Любовь Овсянникова - На круги своя Страница 9

Он немного завидовал мне, был у него такой грех. Поэтому я сказала:

— Удивительно. Сколько вы для меня сделали, сколько вложили в меня и при этом завидуете. Почему?

Он вскинул голову.

— Что же такого необыкновенного я для вас сделал?

— Издеваетесь? Неужели не помните, в самом деле? «Вы умная, красивая…» Сколько тогда вы на меня положили денег и усилий?

— Хм, я давным-давно все забыл. Не преувеличивайте мои заслуги. Вы сами себя сделали. А я что? Было приятно подтолкнуть талантливого человека, тем белее, что мне это ничего не стоило. Не сентиментальничайте, мадам. Сегодня вы от меня шиш бы получили, потому что… Вот ви­дите, теперь я к вам даже без гостинца пришел.

— За что же гостинцы мне носить? За то, что погубила дело, в которое вы верили? — нечеловеческая мука съедала меня. — Впрочем, вы сами для меня лучший гостинец. Но ваше настроение мне не нравится.

Он молчал, энергично двигая желваками, а я пристально в него всматривалась. Разделяющее нас пространство как будто пришло в движение, пелена поплывшего вверх марева иска­зила его облик, как искажается изображение в телевизоре от возникших помех. Разго­няя руками невидимые волны эфира, я приблизилась к нему, по-прежнему не отводя взгляда. Очнувшись от минутной задумчивости, он с тревогой воззрился на меня.

— Что с вами, Екатерина Алексеевна? — прошептал он потрясенно и замер.

Я ощущала знакомое тепло в глазах, усиливающееся, доходящее до жжения. И вдруг оттуда выметнулись молнии, но не зеленого, а золотистого цвета. Заметавшись в про­странстве, они завились в спираль, ушли в сторону Вилена Борисовича и потонули в его расширенных зрачках. Я придвинулась еще ближе, обдавая его пышущим от меня жа­ром.

— Знаю… — хрипловато произнесла я. — Можете не рассказывать, что с вами случилось, знаю больше, чем вы можете рассказать. Но скоро все изменится. Передайте шефу, что вам надо покончить со старым бизнесом. Ваша судьба еще рас­цветет… неброским, но радующим взор цветком, — мой шепот был еле слышен, но от прикосновения к его руке я почувствовала облегчение и прилив сил. — Вам лучше… вам лучше заняться… Ах, жаль, плохо понимаю... Сети… система… связь. Сотовая связь… начинайте все заново. Тут у вас все получится.

В его глазах появились слезы.

— Не рисуйте такие радужные картины. Мне скоро шестьдесят. Даже если фирма выйдет из черной полосы, то я уже не буду там нужен.

Я почти не воспринимала то, что он говорил, но, поймав последнее слово, снова заговорила чуть громче, но также монотонно и убедительно:

— Нужен, да! Следите за публикациями в прессе. Назревают значительные перемены в правительстве. Ваши противники уйдут и придут новые лидеры. Вам надо ждать… Хотя нет, не просто ждать, вам надо удержаться, сотовая связь… Сопротивляйтесь в меру, не усугубляйте конфликт. Вам надо только удержаться.

— Помилуйте, что за фантазии? — попытался остановить меня он. — Как вы можете что-либо знать? Даже я, — он ударил себя в грудь, — я, который есть правая рука Гаврика, подчеркиваю, даже я не знаю наших противников, их возможностей, фамилий.

Я вновь перебила его:

— Фамилии, да! Я их тоже не знаю. Значит, лично я не знакома с этими людьми. Первую информацию вы получите из газет. — Я отошла от него, утирая повлажневший лоб, сказала притишено: — Устала… очень устала. Извините, но я хочу отдохнуть.

Прощаясь, он удивился:

— Вы так и не спросите, зачем я приходил?

— Нет. Вы всегда умудрялись найти меня, и всегда неожиданно.

— На сей раз закрутился я, милая. Не до вас было, а Гаврик напомнил, велел разыскать, — развел он руками.

— И больше ничего?

— Больше ничего, — со значением повторил он, вопросительно взглянув на меня.

Я заторопилась успокоить его:

— Нет-нет, мне ничего не нужно. Просто… он тоже чувствует, что эти события уже наби­рают обороты. — Мое бормотание казалось непонятным и странным Вилену Борисо­вичу. Я закончила ободряюще, с энтузиазмом: — А что, мы еще живы? Передавайте привет Гаврику.

За ним захлопнулась дверь, и я побежала на кухню, где в старом ведерке выварива­лись кухонные полотенца.

