Яков Цивьян - Специальность – хирург Страница 9

При изучении рентгенограмм моего пациента были обнаружены признаки злокачественного роста опухоли. Этот молодой, красивый, сильный мужчина должен был расстаться со своей ногой до колена. Таким был суровый приговор, вынесенный профессором Шнейдером и его старшими помощниками. А выполнить этот приговор было поручено мне…

Ни малейшей тени сомнения в правильности принятого решения у меня не возникало. Да и не могло возникнуть. Для этого не было никаких оснований. Но внутри во мне все бунтовало. Не мог я смириться с тем, что молодой человек должен остаться без ноги, что нет другого выхода, что он станет инвалидом. Я уже тогда знал и понимал, что современные возможности протезирования в значительной степени восполнят удаленную часть ноги. Но все же…

В эти минуты в моем сознании признаки грозной злокачественности как-то отдалялись, уходили.

И как бы в противовес этому трезвый и холодный рассудок тут же воспроизводил страшные картины могущей возникнуть трагедии, если не удалить ногу. В своем воображении я представлял его сильное, большое тело беспомощным и истощенным, страдающим от нестерпимых болей и постепенно, но неудержимо гибнущим!

Таковым было мое душевное состояние перед первой самостоятельной плановой ампутацией.

…Ампутация была произведена. Послеоперационный период прошел без каких-либо осложнений. Молодой человек вскоре выписался из клиники. Протез почти полностью компенсировал утраченную часть ноги. Люди, не знающие, что он подвергся ампутации, никогда не догадываются об этом, столь хороша его походка. Он закончил институт. Женился. У него растут, да уже теперь выросли, сыновья. Он руководитель крупного научно-исследовательского учреждения.

И все же всякий раз, когда я встречаюсь с ним, испытываю какое-то необъяснимое чувство вины. Это чувство объяснить я не могу. Оно нелогично. Для него нет ни малейших оснований. А избавиться от него не могу. Все было сделано правильно. Никакая самая жестокая и тщательнейшая экспертиза не сможет в чем-либо упрекнуть людей, решивших его судьбу. Показания к ампутации были абсолютными и совершенно правильными! А подсознательно я продолжаю испытывать чувство вины.

Если бы он пришел ко мне сегодня, если бы тридцать лет тому назад я обладал опытом сегодняшнего дня, основывающимся на возможностях современной медицинской науки, я бы сохранил ему ногу.

В июне тысяча девятьсот сорок шестого года я был переведен на должность младшего научного сотрудника создаваемого в Новосибирске научно-исследовательского института ортопедии и восстановительной хирургии.

Сеть таких институтов решением Советского правительства была создана в нашей стране для лечения инвалидов Великой Отечественной войны, получивших ранения на фронтах.

Директором Новосибирского ВОСХИТО, как именовался институт, был назначен профессор Шнейдер. Часть сотрудников, работавших под его руководством, он пригласил на работу в формируемый им институт. В их число попал и я.

Пятого июня тысяча девятьсот сорок шестого года впервые я подошел к двери большого по тем временам четырехэтажного здания, занимавшего угол пересечения улиц Каменской и Фрунзе, которое было предоставлено институту. Вот с тех пор каждый день рано утром я и прихожу к этой двери…

До войны в этом только что отстроенном здании располагался техникум. С первого дня войны и все долгие и трудные военные годы здесь располагался госпиталь, в котором лечились раненые. Вот на базе такого госпиталя и создавался институт. Очень хорошо помню тот день, когда впервые я переступил его порог. Из сотрудников тех времен в настоящее время в институте работают трое – мой помощник, почти доктор наук, Вера Ивановна Летина, тогда молодой врач со стажем, превышавшим мой на два года, медицинская сестра Антонина Ивановна Зверева, которая в последующем многие годы будет старшей медицинской сестрой клиники, и я.

Шел организационный период в формировании института. Приходили новые люди. Создавались клиники, лаборатории, отделы.

