Михаил Ворскла - Письма в Снетин Страница 9

Твой Андрей.

(Из висящей в зале на стене между фикусами с блестящими листами благодарности)

Выносится капитану милиции Надежде Несторовне Поспевай за проявленные смекалку и мужество при задержании особо опасной преступной группы в количестве семи человек. Вместе с тем, за многолетнюю и добросовестную службу в Диканьском районном управлении внутренних дел ей присваивается звание майора милиции с соответствующим пересмотром оклада и выпиской новых отличительных знаков на погоны.

Подписи начальствующих и поздравления сослуживцев.

(Из телефонного разговора Надежды Несторовны с Ульяной Федоровной)

Ма! Вы слышите меня? Але! Это я, Надя. Надя! Я разузнала, что к чему, и Андрея нашла. Ну, это уж по своим каналам. Да нет, все в порядке, немного простыл. Говорю, простудился. Але! Я говорю, жив, здоров, не переживайте. Нет, даже нисколько не болел. Ага. Вы как себя чувствуете? Как ваша нога? Что? Все передохли? Да вы что! Ну ты посмотри, что делается. Да нет, мои-то в порядке. В конце месяца вам еще завезу. Говорю, еще цыплят завезу и двух гусей в придачу. Да. Виктор Павловича если уговорю. Приедет, должен приехать. Что? Але! Ма! Вы где-то пропали. Да, пускай побудет у меня. Не тревожьтесь, у меня спокойно. Может, оженю его и поселю у себя. А что? Да уж так. Ага. Да. Ага. Але! Але! Не слышно ничего. Але! Ма! Ну все, прервали.

(6-е письмо)

Мой друг, великое и бесповоротное совершается. Я ступаю трепетно и предугадываю будущее в каждом шаге своем; близко, близко, как биение собственного сердца. И сон мой чуток, и бдение тревожно. Косогоры и открытые луга просохли под ветром, но есть бурные потоки, несутся в яры, где осенний скудный тростник, и – наполняют озера. Они, как живые твари, поигрывают мышцами на бегу. Мне так нравятся они, они – сама жизнь, сам дух неукротимый, текучий и живой. Туманы расходятся, и, я сам видел, за ними – новые дали, каких еще не было. Поверь, Виталик, не было. Это для нас они, это для нас! Шепчут окрест люди: завтра в лесах брызнут по земле невероятных размеров лиловым ковром пролески – лесные цветы. Рассказывают, снега и льды лежали долго, но под спудом тогда уже они сочились невидимой жизнью, и неслышно, неприметно готовилось их движение. Теперь свершилось! Мой друг, как жаль, что ты не знаешь, ты не видишь. Южные птицы здесь: пролетают низко, над кровлями кричат. Рано, неимоверно рано они, когда и изморось не забылась железными оградами. Пробиваются в короткой, остриженной ветром траве подснежники. А облака теперь не задерживаются над нами и проносятся к могилам в степи, забирая с собой все краски и все звуки, что заметили у нас. И пахнет рождением мира. Я пишу без толку, без разбора, не сердись, потому что как медиум не ведаю, что творю. Древние духи снова ожили, и я вместе с ними веселюсь и разверзаюсь над вербами у извивов рек, где зелень проламывается из темниц.

Твой Андрей.

(Рассказывал почтовый служащий Скоромнин)

Я выносил мусор в лес, – хотя и запрещено, и штраф положен за это, но все так делают, – и узнал его тут же, поджигателя! Да, – того, что мне грозился хату спалить. Вы разбудите меня ночью, в самую глухую пору, в грозу, в бурю или после гульбы, после попойки, я его, будьте уверены, признаю. Глаза, глаза его признаю бесстыдные! Он не здешний, нет, здешние все мне знакомы – никудышные. Этот же, проходимец, он их всех на голову выше! Идет на меня из лесу. Понимаете, из лесу! И не сторонится встречного, трещит ветками напролом, не опасается ничего, точно зверь. Честному человеку непременно смутно в лесу, как-то этак не по себе; если что, он не тронет, честный человек, убоится и краем обойдет. Этот же – зверь, выставился, глаза не моргают. Ко мне мысль подкралась: пырнет ножом! Но прошел мимо. И куда, позвольте спросить? – к Мовчунам. Это только с виду могло показаться, что случайно, что, мол, их дом крайний и его необходимо было обогнуть. Но меня осенило: намеренно идет к Мовчунам! Это лишь на первый взгляд могло почудиться, что хозяйка Олеся вдруг его заметила и приветила, а он, дескать, и думать не мечтал и вынужденно заглянул. Но я с тех пор догадался все подробно наблюдать. Нет, не заблуждайтесь, не случайно, он намеренно к Мовчунам. Пока мужа нет, и жена без присмотра. Будьте уверены.

