Михаил Веллер - Легенды Невского проспекта (сборник рассказов) Страница 9

Марина свалилась в обморок, а встав попросила повторить, а то у нее что-то галлюцинации.

— Ты не понимаешь, в какой прекрасной стране вы живете, — проникновенно и отечески сказал англичанин.

— Я-а-а не понимаю?! — изумилась Марина.

— Ты еще девочка, ты ничего в жизни не видела, — ласково сказал муж.

— О господи, — сказала Марина. — Что с тобой, Болтик? Может, мясо на ужин было несвежее?

— У вас очень дешевая жизнь, — сказал англичанин.

— Да уж ничего не стоит, — сказала Марина.

— У вас очень доброжелательные, открытые, общительные люди.

— Ну-ну. Пивка попить не хочешь в день получки?

Англичанин не понял смысла этого предложения и продолжал:

— Здесь я чувствую себя нужным, полезным.

— Кому ты нужен, скажи?! Кому, кроме меня?! Ну какая, какая с тебя польза!

— Я строю огромный современный комбинат, — сказал англичанин, явно переоценивая роль своей личности в истории.

— А кому нужен твой комбинат?

— Людям, — гордо ответствовал британец.

— Все люди как люди, а ты как х… на блюде, — неожиданно для себя ляпнула Марина нервно.

Англичанин опять не понял и поинтересовался, что это значит: насколько он слышал, это неприличное слово, не имеющее ничего общего с тарелками и подносами.

— Да уж под нос… — непонятно отозвалась жена, соображая, насколько всерьез эта напасть и как укрепить поехавшую крышу этому идиоту, жертве ее профессионального умения и советской пропаганды.

Нашла коса на камень. Англичанин тоже решил начать новую жизнь — в новой стране, с новой женой. Поистине, родственные души нашли друг друга.

Терпеливая, вытренированная жизнью, Марина не расцепляла мертвой хватки, рассчитывая укатать его мелкой сапой. Ничего, осмотрится — одумается.

А англичанин увлекся коммунистическими идеалами и с энтузиазмом готовился внести лепту в построение светлого будущего.

Его друзья пожимали плечами, а он звал их зимой в гости, охотиться в Сибири на медведя. Поистине, российская действительность отрицательно сказывается на умственных способностях представителей даже трезвейших наций.

Он сообщил о своем решении руководству, они его радостно обнимали, а после его ухода крутили пальцами у виска, на кой черт он им сдался, и звонили в Москву за указаниями.

В конце концов ему сказали, что раз срок контракта с фирмой истек, они не могут, по нашим законам, нанимать на работу иностранцев.

— Почему? Разве вы не довольны моей работой?

— Что вы, вполне довольны. Но тут масса сложностей с законом.

— И что же мне делать?

В конце концов оказалось, что проблема решается очень просто: нужно иметь постоянную прописку, а для этого нужен советский паспорт, а для этого нужно советское гражданство.

И этот идиот принял советское гражданство и сдал английский паспорт.

С Мариной была истерика. Она напилась в лоск, набила морду англичанину, переколотила посуду, которая подешевле, и отправилась ночевать к подруге.

— Да плюнь ты на него, — утешила подруга. — Дурак — он и в Англии дурак. Может, все еще утрясется.

И все действительно утряслось, но не так, как хотелось бы: трясучка была специально обученная, советская.

Во-первых, вдвоем в трехкомнатной квартире их не прописали, а выперли в комнату в коммуналке: откуда ж, знаете, средства каждому рядовому инженеру на двоих с молодой женой давать трехкомнатную-то.

Совершенно сбитый с толку англичанин помогал Марине перевозить мебель и втискивать ее в тринадцатиметровую комнату, пытаясь постичь, что такое «соседи», когда эти «соседи» готовят и обедают в твоей кухне, гадят в твой унитаз и моются в твоей ванной, а тебе мешают спать своей музыкой. Ему пытались объяснить, что на отдельные квартиры очередь, и когда он услышал, что эта очередь — на двенадцать лет, он пошел в управление доброжелательно разобраться в этой странной ошибке и сообщить, что он хочет купить квартиру сейчас, на собственные деньги.

Оказалось, что очередь на покупку квартир, то бишь кооперативов, пять лет, но раньше надо десять лет тут прожить, чтоб получить право покупки, а кроме того, покупать-то ему не на что не только квартиру, но и собачью будку.

Потому что зарплата его оказалась равной ста сорока рублям, согласно тарифной сетки, как специалиста с высшим образованием и стажем работы меньше пяти лет.

Два месяца дурной британец жил в своей комнатухе, получал свои сто сорок, страдал из-за Марининых скандалов и слез и питался черной магазинной картошкой и склизкими макаронами.

