Мария Галина - Курортная зона Страница 9

— Не расстраивайся, — мягко говорит Ленка. — Я тебе Грофа принесу. Полежишь, почитаешь Грофа.

— Нет, не надо. Я Кастаньеду читаю. Про эти… эротические знания.

— Эзотерические?

— Ну да, экзотические. И уже поняла, что я раньше была деревом.

— А каким? — интересуется Лидочка.

— Наверное, лиственным. Мои руки, как ветви. Я колеблюсь под ветром, колеблюсь…

Из темного окна на первом этаже с увитой диким виноградом решеткой доносятся звуки фортепиано.

— Это кто так здорово играет? — Ленка в музыке не очень-то разбирается, но эта ей нравится. Душевно как-то получается.

— Да так, — равнодушно отвечает Лошадь, — одна сумасшедшая. Ну ладно, я пошла. Мне еще на процедуры надо.

Они смотрят, как она уходит по дорожке, стараясь не наступать на трещины в асфальте.

— Здоровая же кобыла, — говорит Лидочка. — Всех сведет в могилу и еще на этой могиле спляшет. А ты мне Грофа дай почитать.

«Она была черная, как ночь, и тем страшнее была ее разверстая алая пасть, напоминающая кровавую рану, из которой, точно обломки костей, торчали ослепительно белые зубы. Ее дыхание было таким горячим, что я почувствовал ожог на своем лице. „Уходи!“ — сказал я. Она тихонько зарычала. Пригнувшись на низких лапах и наклонив мощную лобастую голову, она медленно покачивалась из стороны в сторону, глядя на меня исподлобья своими налитыми кровью глазами. Я видел розовую плоть под ее отвисшими нижними веками, которые словно оттянули вниз чьи-то невидимые пальцы… Я задыхался… За моей спиной раздался дикий крик жены…»

— Ну, все-таки вставил, — бормочет Ленка. — Не бультерьера, так ротвейлера. Долго думал, наверное. Инфернальная собака.

— Слушай, — говорит она, — этот кусок тебе удался. А вообще, ты сколько уже написал?

— Страниц тридцать, — говорит Добролюбов. — На роман, пожалуй, не тянет. Жаль, за роман больше платят.

— Тебе что нужно, — спрашивает Ленка, — деньги или слава?

— Деньги мне, вообще-то, не помешают, — задумчиво говорит поэт Добролюбов. — Но слава тоже, знаешь… за нее тоже деньги платят.

Лето лишь начинается. Впереди июль с его резкими тенями и беспощадным солнечным светом, с душегубками троллейбусов и густыми смоляными ночами, когда отовсюду доносится металлическое пение цикад. Наступит июль, и короткий, как удар дальней молнии, август, когда дни еще долгие и теплые, а ночи уже долгие и холодные, и мягкий, словно извиняющийся сентябрь, и опять будет туман и сырость, и ветер, и будут люди кутаться в пальто, и холодное море ночами будет ворочаться в своем каменном ложе…

Лошадь выписали из больницы, и она уже успела поругаться с Лидочкой на предмет новой диеты. Поэт Добролюбов сократил повесть до размеров рассказа. Генриетта Мулярчик развелась со своим молодым мужем. А молодой Срулевич и вправду сошел с ума. Настоящее безумие очень логично, и молодой Срулевич очень логично объяснял, что он не может ни работать, ни просто думать, потому что принадлежащие к какой-то загадочной организации соседи все время включают за стенкой направленный генератор. Он поменял квартиру, переехал, но члены этой организации отыскали его и здесь. Тогда он начал бродить по городу, он на ходу запрыгивал в трамваи и на ходу выскакивал из них, но все время чувствовал спиной чьи-то внимательные взгляды. От них негде было укрыться, от них не было спасения, и молодой Срулевич пришел домой, заперся в ванной и вскрыл себе вены. Сестра, которая его каждый день навещала, успела прийти вовремя, и молодого Срулевича откачали. Откачали и сразу увезли в больницу. Ленкин папа, который ходил туда консультировать, вернулся и сказал, что дело плохо. Что это настоящая шизофрения и что она, скорее всего, неизлечима. Разве что будет временное улучшение…

«…Это святое письмо. Его написала одна старушка после того как увидела ангела и он велел ей написать это письмо и она сразу заработала мелеон рублей. Один мальчик исцелился после того как написал это письмо десять раз а если вы его не перепишете и не разошлете всем своим друзьям и знакомым, то будете страдать неприятностями и пожалеете».

«А также пожаром, потопом и землетрясением», — бормочет Ленка. Она задумчиво вертит письмо в руках, потом рвет его на мелкие клочки и бросает обрывки в мусорное ведро. Люстра в гостиной начинает мелко дрожать.

