Ричард Бротиган - Лужайкина месть Страница 9

Ну, или что произошло, я не знаю.

Девушка с длинными светлыми волосами говорит по телефону. Миловидная брюнетка убирает что-то в картотеку. Девушка с безупречными зубами, похожая на капитана болельщиков, трет что-то ластиком. Экзотическая брюнетка несет через контору книгу. Таинственная малютка с очень большой грудью закатывает лист бумаги в пишущую машинку. Высокая девушка с восхитительным ртом и великолепным задом приклеивает марку на конверт.

Хорошенькая контора.

Когда я туда добрался, они снова закапывали льва на заднем дворе. Как всегда, имелась наспех вырытая могила — явно слишком маленькая для льва, к тому же выкопана с минимальным мастерством. А они в эту недокопанную ямку пытаются запихнуть льва.

Как всегда, лев сносил это вполне стоически. За последние два года его хоронили по меньшей мере раз пятьдесят, так что лев привык к своим похоронам на заднем дворе.

Я помню, как его хоронили впервые. Он не понимал, что происходит. Он был тогда юным львом, испуганным и растерянным, но теперь понимал, что происходит, потому что стал солидным и много раз хороненным львом.

Он выглядел рассеянно скучающим, когда они крест-накрест сложили ему передние лапы на груди и принялись забрасывать морду землей.

По правде говоря, дело было безнадежным. Лев никогда бы не влез в яму. Он и раньше не помещался в яме на заднем дворе и никогда не поместится. Они просто не в состоянии выкопать большую яму, чтобы похоронить в ней этого льва.

— Привет, — сказал я. — Яма слишком маленькая.

— Здоруво, — ответили они. — Вовсе нет.

Так мы уже два года приветствуем друг друга.

Я простоял около часа, наблюдая, как они отчаянно стараются похоронить льва, однако похоронить им удалось лишь четверть его, а потом они в раздражении сдались и столпились, упрекая друг друга за то, что не выкопали достаточно большую яму.

— Может, вам в следующем году разбить огород? — спросил я. — В этой почве должны вырасти неплохие морковки.

Им не показалось, что это очень смешно.

Я делаю то же, что и все: живу в Сан-Франциско. Иногда Мать-Природа вынуждает меня садиться в автобус. К примеру, вчера. Ногам было не под силу доставить меня на Клэй-стрит, так что я ждал автобуса.

Не сказать, что это было неприятно: чудесный теплый осенний день, неистово яркий. Еще автобуса ждала старуха. Как говорится, ничего особенного. С большой сумкой и в белых перчатках, которые овощной шкуркой обтягивали ей руки.

На заднем сиденье мотоцикла проехал китаец. Я очень удивился. Я раньше никогда и не думал о китайцах на мотоциклах. Порой реальность обнимает тебя ужасно крепко, как овощные шкурки — руки той старухи.

Я обрадовался, когда пришел автобус. Когда появляется твой автобус, ощущаешь какое-то счастье. Разумеется, это ничтожная, ограниченная форма счастья, и главной ей никогда не стать.

Я пропустил старуху вперед и последовал за ней в классической средневековой манере, а этажи замка выстилали мне путь в автобус.

Я кинул пятнадцать центов, получил свой обычный билет на пересадку, хотя он мне не нужен. Я всегда беру билет на пересадку. Он занимает мне руки, пока я еду в автобусе. Мне нужно занятие.

Я сел, оглядел пассажиров и примерно через минуту понял: с автобусом что-то не то. Другим людям потребовалось приблизительно столько же времени, чтобы понять, что с автобусом что-то не то, и это не то — я.

Я был молод. Всем остальным в автобусе, примерно девятнадцати, мужчинам и женщинам было за шестьдесят, за семьдесят и за восемьдесят, и только мне — за двадцать. Они смотрели на меня, а я на них. Всем было неловко и неуютно.

Как это случилось? Почему мы вдруг оказались игроками жестокой судьбы и теперь не можем отвести друг от друга глаз?

Мужчина лет семидесяти восьми принялся отчаянно стискивать отворот плаща. Женщина лет шестидесяти трех начала белым носовым платком вытирать руки, палец за пальцем.

Я чувствовал себя ужасно, так жестоко и необыкновенно напоминая им о потерянной юности, о поездке по их скудным годам. Зачем нас смешало в этот жуткий салат, поданный на сиденьях проклятого автобуса?

Я вылез из автобуса при первой же возможности. Все были рады, что я ухожу, а я радовался больше всех.

Я стоял и смотрел вслед автобусу: его странный груз теперь в безопасности, уезжает все дальше и дальше по дороге времени, — пока автобус не исчез из виду.