Я был определен в клинику, которая занималась восстановительной хирургией последствий боевых ранений. Официальным руководителем – шефом клиники был профессор Симон Леонтьевич Шнейдер. Его непосредственным помощником была кандидат медицинских наук (что по тем временам было редкостью), молодая, энергичная, талантливая Рахиль Михайловна Фурман. Всегда оживленная, деятельная, удивительно доброжелательная к людям, она располагала к себе. Ее любили и сотрудники, и пациенты. Она удивительно умела ладить с людьми. Это вовсе не значит, что она была беспринципной. Наоборот, норой приходилось удивляться ее настойчивости, твердости характера, если дело касалось вопросов, в решении которых она не могла пойти на компромисс.

Рахиль Михайловна прекрасно владела пластической хирургией. Она с большим успехом разрабатывала и внедряла в повседневную практику клиники новые по тем временам пластические операции на коже, на мышцах, на костях. Она была непревзойденным специалистом в этой области хирургии. Ее таланту обязаны здоровьем и жизнью сотни больных, среди которых было много раненых фронтовиков. Рахиль Михайловна разработала радикальные методы оперативного лечения огнестрельных остеомиелитов, за что ей была присвоена степень доктора медицинских наук. Тяжелая болезнь и нелепая смерть оборвала жизнь этой замечательной женщины, прекрасного человека и талантливого хирурга…

В этой клинике я встретился еще с одним прекрасным человеком и блестящим хирургом, которому позднее буду обязан жизнью. Я имею в виду профессора Бориса Александровича Вицина, заведующего кафедрой госпитальной хирургии, который тогда был старшим научным сотрудником.

Энергичный, веселый, он, казалось, никогда не знал усталости и мог часами стоять у операционного стола. У него была удивительно легкая рука. Самые тяжелые больные выздоравливали после его операций.

Он был врачом по призванию, он часами, сутками не отходил от тяжелых больных. Он выхаживал их собственными руками. Таким он и остался, став профессором и руководителем самой большой хирургической клиники. В этом я убедился на собственном опыте, проведя однажды в его клинике десять, не совсем легких для себя, дней в качестве пациента.

Вицин научил меня торакальным операциям – операциям на грудной клетке и ее органах. Сейчас, оперируя на позвоночнике и используя оперативные доступы через грудную клетку, я не раз с великой благодарностью вспоминаю Бориса Александровича.

* * *

Шло время. Организационный период закончился, и институт встал на ноги. Сложился коллектив сотрудников. Избирались темы для научных разработок, ставились опыты на животных, проводились лабораторные исследования, накапливались клинические наблюдения.

За это время я тоже достаточно прочно встал на ноги как врач, как хирург. А вот с наукой у меня не ладилось. Пытался заняться исследованиями в области ампутации конечностей. Однако будучи недостаточно искушенным в научных изысканиях, я слишком поздно понял, что собираюсь «изобрести велосипед».

Вспоминая сейчас дни своей научной молодости, невольно сравниваю себя с теми молодыми научными сотрудниками, которые приходят ко мне в клинику. Каждый из них находится в поле моего зрения. За ростом каждого слежу пристально и внимательно. Если в молодом научном сотруднике заложены хотя бы минимальные возможности и склонность к научной работе, если он проявляет хотя бы элементарные, с моей точки зрения, признаки работоспособности, он получает тему для научных исследований, как правило, уже в первый год работы в клинике. Более того.

Он получает методики, которыми должен пользоваться, детальный рабочий план научных исследований, а чаще и готовый основной материал. Он постоянно контролируется мною. Он может прийти ко мне с любым дельным вопросом в любое время.

Видимо, это следствие дней моей научной молодости. Я был лишен этого. Я не уверен, что научный руководитель должен поступать именно так, как поступаю я. Но в свое время я очень страдал от кажущегося безразличия к своей научной судьбе. Может быть, более правильно поступал мой шеф, способствуя научному «выживанию» наиболее стойких и наиболее способных. Повторяю: я не уверен в своей правоте.

Однажды, во время одного из обходов, остановившись около больной с переломом шейки бедра, профессор Шнейдер, посмотрев на меня, сказал, что шейками бедра стоит заняться, лечим мы их плохо и исходы лечения печальные. Я понял это как предложение разработать данный вопрос и воспринял разговор как руководство к действию. Больше к нему мы не возвращались. Через два года, когда я принесу шефу рукопись уже готовой кандидатской диссертации, прочитав ее, он скажет, что не ждал столь детальной разработки вопроса и не думал, что за такой короткий срок я успею столько сделать. Но это будет через два года…