***

Прошло совсем немного времени. Я еще не успела забыть последний визит поутихшего Вилена Борисовича и все прокручивала в воображении прошлое и будущее, его вид и настроение. Однажды, развернув «Вечерку», я натолкнулась на такие строки: «… он отметил, что предста­вители этого ведомства создали «международный инцидент», забыв при этом, что они не последняя инстанция в стране, а существует политическое руководство государства, и именно ему надлежит принимать соответствующие решения». И далее: «… кроме первого заместителя министра Цыкина Пахома Андреевича, — уволен также начальник управления области…»

Я вспомнила золотые молнии, стремительно летящие из моих глаз. Не зеленые, те­перь — золотые? Озадаченная, подошла с сильной лупой к зеркалу, поднесла ее к глазам. Затем долго и внимательно рассматривала свою радужную оболочку вокруг зрачков. Действительно, основной ее фон был изумрудно-зеленым, но по нему были рассыпаны золотистые крапинки, отчего казалось, что глаза мои имеют цвет молодой зелени.

Есть над чем поразмышлять. Например, над тем, что я самой природой обречена, раз уж во мне открылся дар предвидеть или навлекать будущее, нести больше крушений и траге­дий, чем счастья и удач. Ведь зеленого цвета на радужной оболочке больше, чем золотого. А может, золотистый цвет интенсивнее излучает? Но по опыту первых попыток проанали­зировать свои новые качества, их природу, понять, что я собой представляю — причину, источник событий, их катализатор или всего лишь канал информации о них, — я знала бес­полезность подобных занятий. Кроме того, чем меньше я забивала голову этими вопро­сами, чем меньше копалась в себе, тем яснее и четче нарождались во мне те печальные — или, как теперь, радостные — истины, которым суждено было прийти в мир людей от звука моего голоса. И еще я заметила, что ко­паться в собственных процессах мне было труднее, чем выкинуть все из памяти и забыть. Формировалось какое-то беззаботное, легкомыс­ленное отношение к себе. Меня это беспокоило, даже не устраивало.

Однако облегчение, которое я стала испытывать, отказавшись от самоанализа, включая не только непонятные процессы энергетики и сознания, но и осмысление и переоценку того, что со мной случилось, что так тяжко потрясло меня и от чего я до сих пор оставалась чуть живой, это облегчение нравилось мне. Много позже я по­няла, какие мощные, здоровые инстинкты, переданные мне предками, были вызваны к жизни в моем организме и как беспощадно они защищали меня от гибели.

12. Аудиенция

Невероятными бывают судьбы людей. Со мною теперь жила русская беженка из Чечни. Она потеряла там дом, имущество, сбережения, но не хотела ехать к сыну в Москву, предпочитая оставаться в нашем городе, где у нее никого не было.

Алла была моложе меня, но благодаря Володьке ни в работе, ни в деньгах не нужда­лась. Кроме того, что ему был не чужд сыновний долг — он давал ей денег, наверное, еще и за то, что она не стала создавать проблем для его семьи в Мо­скве. Денег нам хватало на двоих — она платила мне за проживание. Наконец-то, от меня отступили страхи умереть под забором, перестали по ночам мучить кошмары о том, что я потеряла очаг и кров. Стало легче не только материально, но и психологически, я посве­жела, с лица исчезла чернота, вернулась матовая прозрачность кожи.

А вот с одеждой была беда. Раньше я не замечала, что вещи быстро теряют вид, устаревают и ветшают, если время от времени не обновлять свой гардероб. Теперь же это «время от времени» тянулось четвертый год, и я выглядела сущей нищенкой в старых, хотя и опрятных нарядах.

Я стала плохо видеть, и мне пришлось пользоваться очками, доставшимися от соседа напротив. Однажды, водрузив их на нос, то и дело поправляя от сползания вниз, я починяла нижнее белье, ловя мелкие стрелки, разлезшиеся по трикотажу, когда в дверь позвонили. Дверь открыла Алла, и знакомый голос зазвенел в тот же час:

— О, здрасьте! А Екатерина Алексеевна что, опять переехала? Где она!? — совсем как в лучшие времена заорал Вилен Борисович, нахально врываясь в квартиру.

Комбинации и трусики были мгновенно скомканы и спрятаны в целлофановый кулек.

— Здесь, здесь! — я направилась на выручку остолбеневшей Алле. — Узнаю прежнего Вилена Борисовича. Хм! — я засмеялась. — Вы похожи на цыпленка, впервые увидевшего букашку.

— Бука-ашку, — передразнил он. — Собирайтесь, и быстро. Внизу ждет машина.

Он уже намеревался выйти, уверенный в беспрекословности моего подчинения.

— Подождите. Какая машина? — остановила его я.

— Шикарная, как всегда! — ответил он и уточнил, лукаво улыбаясь: — Правда, в меру шикарная. Гаврик хочет вас ви­деть. Только не мешкайте.