5

Когда до конторы ближе к обеду доносились невеселые песни голодных свиней, Надежда Нестеровна бросала ко всем чертям уголовные дела и реактивным снарядом выстреливала домой, чтобы, не дай бог, не было поздно. Потому что недопустимо ведь ни малейшего у свиней похудания. А кроме нее кто их, голубушек, накормит? Кто попотчует? Нет охотников. А если кто и примется кормить, то все сделает не так и совершенно наоборот. Без ласкового слова у касаток и аппетита не будет или несварение какое-нибудь проявится. Нет, нужно умело заботливой рукой все подготовить, поднарубить бурьяна, просеять дерть, сварить, замешать, остудить; потом снести к любезным и высыпать в ночвы, да водички не забыть им подлить, да еще и приговаривать по-доброму, за ушком почесать. Это важно. А то ведь если не остудишь, не дай-то господи! попекут свои пятачки, и тогда – всем конец, никому не будет пощады!

(Рассказывала тетя Надя)

Я сейчас вспоминаю и не могу понять, как я проглядела, как сразу не сообразила? У меня ведь нюх на эти дела, а тут маху дала. Признаюсь откровенно: ничего не подозревала. У меня и задней мысли не было, когда я его туда посылала. Совершенно без всяких намеков. У меня сын Вова учится в Киеве, брат Андрею, ему нужно было передачу отправить; не тяжелую, всего-то две сумки: яички, курочки, огурчики, полкролика, сальца, мясца, луку, чесноку, меду, олии жареной, – чего там еще? – всего понемногу. Чтобы Вова не голодал там, на учебе, чтобы хорошо учился. Я как раз накормила свиней, присела отдохнуть и наказала Андрею передачу снести Мовчунам. У них кто-то в Киев отъезжал. Стала описывать маршрут к их дому, а он меня прерывает: я, дескать, все знаю. Откуда ты знаешь? Видел, где живут; встретились случайно, когда гулял. Я только обрадовалась этому. Мне же и в голову тогда не приходило. Спросил он меня про расписание автобусов, а я ему на то дала разгон. Куда собрался? До Пасхи чтоб и не думал! Хотела, чтоб он подольше погостил. А надо было ему сразу ухать, тогда, глядишь, ничего бы и не случилось.

(Рассказывал почтовый служащий Скоромнин)

Да я отвечаю! Чем хотите, клянусь. Потому как следил, следил за поджигателем. Шел по пятам, а чуть что, прятался за кустом; а он точно нарочно следы запутывал. И вот вам какой угодно крест или там что другое: покружив минут десять, он точно в самый дом к Мовчунам зашел, как я и предсказывал, как я и пророчествовал. Зашел, разулся, поздоровался, и дверь за собою прикрыл, – чтоб мне не видеть. Опытный. Только я его умней. Я подкрался к окнам, вцепился в подоконник и все подглядел. Сидели они в главной комнате и все чаи-кофеи распивали, Олеся, сынок ее Вася и тот чужак. Уже и темно сделалось на улице, окна по селу зажглись. Меня ветер продувал, озноб брал, а я все смотрел. Но ничего, ни единого слова не слышал. Но уж зато и меня никто не видел, и никому по сей день невдомек, что я там был.

(Из разговора у Мовчунов, как тогда было и что)

– Берите печенье.

– Спасибо.

– Василек, подай Андрею вазу.

– Она близко стоит, можно и дотянуться.

– Василек.

– Нет, и правда, я сам достану.

– Василек, чтоб я больше этого не слышала. Он подвинет. Так уже и едете?

– Конечно. Я давно здесь, ничего не делаю, гуляю только, совестно тяготить родственников.

– Да они вам рады.

– Нет, так не хорошо.

– А куда поедете? Домой?

– Не знаю даже. Хотел в Киев, а по дороге заглянуть в Снетин.

– В Снетин?

– Это город есть небольшой, а лучше сказать – село. У меня друг там томится в больнице. Забрали по осени и все не выпускают.

– Что же его не выпускают? Не поправляется?

– Он там, как в темнице, его иногда и к кровати привязывают. Оттуда по доброй воле никого не пускают.

– Так у него душевная болезнь?

– Он мне друг. Дружили с самого детства. Он неприкаянный всегда по осени ходит. Как ему помочь?

– А если методы лечения применить?

– Уже применяли. Куда только не возили. А видно, участь.

– Да…

Снова твой покой потерян,Друг мой странный,Снова ищешь черный теренДни и ночи;

В Новочанские дубравыТихо ходишь;Речи дивные немыеС ними водишь.

Но никто тебя не слышит,Неустанный.Долы изморосью дышат:В мире осень;

Лютый холод в душу смотрит,Ветер свищет,Да ненастье по дорогамВолком рыщет.

Да поскрипывает дверца –Неприкрыта.Ты застудишь себе сердце,Безудержный.

Поосыпался, пропал он –Твой желанный,И его уже не сыщешь,Друг мой странный.

– Это ваши стихи, Андрей?