал лежавший пред ним на столе свиток. Поставив чашу рядом со свитком, он любезно повернулся ко мне и указал на табурет слева от стола.

— Рад знакомству, Квест. Мы с твоим отцом служили вместе в штабе Октавиана, как он, без сомнения, тебе рассказывал.

Не рассказывал, но я кивнул, в который раз осознав, сколь мало знаю про Гая Фирма Сикула. Раб налил мне вина, а Поппей вольготно откинулся на спинку кресла.

— Меня опечалила его смерть. — Он помедлил. — Ты отслужил положенное?

— Да, — ответил я и попробовал вино.

Сносное, но не такое хорошее, как то, каким угощал нас в Томах Калимах. Еще он очень щедро дал нам запас с собой, чтобы скрасить долгий путь по Дунаю.

— Что привело тебя в Карнунт? — На меня смотрели глаза умного, очень проницательного и расчетливого полководца.

Я не спешил с ответом.

— Моя мать попросила остановиться здесь… навестить кое-кого. Она обсуждала это с твоим другом Помпонием Флаком.

Поппей кивнул, но промолчал.

— Истина в том, что она послала меня не сюда, в Карнунт, а в Томы. В Рим дошли известия, что здоровье Овидия пошатнулось. Как тебе известно, моя мать с ним в родстве.

Наместник поднял брови.

— Этого я не знал.

— Верно, в весьма отдаленном, но мать всегда о нем пеклась. Он часто бывал у нас, и его жена Аницея — близкая подруга моей матери. Ей хотелось бы самой посетить Томы, но ее состояние этого не позволяет.

Мне показалось, что по его губам скользнула легкая усмешка, и я спросил себя, а сколько на самом деле он знает о происходящем.

— Весьма похвально с твоей стороны, Квест. Ты совершил очень трудное плавание.

— Как и почти все, Поппей, я поклонник поэзии Овидия. После стольких лет мне захотелось повидаться с ним, прежде чем… — Сам не зная почему, я дал фразе повиснуть в воздухе. — Ребенком я его любил. А теперь, когда мать взялась ему помогать…

— И верно, Флак мне про это рассказывал. Император был склонен поддаться на уговоры, но, как ты узнал в Томах…

Он не закончил. Я подождал немного, но он, судя по всему, передумал и решил не говорить, что я мог бы узнать в Томах. Наконец я сказал:

— Да, я обнаружил, что дело нечисто.

Во взгляде, которым он меня наградил, сквозил расчет.

— Ты так полагаешь? Почему?

Я снова помедлил и, подумав, объяснил:

— В то время, когда Овидий якобы утонул во время бури, мой корабль находился всего в половине дня пути от Том, и никаких признаков бури мы не заметили. Погода стояла великолепная.

— Я не моряк, — отозвался Поппей, — но, насколько я понимаю, такие вещи случаются.

— Мой капитан Герат сказал, что нет.

Рассмеявшись, Поппей протянул свою чашу рабу, чтобы тот ее наполнил. Насколько я мог судить, это было уже не в первый раз за сегодняшний день. Далеко не в первый.

— Пей, — подстегнул меня он и залпом осушил свою чашу. Я сделал то же, надеясь, что вино придаст мне смелости задать нужный вопрос. Не придало. Раб долил мне еще. — Как бы то ни было, Квест, факт в том, что Овидий исчез.

— Агрикола… мой друг по дням в армии… убежден, что его убили граждане Том.

— У него есть доказательства?

Я пожал плечами:

— Я рассказал тебе про обстоятельства. Он просто сделал собственные выводы.

— Гм-м, — задумчиво протянул Поппей. Он взял свиток, и долгую минуту царило молчание, пока он разворачивал его, возвращаясь к какому-то месту. — Если ты почитатель Овидия, тебе наверняка знакомы эти строки. Подумай над ними в свете того, что ты узнал в Томах: «Все потерял я, что имел, и только осталось / То, в чем муки мои, то, в чем чувствилище мук. / Нужно ли мертвую острую сталь вонзать в уже мертвое тело? / Право, и места в нем нет новую рану принять».[99]

Разумеется, я узнал отрывок. Он был взят из элегии, в которой Овидий прощается с друзьями, называя всех по именам. Это письмо, которое вполне мог бы написать человек, готовящийся совершить самоубийство. Но стихотворение не было запиской такого рода, это была театральщина, фикция. Думать иначе — бессмыслица. На меня накатила волна скорби по поэту.

— Тогда зачем, — начал я, внимательно всматриваясь в Поппея, — жителям Том изобретать другой сценарий?

— Возможно, твой друг Агрикола прав, — сказал легат.

— Значит, тебе придется провести расследование, Поппей. Овидий был римским гражданином.

Поппей кивнул:

— Значит, я проведу расследование.

Я с детства умел распознавать тончайшие оттенки смысла, которые способен передать голос. Наместник говорил отрывисто, словно закрывая тему. Он не сказал бы такого, если бы действительно собирался это делать. Что ему известно? Вино брало свое. Наконец я набрался смелости и спросил:

— Как ты мог услышать про его смерть? Наш корабль — первый, который пришел с тех пор в Карнунт.

Он, казалось, ничуть не смутился.

— В армии сведения получают из многих источников. Но я этим делом займусь. Уверен, тебе захочется подождать результатов.

Он встал, давая понять, что на сей раз разговор закончен. Я тоже поднялся и, несколько неуверенно держась на ногах, повернулся, чтобы уйти. Мы попрощались, и я почти уже отбросил полог, когда он сказал мне вслед:

— Но обязательно посети Виндобону. В тамошнем театре дают новую трабеату[100] какого-то ученика Мелиссы по имени Помпоний Пиннат. Мне говорили, она очень смешная. А еще просвещает.

Я застыл как вкопанный. Что он хотел этим сказать?

— Никогда о таком не слышал. Ты говоришь — Пиннат?

— Да, он бывший легионер, хорошо образован. Пьесу он поставил с труппой из легионеров и их жен. А также жен нескольких местных купцов.

— Никаких профессиональных актеров? — изумленно спросил я.

— Ни одного, — отозвался Поппей. — Конечно, это новшество. В Риме такое, полагаю, было бы невозможно. Впрочем, там и необходимости не возникло бы. Конечно, этот муниципий не Рим.

— Бывший легионер? Ученик Мелиссы?

— После того как ушел со службы, он некоторое время жил в Риме.

— Я никогда о нем там не слышал. И почему он здесь, когда…

— Он был здесь с Десятым «Гемина», — прервал меня Поппей. Теперь тон у него стал брюзгливо-раздражительным. Встав, он принялся вышагивать вокруг стола. Мне пора было уходить. — Возможно, он хотел испробовать пьесу здесь, прежде чем везти ее в Рим. Будет еще представления три, наверное. Все пока имели большой успех. Автор приходит на каждое. Думаю, ему будет приятно тебя увидеть. До свидания.

Стараясь не выдать своего потрясения, я вышел в коридор. Зачем же Поппею советовать мне, да еще так настойчиво, пойти смотреть какую-то комедию? У меня не было настроения смотреть фарс из жизни патрициев. Мне почудилось — или своими странными замечаниями он пытался мне что-то сказать?