Юрий Бригадир - Мезенцефалон Страница 9

То есть он не стал оригинальничать, рекламировать себя, оборудовать дегустационный зал или приучать контингент к культурному питию отравы. Он просто прошелся по окрестностям, проверил, кто чем дышит, и позвонил знакомому сварщику.

Результатом производственного совещания явились несколько столиков и скамеечек безо всяких признаков дизайна. Они были намертво сварены из двухмиллиметрового железа, вставлены ногами в опалубку и залиты бетоном непосредственно на опушке парковой зоны. Поскольку геометрической основой проекта был треугольник, то такая, с позволения сказать, садовая мебель выдерживала не только ножи, но и ломики с монтировками. До сих пор, а прошло уже несколько лет, столики всего лишь исписаны хуями и среди них нет ни одного сломанного.

Племянник почившего в бозе пивника (а это был именно он) предоставил страждущим главное – место, где посидеть, а самым гениальным нюансом бизнес-плана стало то, что ресторан под открытым небом не имел перерыва на ночь и не требовал денег за вход. Взял – буханул, дошел до окошка, купил – догнался, поспал на кепке за столиком, вернулся к раздаче сивухи, опять принял на грудь, свернулся бублом на лавочке, встретил рассвет и тут же продолжил фуршет. Туалета рядом не было по причине парковой зоны. Любители флоры и фауны ценили это особо.

Пивом племянник торговал уже больше в память безвременно ушедшего дяди. Главным козырем оборота стало разливное вино и водка. Браконьеры натаскали сухой рыбы, садоводы – огурцов, гастарбайтеры – легких наркотиков для разнообразия, и всю весну-лето-осень заведение гудело, как трансформатор. На следующий год предприниматель сделал пристройку, пригласил того же сварщика, и к ноябрьским праздникам алкаши все как один вселились в отапливаемое помещение. Сезонность бизнеса была побеждена!

…Расположились мы с Китайцем на самом дальнем столике, чтобы ближе ссать. Вроде ерунда причина, а очень экономит время. Отвернулся к лесу – и поливай не глядя. На первом столике такой фокус не выкинешь, потому что, как минимум, это вызовет недоумение, а как максимум – конфликт. Оставив собутыльника вытирать газетой стол, я пошел к ларьку, взял два по сто пятьдесят водки, по пол-литра пива и по плавленому сырку почти советского образца. Унести все за раз я не смог, пришлось фланировать дважды.

Последним рейсом я притаранил водку, а Китаец уже вовсю сосредоточенно дегустировал «Жигулевское».

– Ты это, Бриг, – сказал он, – вовремя мне позвонил. Я уж хотел по улице пройтись.

– Ты не работаешь, что ли?

– Да притормозили тут столярку на коттедже. Хозяин пока за границей, сказал – вернусь, рассчитаемся. Ну, пока он ездит, я решил бухануть по-человечески.

– А до этого не по-человечески?

– Ну, на коттедже много не выпьешь. Так, чекушку до обеда, да пузырь после растягивается… Ну, давай, за встречу! Давно тебя не видел. Давай по половине только. Сто пятьдесят залпом – многовато. Да и спешить некуда…

Мы чокнулись дешевым пластиком, отчего он не издал ни звука, а просто прогнулся.

Когда мы задрали вверх головы, над нами пролетела птица. Она шла высоко и страстно махала крыльями. Мы ее увидели одновременно, проводили взглядом, а потом прокомментировали.

– Эт не наша собачка, – вспомнил Китаец бородатый анекдот.

– Ага! – ответил я. – Эт наркомановская! И мы заржали…

…К двум часам ночи я попал домой. Пьян был сильно, но вел себя адекватно, потому что успел проспаться днем на хозяйском коттедже у Китайца. Там мы что-то жарили на костре, потом орали песни, потом пили с соседскими рабочими, потом зигзагами гонялись за какими-то девками по коттеджному поселку на тракторе, потом снова орали, потом за нами гонялись охранники вышеупомянутого поселка, потом мы исчезли, как нашкодившие коты, через дыру в заборе, потом снова оказались за железными столами у пивного ларька, потом снова пили, потом прилетели летучие мыши…

В конце мы синхронно включили каждый свой автопилот и откланялись.

– Эт не наша собачка, – вспомнил Китаец, падая в нирвану.

– Ага! – выдохнул я. – Эт наркомановская!

Сдается мне, больше мы за весь день ничего более осмысленного не сказали.

А к двум ночи я попал домой. Открыл дверь, включил компьютер, принес из холодильника водки, нашел порно и включил фильм. На экране возникло слово «Private», и какой-то волосатый стал пялить раком какую-то гладенькую.