Вечера он посвящал финансовым расчетам, делал квадратные глаза и пересчитывал.

— Годдэм! — завопил он наконец на весь квартал. — Но ведь на такие деньги невозможно жить!!!

— Дошло до идиота, — сказала Марина.

— Но почему?

— Потому что социализм, — кратко объяснила Марина.

— В Швеции тоже социализм! — бушевал Болт.

— Поздравь с этим шведскую королеву.

— Раньше мне платили не столько!

— Раньше ты был иностранец.

— А теперь!

— А теперь ты дерьмо.

— Почему я, не иностранец, а гражданин этой страны, теперь дерьмо?!

— Потому что вся эта страна — дерьмо.

— Так уедем отсюда к черту!!! — заорал вновьиспеченный гражданин, борясь с отрыжкой и газами в кишечнике.

— Ну наконец-то, — облегченно поздравила Марина. — Теперь ты понял, что я заботилась только о тебе? Я-то и здесь могу прожить, я здесь родилась и привыкла, а ты же вымрешь, ты же цивилизованный, балда.

Англичанин заплакал над разбитым идеалом и поклялся завтра же начать готовиться к отъезду.

Вот тут-то обнаружился хрен ему в глотку, чтоб голова не болталась.

Потому что если каждый советский гражданин начнет собираться в Англию, то кто останется здесь.

— Простите, а на каком основании вы хотите эмигрировать в Англию?

— Что значит на ком основании? Я хочу там жить!

— Одного желания мало. Есть закон, есть законные основания. Воссоединение семей, скажем. Ваша семья здесь, вы советский гражданин…

Эта сказка про белого бычка крутилась еще несколько месяцев, пока до несчастного не дошло, что обратного пути в Англию ему, советскому гражданину, больше нет.

Он стал рваться к английскому консулу, был перехвачен милицией, отметелен в пикете и строго предупрежден.

Мышеловка захлопнулась крепко.

Когда до несчастной Марины дошло, что Англия накрылась по милости этого беспробудного обалдуя навсегда, она, надо отдать ей справедливость, сразу потеряла к нему всякий интерес. Она отобрала у него получку, продала его золотые запонки и знакомой дорогой отправилась в кабак — отвести душу.

Со злым весельем предалась она прежнему ремеслу, наставляя англичанину рогов куда больше, чем могло уместиться на его незадачливой голове. Домой она приходила отдыхать и переодеваться.

Доведенный до помешательства англичанин поставил ей однажды синяк, каковой она предъявила в парткоме и профкоме комбината вкупе с грамотной телегой, и англичанина разобрали на профсоюзном собрании и осудили его моральный облик. Он был на грани шизофрении, не в силах осознать происходящее.

— Посажу на два года, — холодно пригрозила Марина, — а сама останусь в этой комнате.

Коллеги сжалились над бедным Болтом и как-то после работы пригласили его с собой выпить.

Он выпил, и ему в самом деле полегчало, безысходные проблемы смягчились в сознании и отошли в туманец на второй план, жить все-таки можно было:

— Да что ты, нормально все, гляди: работа есть? есть. Жилье есть? есть. Получка есть? есть. Жена гуляет? так откоммунизди ее так, чтобы следов не оставалось — по животу, по почкам, понял? хочешь, мужика наймем за бутылку, он ее так уделает, что закается гулять, сука! Да заделай ей ребенка, пусть сидит нянчит. Да ничо, Болтяга, держи морду огурцом, не ссы — прорвемся!

И англичанин, находя отрадное забвение единственно в этом состоянии, спился с ужасающей скоростью. Он попал в вытрезвитель раз, другой, его уволили с комбината, пристроили из жалости вахтером, пил он и на вахте, и быстро научился у магазина сшибать двугривенные, упирая на свое английское происхождение; он сделался достопримечательностью Соснового Бора, любимым, как бывает в деревне любим добрый безвредный дурачок, от которого жизнь как-то интереснее.

Марина продала мебель, оставив голые стены, и решила, что раз Англия не выгорела, надо покорять как минимум Ленинград.

7. Ее университеты

Был такой анекдот:

Профессор филологии посетил публичный дом. И вот после любви, отдыхая с девицей в кровати, он заговорил с ней об единственном, что знал — о литературе. И тут девица проявляет такую начитанность, такую эрудицию и полет мысли необыкновенный, что профессор в изумлении восклицает: «Боже, девушка, что же вы здесь делаете? да вам надо… в университет, на филфак!» На что девица, потупившись от смущения, с неловкой укоризной возражает: «Ах, ну что вы, профессор, меня мама сюда-то еле отпустила…»