— Лена, да перестань ты раскачиваться на стуле, наконец! — кричит из комнаты мама. — Стены уже трясутся.

— Это не я! — нервно хихикнув, говорит Ленка. — У нас, кажется, землетрясение.

За окном, на киностудии, начинают выть собаки. Они воют с ужасающей синхронностью, то низко, то резко забирая вверх, надрывая души усталых перепуганных граждан.

Лифт снует взад и вперед, выплевывая все новые порции жильцов. Вообще-то в случае землетрясения пользоваться лифтом здорово не рекомендуется, но какой же идиот попрется пешком с шестнадцатого этажа? Так что жильцов у подъезда все больше и больше. Они стоят с детьми и фамильными драгоценностями под окнами, из которых стекла летят даже при легком приморском бризе, и с интересом ждут развития событий.

Хлопает дверь сортира, и в гостиной появляется бледный взволнованный папа.

— Мамочка, — говорит он, — не хочу тебя пугать, но я, кажется, очень болен… Там в унитазе полным-полно жутких красных… Червяков каких-то…

Ленка в ужасе приседает.

— На улицу! — говорит она наконец. — Скорее все на улицу!

«ТЕРМИНАТОР»

«Баба, которую он должен был убить, работала официанткой в таком кафе, а его забросило из будущего, чтобы он ее убил, чтобы она не могла родить ребенка. Он до этого еще двоих убил, но по ошибке. А потом еще один из будущего полез ее спасать, потому что этот ребенок вырос и стал национальным героем и научил их бороться против машин. На самом деле он был отцом этого ребенка, но он этого не знал, потому что ребенок, когда вырос, ему этого не сказал, а специально послал его, чтобы он стал его отцом…»

Так это примерно выглядит в пересказе Луговского. Он вообще любит всякие фантастические боевики, а этот уже второй раз смотрит. Ленка взяла его в прокате специально для Луговского. Сонечка Чехова, например, предпочла бы «Поющих в терновнике», где скачет на гнедом коне к своей несчастной любви Ральф де Брикассар. Но Луговскому как мужчине, а следовательно, существу более уязвимому, следует давать поблажки. Поэтому Соня сидит, сложив ручки, в платье с белым кружевным воротничком и смотрит «Терминатор». Неземное удовольствие, видимо, состоит в том, что этот самый Терминатор стреляет одновременно с двух рук и сам оперирует себе глаз. Фильм держит в напряжении, но смотреть такие вещи — дело не женское.

Я, правда, солидарна с Луговским. Хороший фильм этот «Киндер-убийца», как говорит один мой знакомый четырнадцати лет. Тут ведь в чем фокус — в обратимости времени. Все еще можно вернуть, все изменить. Можно убить, но ведь и спасти тоже можно. А у нас время расплывается, как ржавая лужа после дождя.

Боже мой, лет двадцать, как ты кончил школу с золотой медалью и подавал надежды и тобой гордились твои приличные еврейские родители, а теперь ты никак не можешь защитить диссертацию. А жена у тебя толстая и сварливая, а ребенок мочится в постель. Контора, где ты работаешь, занимается неизвестно чем. А так ли все начиналось?

А те, кто никогда не изменялся, не подчинился этому потоку — не грустно ли выглядят они, эти вечные мальчики, банки данных брэйн-рингов, опора КСП? Вон Коля Губерман, как носил двадцать лет назад черкеску с газырями, так и носит. И до сих пор бессменный консультант всех доморощенных фантастов в городе; правда, на авторстве своем не настаивает, поскольку всякое там авторское право — дело серьезное и забота взрослых, а дети дарят свои произведения миру легко и естественно — как дышат.

Ленка недавно была у него в гостях — комната в коммуналке, на одной площадке с квартирой его родителей, между прочим… На шум открываемой двери выступила старуха в пятнистом на животе фартуке, скептически посмотрела на Ленку, спросила: «Эта девочка таки тоже здесь будет жить?».

И вот мы видим, как Терминатор (воплощение мужского начала, ибо идеальный мужчина — механический мужчина) идет по коридору полицейского участка, стреляя из лазерного пистолета, и красные молнии мечутся во мраке, а несчастная бабенка прячется под столом — она должна выжить и родить национального героя, который…

…Ладно.

Ночью лазали на крышу приморского санатория смотреть в телескоп. Там какой-то губермановский друг работал сторожем. Он сторожил движение звезд и планет, поскольку с крыши шестнадцатиэтажного корпуса гостиничного типа их было гораздо лучше видно, чем с земли. Маленький Марс с надетой набекрень полярной шапкой, Сатурн с крылышками по бокам, Луна — страшная, изъеденная, похожая на гнилую картофелину. А так, вне телескопа, она поднималась красным заревом над морем, в котором тоже было много огней.