Предполагается, что при просмотре порно у зрителя должен вставать хуй. Но у меня не вставал. То есть он приподнялся, скажем так, на локте, спросил, что происходит, не получил ответа и снова заснул. Но порно было лень выключать. Поэтому они там еблись, а я думал. После Китайца почему-то хорошо думается…

Ангел, сердце моё смеётся…Перезвон, мерцание, хохот…Мне всего чуть-чуть остаётся…Мне уже не страшно, а плохо.По ступеням сухим, брусчатым,Вдоль стены гранитной, отвеснойЯ иду, ладони печатаю –Николаевские, манифестные…

Розовые тела на экране причудливо мелькали. Пару раз они закрутились совсем уж по-йоговски. От необычной позы у мужика исказилось лицо, на котором явственно читалось количество хуев, которые он запихал бы режиссеру и оператору, будь его воля. Но воля была не его, и режиссер был в сравнительной безопасности. Зато по полной программе это все доставалось гладенькой женщинке с большими сиськами. В какой-то момент секс стал настолько походить на тяжелый, однообразный труд, что оператор решил поснимать интерьер. Видимо, режиссер это тоже заметил и решил сменить если не хуй, то хотя бы позу. Когда камера вернулась обратно, радостный актер в кои-то веки лежал на спине, а ему отсасывали. Мужик благодарно улыбался, расправив онемевшие руки-ноги…

Возбудить фильм о тяжелейших буднях немецких порнозвезд мог разве что подростка. Я мрачно пожалел обоих, отключил звук и тяпнул рюмку. После нескольких недель пьянки водка уже не срубала меня, а привычно вклеилась в обмен веществ. Весь этот месяц доза будет угрюмо нарастать. Еще через два мозг привыкнет к запредельным порциям. Что будет потом, я не знаю. Возможно, это последний год моей жизни. Возможно, нет.

Я лег на спину. Диван качнулся, как плот, и поплыл по реке.

Надо мной медленно проплывало безмятежное звездное небо. Мелькнул метеорит, но я даже и не попробовал загадать желание. Не успел.

– А кто-то успел, – сказал Сашин голос.

Я сел на бревна. На том конце плота стоял Зоткин в чем-то длинном типа плаща и смотрел вперед. Ласково шумела вода. Впереди ничего не было. По крайней мере там, куда смотрел Саша.

– Есть такая притча… – продолжил он. – Рассказать?

– Конечно! – обрадовался я.

– Ну, в общем, на одном острове жили два монаха-отшельника. Старый и молодой. Один все сидел в лотосе, улыбался и что-то мурлыкал себе под нос. А второй носился по острову. То костры разжигал, то шалаши строил. Гормоны, сам понимаешь. А ниже по течению в деревне праздник намечался…

– Откуда узнали? – спросил я.

– Да какая разница… Мессидж получили. По мылу. Не в этом дело. А лодки нет. А попасть надо. А праздник большой, религиозный, одним словом. Молодой, как узнал, – кинулся деревья рубить и плот вязать. Упарился весь. Несколько дней фрегат свой проектировал и в жизнь претворял. А старый все сидел в лотосе и не отсвечивал. В назначенный день, время «Ч», так сказать, молодой свою конструкцию на воду спустил, шестом оттолкнулся и поплыл. Но и старый встрепенулся. Встал и, не открывая глаз, шагнул в реку. Там как раз проплывало огромное дерево. Прекрасно сбалансированное самой, так сказать, флорой. Он на него попал, сел в лотос и снова замурлыкал. Добрался до деревни и неплохо оттянулся на сейшене. Вот.

– Что – «вот»?

– Здесь должна быть мораль для пропорции. Запиши, а то забудешь. «Твое дерево мимо тебя не проплывет».

– Где-то я уже слышал…

– Тебе отец рассказывал, но ты забыл. Просто напоминаю. Засрал ты свои мозги мусором.

– А ты так, блядь, нет! – усмехнулся я.

– И я. Да все мы, пока живые, всякую хуйню думаем, как тот Пятачок. Ничего, что я без доклада и мертвый?

– Ничего. Мне, вообще-то, все равно – какой ты. А куда мы плывем?

– Да я ебу? Темно все…

– В деревню, может? На посиделки? Почему-то ж ты вспомнил про монахов.

– Да это не я вспомнил. Это ты забыл.

– А… Тогда, может, – я умираю?

– Хм. Не сегодня. Тебя устроит не сегодня?

– Да мне все равно. Можно и сегодня. Что не вижу я разницы, глядя на тебя.

– Между чем?

– Ну… Между твоим миром и моим. Как у Марка Твена – мысль, блуждающая в бесконечном пространстве. Что у нас, что у вас – один хрен. И точно так же ты не знаешь, куда мы плывем… Так почему тогда не сегодня? Это… знаешь, иногда меня спрашивали на работе – ты чего домой не бежишь, время же?.. А я сижу, херню какую-нибудь компилирую. А домой приду – то же самое буду делать. Асоциальный муравей. Так какая разница – где?