Дети Такомы, штат Вашингтон, ушли на войну в декабре 41-го. Казалось, это правильный поступок — пойти по стопам родителей и других взрослых, что вели себя так, будто знают, что происходит.

— Помните Пёрл-Харбор! — говорили они.

— Фиг ли! — отвечали мы.

Я в то время был ребенком, хотя сейчас похож на кого-то другого. У нас в Такоме шла война. Дети умеют убивать воображаемых врагов не хуже, чем взрослые — настоящих. Война тянулась много лет.

За период Второй мировой войны я лично убил 352.892 неприятельских солдат, не ранив ни одного. Детям во время войны нужно гораздо меньше госпиталей, чем взрослым. Дети предпочитают смерть-без-пощады.

Я потопил 987 линкоров, 532 авианосца, 799 крейсеров, 2.007 эсминцев и 161 транспорт. Транспортные суда были не очень интересной мишенью: маловато азарта.

Кроме того, я потопил 5.465 торпедных катеров. Понятия не имею, зачем мне понадобилось столько их топить. Но так бывает. Четыре года подряд, стоило мне обернуться — и я топил торпедный катер. Непонятно до сих пор. 5.465 торпедных катеров — это много.

Я потопил только три подводные лодки. Субмарины — не по моей части. Первую свою подлодку я потопил весной 1942-го. В декабре и январе толпы пацанов выскакивали на улицу и топили субмарины налево и направо. Я выжидал.

Выжидал я до апреля, а потом однажды утром по дороге в школу — БАБАХ! — моя первая подлодка, прямо напротив бакалейной лавки. Вторую я пустил на дно в 1944-м. Я мог себе позволить ждать следующей два года.

Последнюю подводную лодку я потопил в феврале 45-го, через несколько дней после того, как мне исполнилось десять. Подарки в том году меня не очень сильно удовлетворили.

А было еще небо! Я взмывал в него в поисках неприятеля, а Маунт-Рэйнир высилась за мной, как холодный белый генерал.

Я был асом, я летал на «Р-38», «Груманне-Уайлдкэте», «Мустанге Р-51» и «Мессершмитте». Да-да — на «мессере». Я захватил его и перекрасил в особый цвет, чтобы наши не сбили меня по ошибке. Мой «Мессершмитт» узнавали все, и враг платил дорогую цену за эти встречи.

Я сбил 8.942 истребителя, 6.420 бомбардировщиков и 51 дирижабль заграждения. Больше всего дирижаблей я сбил в самом начале военных действий. Позже, году в 43-м, перестал сбивать их вообще. Слишком медленные.

Кроме того, я уничтожил 1.281 танк, 777 мостов и 109 нефтеперерабатывающих заводов, поскольку знал, что наше дело правое.

— Помните Пёрл-Харбор! — говорили нам.

— Ну еще бы! — отвечали мы.

Вражеские самолеты я сбивал, раскинув на бегу руки, а бежал я дьявольски быстро и орал во всю глотку: ТРА-таттаттаттаттаттаттаттаттаттатта!

Дети больше так не делают. Теперь дети занимаются другими делами, а поскольку они занимаются другими делами, у меня случаются целые дни, когда я чувствую себя призраком ребенка — изучаю воспоминания об игрушках, заигранных до того, что они снова стали землей.

Раньше я делал еще одну штуку, очень здоровскую для юного самолета. Ночью отыскивал пару фонариков, зажигал и держал в вытянутых руках — ночной пилот проносился по улицам Такомы.

В самолет я играл и дома: брал из кухни четыре стула и составлял вместе. Два стула смотрели в одну сторону и были фюзеляжем, плюс по стулу на каждое крыло.

Дома я, главным образом, играл в пикирующий бомбардировщик. У стульев это почему-то получалось лучше всего. Моя сестра сидела прямо за моей спиной и передавала по рации срочные сообщения на базу.

— У нас осталась всего одна бомба, но авианосец упускать нельзя. Будем бомбить прицельно в дымовую трубу. Прием. Благодарю вас, капитан, удача нам не помешает.

А потом сестра говорила мне:

— Думаешь, получится?

И я отвечал:

— Еще бы — только держи покрепче фуражку.

Твоей Фуражки

Больше Нет Вот Уже

Двадцать Лет

1 января

1965 г.

Я слушаю прямой эфир по новому радиоприемнику, купленному несколько недель назад. Это транзисторный белый пластмассовый приемник с AM/FM. Я крайне редко покупаю новые вещи, так что мой бюджет немало удивился, когда в итальянском магазине электроприборов я купил это радио.

Продавец был очень мил — рассказал мне, что продал больше четырехсот таких приемников итальянцам, которые хотели слушать по FM передачу на итальянском.